Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави - Страница 3

Произведение рекомендуется специалистам-востоковедам, культурологам, этнографам, а также широкому кругу читателей — любителей восточной литературы.

Почти полвека тому назад под нещадными лучами раскаленного солнца стоял дом на сваях, а рядом с ним росла очень высокая кокосовая пальма. В бурю ветер гнул ее, опасно нагибая над крышей. В такие дни отец семейства, жившего в том доме, говорил трем своим детям: «А ну-ка, бегите скорее на улицу и спрячьтесь где-нибудь в надежном месте!» Мужчина боялся, что кокосовое дерево рано или поздно рухнет на дом, а дети получат увечья, переломав себе кости, поэтому, как только ветер усиливался, он отсылал малышей от греха подальше, и те бежали наперегонки в укрытие. Если ветер дул не очень сильно, дети лежали и прислушивались к елозящим по стене дома листьям и настороженно поглядывали на крышу. Слоновая трава, которой ее когда-то покрыли, настолько высохла и выгорела на солнце, что хрустела при малейшем дуновении ветерка.

Как-то раз, когда ночью бушевал ураган, мальчик по имени Кун спросил отца: — Почему бы нам не перестелить крышу заново?

— Да все никак не выкрою времени…

Но сынишка не отставал:

— Если ты готов есть кхау лам[2] без кокосового молока, то мы его, конечно же, срубим, — вмешалась в разговор мать. И Кун сразу же сменил тему разговора.

Кокосовое дерево было единственным источником сладостей, кормящим детей досыта. Конечно, в китайской лавке еще продавались леденцы, но Куну они не особо нравились.

Дом на сваях находился в деревне в северо-восточной части Таиланда, известной как Исаи. Здесь один двор мало чем отличался от другого: рядом с домом — амбар для хранения риса, а коровник неизменно устроен под домом. Деревню окружали поля и пересыхавшие в жаркий сезон болота. Если стоял зной, то детвора не выходила на улицу, ведь песок нагревался на солнце, а ребята в любую жару бегали босиком.

Если пройти чуть дальше, начинался редкий лесок, который местные жители называли Соколиным холмом.

Деревню, в которой жила семья Куна, никто не назвал бы богатой. Не больше трех человек на всю деревню имели лошадей, а остальные, отправляясь в далекие края ловить рыбу, запрягали в повозки волов. С ними пока туда-сюда обернешься — три недели пройдет, не меньше.

Итак, самым старшим из трех детей, живших в том доме на сваях, был мальчик по имени Кун, и он уже начинал понимать, что можно, а что нельзя, а вот две его маленькие сестренки все еще капризничали и видели в юбках одно неудобство. Если наступал религиозный праздник и все семейство собиралось выйти в люди, отцу приходилось силой натягивать на дочек юбки и тащить их всю дорогу за собой.

Иногда в деревне появлялись вьетнамские бродячие торговцы, тогда Кун клянчил у отца мелочь на пару-тройку хлопушек. Если отец отвечал, что у него нет денег, то все, что оставалось мальчику, это смотреть вслед уходящим торговцам и задаваться вопросом: откуда они приходят и куда держат свой путь?

Кун испытывал смешанные чувства к вьетнамцам. С одной стороны, мальчику они нравились, с другой — он чувствовал к ним неприязнь. Отец однажды сказал ему: — Не очень-то доверяй этим…

— Почему?

— Я несколько раз имел с ними дела — те еще проходимцы! С вьетнамцами как языком зацепишься — потом не отвяжешься. Где деньги водятся — там и они…

Кун кивал и вспоминал, что люди поговаривали, будто вьетнамцы ловят детей, перевозят их через реку Меконг, в свою страну, и там вырезают их печень на еду, как у собак, а трупы выбрасывают в воду.

Однако мать Куна придерживалась другого мнения: — Если бы мы, исанцы, брали с них пример, то никогда не страдали бы от голода!

Как-то ночью отец рассказывал детям, как его отец — их дедушка — однажды постригся в монахи. Он так рвался изучать священные тексты, что даже отправился до Бангкока босиком. С ним пошли трое деревенских-мирян. Собравшись, они перекинули через плечи мешки с рисом, чтобы не голодать в дороге, и двинулись в путь. Дед тогда уже был монахом, поэтому в течение тринадцати дней, пока они не дошли до Кората[3], должен был по утрам собирать подаяние[4]. В Корате они сели в товарный поезд, в котором везли свиней, и так доехали до Бангкока. Однако столичные монахи наотрез отказались принимать деда и допускать до священных текстов[5]. Они с отвращением заявили ему, что тот ест сырое мясо[6] и покрыт татуировками с ног до головы.

— Отец, тем монахам что, текстов было жалко? — спросил Кун.

— Они испугались, что наш дед — дух Поп[7], и пришел съесть их печень. Дедушка тогда жутко разозлился, его даже затрясло. Монахи решили, что это дух проснулся, и поскорее прогнали дедушку из храма. Тот обозлился, расстригся и взялся торговать разной снедью. Подзаработав пару тамлынгов[8], он собрался вернуться в родные края. Десять дней дедушка добирался до Кората, но там его обобрали до нитки вьетнамцы. С тех пор он их невзлюбил, как и духа Попа, за которого его приняли монахи в Бангкоке.

В один жаркий день, когда дети втроем играли под домом, Кун увидел, как мать подошла к куче нагретого на солнцепеке песка и выкопала из нее три куриных яйца. Чуть позже она вынесла из дома корзинку с клейким рисом, миску с падэком[9] и дала каждому из детей по яйцу. Ребята скатывали шарики из клейкого риса, макали их в падэк и заедали все это яйцом — получалось очень вкусно. Когда они почти все съели, из дома спустился отец и сказал: — Учись, сынок, и в жизни не пропадешь!

— Нужна мне эта ваша школа!

— Цыц!

Мальчик кивнул. Все же он обрадовался известию, что пойдет в школу, и даже подпрыгнул пару раз от радости.

— Кем ты собираешься стать, когда вырастешь?

— Ох, хорошо бы ваш отец поехал вместе с другими и раздобыл падэк, а то наш закончится раньше, чем начнется пора высадки риса. К тому же, если Кун пойдете школу, ему потребуется не только падэк, но и учебники, и новая одежда, — заметила мать.

— Несколько человек уже уехали. В одну повозку больше четырех не усядется, да еще на обратном пути нужно место для кувшинов с падэком и квашеной рыбой, — ответил ей муж.

— А почему у нас нет своей повозки? — спросил Кун.

— Вот пойдут дожди, соберем хороший урожай риса, продадим его, — тогда сможем ее купить. Но ты должен хорошо учиться!

С тех пор как стало ясно, что засуха в этом сезоне обещает затянуться, Кун полюбил кошек больше, чем собак[10]. У сестренок завелись две кошки. Девочки каждый день носили их на руках. Кун посоветовал старшей из сестер, Исун, как следует кормить своих любимиц рыбой, а еще пританцовывать, качая их на руках, чтобы пошел дождь и боги послали хороший урожай риса. Тогда у отца появятся деньги на покупку повозки и школьных брюк.

— Может, сменим сыну имя? — предложила мать[11].

— Зачем? Хорошее имя. Кун означает «дерево золотого дождя»[12]. У него прочная древесина, и растет оно посреди полей и холмов, выдерживая и дождь, и пекло, и засуху лучше, чем другие деревья.

Услышав это, Кун подскочил от радости и захлопал в ладоши.