Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Персиков Георгий - Страница 39

— Им не я, им господин Филиппов интересуется, Владимир Гаврилович, начальник столичной сыскной полиции. И его превосходительство санкт-петербургский градоначальник.

— Да что вы говорите!

— Да-с. Он очень серьезным людям в столице дорогу перешел, при этом денег похитил сто тысяч и человека убил.

— Не может быть!

— Доказательства его вины — самые неопровержимые. Вы посмотрите на оборот фотографии, видите, что там написано?

— «Конторщик Николаев А. П.». Кто этот Николаев?

— Николаев — это тот человек, которого вы знаете как Протасова. Беглый банковский служащий, — ответил Тараканов.

— Господи! Никогда бы не поверил! И что же мне теперь прикажете делать?

— А нельзя ли его прямо сейчас арестовать?

— Сейчас нельзя. Давайте завтра утром. Часов в шесть утра мы к нему нагрянем, арестуем и тут же отвезем на пароход. А если арестуем сегодня, то я всю ночь буду принимать ходатаев. Видите ли… он знаком с одной дамой, у которой в уезде очень обширные связи. И вот еще что. Нельзя ли официальную бумагу из Петербурга получить с приказом о его задержании? Чтобы я мог на нее сослаться. Телеграф в вашем распоряжении.

В 9 вечера начальник уезда получил телеграмму от судебного следователя санкт-петербургского окружного суда Головни, предписывающую ему оказать содействие чинам столичной полиции в производстве ареста Аристарха Филиппова Протасова, подозреваемого в совершении нескольких тяжких преступлений.

Николаева-Протасова задержали у его дома, когда он направлялся в церковь. Оффенберг подошел к нему, поздоровался за руку попросил извинения и сообщил, что он арестован. Николаев не сопротивлялся. Он подставил руки под малые ручные кандалы, безропотно сел в пролетку, погрузился на пароход, а в каюте растянулся на кровати и несколько часов молчал.

Когда, уже после Ревеля, Тараканов поинтересовался, желает ли он отобедать, Николаев отрицательно помотал головой:

— Вот водицы бы испил.

Тараканов распорядился.

Николаев выпил принесенной матросом воды, поблагодарил своего тюремщика и задал ему вопрос:

— Скажите, молодой человек, а каково ваше жалование?

Тараканов вопросу удивился:

— А вы с какой целью интересуетесь?

— Исповедаться вам хочу. Ведь выслушивать исповеди преступников входит в круг ваших служебных обязанностей?

— Входит, только при чем здесь мое жалование?

— Но все же.

— Семьсот рублей в год. С наградными поболе.

— Вы из крестьян?

— Да.

— Вы знаете, вам будет проще меня понять. Нет, я оправдываться не намерен, моим поступкам нет оправдания. Я только хочу рассказать о причинах, побудивших меня сделать все то, что я сделал. Ну и о том, как все мною содеянное отразилось на моей душе. Позвольте закурить? Благодарю. Так вот. Я тоже из крестьян. Я долго и упорно пробивал себе дорогу в жизни. На военной службе выучился грамоте, после увольнения в запас стал заниматься самообразованием, сдал экзамен за курс уездного училища. Поступил в артель и начал службу с должности сторожа в конторе Гинзбурга. Снимал шубы и калоши у знатных посетителей, гривенники за это получал. Да не в кабак их нес, а книжки покупал, учился. Начальство меня заметило, и я получил место конторщика. Всего себя банку отдавал, ни одного дня службы не пропустил, в отпуску никогда не был. Раньше всех приходил, позже всех уходил. И чего я добился за пятнадцать лет беспорочной службы? Шестидесятирублевого жалования? Комнатенки в мезонине, обедов в кухмистерской? Лет десять назад я полюбил и даже делал предложение, которое было со смехом отвергнуто. Действительно, может ли человек моего положения достойно содержать семью, удовлетворять самые необходимые, самые минимальные потребности интеллигентной супруги? Нет конечно. Больше попыток жениться я не предпринимал. А мне хотелось. Хотелось домашнего уюта и детишек, а не хозяйского, еле теплого, самовара и проституток раз в месяц, после получки жалования.

Николаев стал искать, обо что потушить папиросу, ничего не нашел, подошел к иллюминатору и выбросил окурок в море. Потом обернулся к Тараканову.

— Вы, милостивый государь, в Бога веруете?

— Да. В церковь хожу по воскресеньям.

— Я не про обряды, я про душу. У меня, знаете ли, вера-то со временем пропала. Смотрел я на себя, на людей вокруг, слушал рассказы приезжавших в Питер земляков о жизни в деревне, о частом голоде, о нужде постоянной. Смотрел и думал: если Бог есть, всемогущий и справедливый, то почему он все это допускает? Почему всех людей не облагодетельствует? И подумал я тогда: а ведь Бога-то нет! А раз Бога нет, то все дозволено! И решил я, что не буду ждать ничьей милости, сам себя облагодетельствую. И тут, как мне тогда показалось, на мое счастье, встретил я Беса. Только не счастье это было, это дьявол ворожил, проведав про мои помыслы.

— Беса?

— Яшка Бесберг, служили мы с ним вместе, в казарме койки наши рядом стояли. Через полгода службы взял Беса наш ротный к себе денщиком, Бес пожил у него с недельку, а потом убег, прихватив все, что в квартире ротного ценного было. Нашли его через полгода и судили, прямо в расположении полка, выездным судом, нам, значит, солдатам чтобы неповадно было. Отправили его в места не столь отдаленные, и больше я его до прошлого года не видал. А тут встретил в одном веселом доме. Обнялись и расцеловались, как братья родные, потребовали водки, посидели, поговорили. Стали встречаться, выпивать. Ну и надумали мы банк мой родной обнести. Все до мелочей продумали, обо всем договорились. Я чистую квитанцию из книги вырезал, заполнил ее по образцу настоящей. Потом вытребовал отпуск, сославшись на плохое здоровье, и уехал в Ялту. По дороге познакомился с одним чахоточным, их туда много едет, я нашел самого по внешнему виду доходящего. Познакомился, проявил сочувствие, помог квартиру найти и устроиться, кредит небольшой выдал и взялся паспорт его в участок на прописку снести. Только прописал я Аристарха Филипповича Протасова, царствие ему небесное, в той квартире по своему паспорту, а его паспорт себе взял. Ждал я недолго, скончался Протасов менее чем через месяц. Я разыграл безутешного друга, отправил в банк телеграмму о его кончине. Протасова похоронили под моим именем, и конторщик Николаев прекратил свое земное существование. После этого я телеграфировал Бесу в Питер, а сам уехал в Ревель, как между нами и было заранее обговорено. Бес со своей частью задания справился блестяще. Получив процентные бумаги, он тут же поменял их в банкирской конторе Юнкера на рубли. Я знал, что описи бумагам Куприяновой у нас в банке не делалось, но решил подстраховаться, купчиха могла держать такую опись дома, а по номерам серий нас могли легко вычислить.

— А где Бесберг?

— Прошу вас, не перебивайте меня, я все расскажу, все своим чередом. В Благовещение мы с Бесом встретились на Ревельском вокзале, пошли в мой номер и разделили деньги. Поменял он процентные бумаги чуть ниже рыночного курса, еще процент за обмен заплатил, вышло в общем девяносто шесть тысяч — по сорок восемь тысяч на брата. И мне этого показалось мало! Я как рассуждал: на восемь тысяч куплю дом у моря, я непременно хотел у моря, я воинскую повинность отбывал в Севастополе и с тех пор мечтал поселиться на берегу. Так вот, куплю дом, и останется у меня сорок тысяч. К коммерции я способностей не имею, поэтому единственный способ сохранить этот капитал — купить на него процентные бумаги и стричь купоны. При четырех процентах это составило бы тысячу шестьсот рублей в год, то есть всего в два раза больше, чем я получал у Гинзбурга. И стоило из-за этого огород городить? А имея все деньги, я бы мог рассчитывать уже на три с половиной тысячи в год, что намного лучше, не правда ли? Ну и кроме того, Бес долго бы на свободе не задержался, при его образе жизни. Он за сутки, что прошли с момента изъятия денег до приезда его в Ревель, тысячу успел прокутить! Представляете?! Его бы непременно нашли бы и привлекли к суду, а за ним бы и я в тюрьме очутился, Бесу про меня молчать никакого резону не было. И задумал я Беса порешить. Он порывался в этот же день в Петербург возвращаться, дама его там ждала. Но я предложил отметить удачное завершение операции. Бесберг согласился. Сначала мы послали коридорного за бутылкой, выпили, решили продолжить в ресторане, ну и кутили там до утра. Впрочем, я пил мало, больше вид делал. Засветло вернулись в номера, Бесберг завалился спать. Я же поехал на извозчичий двор, нанял экипаж, накупил водок и закусок. Потом поехал в ближний к городу лес и приметил там местечко — чтобы и от дороги недалеко, и от глаз посторонних скрыто. Там я выкопал яму. Копалось хорошо, почва песчаная, а лопату мне продали острую, стальную, немецкую. С хозяйкой меблированных комнат я заранее рассчитался и сказал, что мы вечером съедем. Проснулся Бес только в шестом часу вечера. Я его опохмелил и предложил ехать к барышням, отказа не последовало. Мы сели в экипаж, я за кучера, взяли в дорогу вина, Бес все прикладывался, прикладывался и наконец уснул. Заехали мы в лес. Там я его и удавил… — Николаев замолчал, достал новую папиросу, закурил, глубоко затянулся. — Веревку пару раз вокруг шеи обернул и затянул со всей силы. Так ловко у меня получилось! Он захрипел, за веревку схватился, ногами засучил, но через минуту кончился. У меня кошка в комнате жила, она с марта по сентябрь три раза успевала окотиться. Так я не мог ни одного котенка утопить, дворника просил… А здесь — ничего, справился, ведь все ж дозволено! Сбросил я его в яму, засыпал песком, вернулся в город, экипаж вернул и уехал в Гапсаль. И вы знаете, про все мной учиненное не вспоминал. Совесть меня вовсе не мучила. Я купил дом, обзавелся знакомствами и стал вести праздную жизнь рантье. Я хорошо кушал, хорошо одевался, играл в винт, охотился, катался, общался с дамами. Правда, пришлось начать тратить основной капитал, на одни проценты так широко жить невозможно… Я рассчитывал освоиться и затеять все-таки какое-нибудь коммерческое предприятие, чтобы не остаться на старости лет без гроша, а пока периодически снимал деньги с текущего счета. И надо же было такому случиться, что мой сослуживец по банку Лантайс перевелся в Ревель, более того — в тот банк, отделение которого, заметьте, единственное банковское отделение на весь город, находится в Гапсале! И чтобы Лантайса послали на ревизию непременно в это отделение! И чтобы я зашел в банк в тот момент, когда он находился около решетки и смог меня увидеть! Представляете, сколько случилось совпадений? Я его узнал сразу, а вот в том, узнал ли он меня, я спервоначалу сомневался. Но вечером мои сомнения рассеялись: в окно своего дома я увидел Лантайса, беседующего с нашим дворником. На следующий день он уехал, а я потерял покой. Промучился я два дня и решил действовать. Поехал в Ревель, купил в оружейном магазине револьвер, к концу присутствия встал у банка, проследил Лантайса до дома, спрятался в саду, дождался, когда он выйдет в беседку, и выстрелил. Я в полку брал приз за отличную стрельбу.