Сходство - Френч Тана - Страница 17

– Возьми шире, – посоветовала я. – Велика вероятность, что она не ирландка.

Фрэнк метнул на меня быстрый взгляд:

– Это еще почему?

– Если ирландец решил скрыться, он здесь ошиваться не станет, а уедет за границу. Будь она ирландкой, уже через пару дней наткнулась бы на мамину подругу из клуба любителей настольных игр.

– А может, и нет, при ее-то замкнутой жизни.

– А еще, – продолжала я, взвешивая каждое слово, – у меня французские корни, и я похожа на моих французских родственников. Во мне не признают ирландку, пока рот не открою. Раз я своей внешностью обязана не ирландцам, то и она, по-видимому, тоже.

– Гениально, – буркнул О’Келли. – Спецоперации, Домашнее насилие, мигранты, британцы, Интерпол, ФБР. Кого еще приплетем? Ирландскую ассоциацию сельских женщин? Общество святого Викентия де Поля?[7]

– А по зубам ее опознать не получится? – спросил Сэм. – Или хотя бы страну установить? Разве нельзя определить, где ей лечили зубы?

– Зубы у этой девушки были прекрасные, – ответил Купер. – Я, конечно, не специалист в этой области, но у нее ни пломб, ни коронок, ни удалений – ничего доступного для идентификации.

Фрэнк посмотрел на меня вопросительно, шевельнул бровью. Я изобразила недоумение.

– Два нижних резца слегка перекрываются, – сказал Купер, – и один верхний коренной не на своем месте – значит, в детстве ее не лечили у ортодонта. Рискну предположить, что опознать ее по зубам практически невозможно.

Сэм сокрушенно покачал головой и опять уткнулся в записную книжку.

Фрэнк по-прежнему меня разглядывал, и мне это действовало на нервы. Я отделилась от стены, глянула на него и, раскрыв пошире рот, показала зубы.

– Вот, у меня тоже ни одной пломбы. Видишь? Впрочем, какая разница?

– Молодец, – одобрил Фрэнк. – Так держать, пользуйся зубной нитью!

– Отлично, Мэддокс, – сказал О’Келли. – Спасибо за стриптиз. Итак, осенью 2002-го Александра Мэдисон поступает в Тринити, а в апреле две тысячи пятого ее труп находят близ Глэнскхи. Известно ли, чем занималась она в промежутке?

Сэм встрепенулся, отложил ручку, посмотрел перед собой.

– В основном писала диссертацию, – сказал он. – Что-то о женщинах-литераторах и псевдонимах, я не все понял. По словам научного руководителя, работала она прекрасно – чуть выбивалась из графика, но получалось у нее здорово. До сентября снимала комнату за Южной окружной. Взяла кредит на обучение, получала гранты, работала на кафедре английской филологии и в кафе “Кофеин”. Ни преступного прошлого, ни долгов, кроме студенческой ссуды, ни подозрительных операций с банковским счетом, ни вредных привычек, ни парня – или бывшего парня (Купер повел бровью), ни врагов, ни ссор в недавнем прошлом.

– А значит, ни мотива, – вставил Фрэнк, уткнувшись взглядом в доску, – ни подозреваемых.

– Ближайшие ее друзья, – невозмутимо продолжал Сэм, – компания аспирантов: Дэниэл Марч, Эбигейл Стоун, Джастин Мэннеринг и Рафаэл Хайленд.

– Ничего себе имечко, – фыркнул О’Келли. – Педик или англичашка?

Купер брезгливо, по-кошачьи моргнул.

– Наполовину англичанин, – ответил Сэм, и О’Келли самодовольно хмыкнул. – У Дэниэла два штрафа за превышение скорости, у Джастина один, а в остальном – примерные ребята. Они не знают, что Лекси жила под чужим именем, а если и знают, то молчат. По их словам, с родными она не общалась, разговоров о прошлом избегала. Они даже не знают, откуда она родом. Эбби предполагает, из Голуэя, Джастин – из Дублина, Дэниэл глянул на меня свысока и заявил: “Не интересует”. И о семье ее ничего толком не знают. Джастин думает, что родители у нее умерли, Раф говорит – развелись, Эбби – что она внебрачный ребенок…

– Может статься, все неправда, – заключил Фрэнк. – Приврать наша девочка любила, мы уже убедились.

Сэм кивнул.

– В сентябре Дэниэл получил в наследство усадьбу “Боярышник”, дом близ Глэнскхи, от двоюродного деда, Саймона Марча, и вся компания поселилась там. В прошлую среду вечером все пятеро были дома, играли в покер. Лекси вылетела первой и около половины двенадцатого пошла прогуляться – поздние прогулки были для нее обычным делом, и ее спокойно отпустили: место безопасное, дождя еще не было. Доиграли чуть за полночь и легли спать. Партию описывают почти одинаково – у кого какие были карты, кто сколько выиграл, – есть небольшие расхождения, но это дело обычное. Мы их допрашивали несколько раз – ни один не изменил показаний. Либо невиновны, либо сговорились.

– А наутро, – Фрэнк завершил ось времени размашистым росчерком, – ее нашли мертвой.

Сэм вытащил из стопки у себя на столе несколько бумаг и одну повесил на доску, это оказалась топографическая карта – подробная, со всеми домами и изгородями, испещренная аккуратными цветными крестиками и закорючками.

– Вот деревня Глэнскхи. Усадьба “Боярышник” всего в миле к югу. На полпути туда, чуть к востоку, – заброшенный коттедж, где и нашли нашу девочку. Я отметил все возможные ее маршруты. Криминалисты и тамошняя полиция их прочесывают – пока глухо. Друзья ее говорят, на прогулку она всегда уходила с черного хода, бродила с час по тропинкам – там их много, целый лабиринт, – а возвращалась через парадный либо через черный, смотря каким маршрутом шла.

– Среди ночи? – удивился О’Келли. – Она что, ненормальная?

– Она всегда брала фонарик, который мы у нее нашли, – сказал Сэм, – только в самые светлые ночи выходила без фонарика. Без прогулок она обойтись не могла, выходила почти каждый вечер, даже если лило как из ведра, – укутается потеплее, и вперед. Вряд ли она гуляла для здоровья – скорее, искала уединения, хоть часок для себя урвать, ведь остальные четверо всегда рядом. Заходила ли она в коттедж, они не знают, но говорят, он ей приглянулся. Сразу после переезда они впятером бродили целый день вокруг Глэнскхи, изучали окрестности. Увидели коттедж, и Лекси заявила, что никуда не пойдет, пока внутрь не заглянет, хоть остальные ее и пугали – мол, сейчас выскочит фермер с ружьем и задаст нам перцу! Лекси впечатлило, что коттедж, хоть и заброшенный, не снесли, – по словам Дэниэла, у нее “страсть к бесполезному”, хотя не совсем понятно, что он подразумевал. Значит, не исключено, что Лекси во время прогулок туда заглядывала.

Получается, не ирландка, а если ирландка, то выросла не здесь. Коттеджи со времен Великого голода сохранились по всей стране, нам они примелькались. Одни лишь туристы, в основном из стран без длинной истории – американцы, австралийцы, – к ним приглядываются, усматривают в них величие.

Сэм повесил на доску еще листок – план коттеджа с миниатюрной шкалой внизу.

– Так или иначе, обнаружили ее здесь, – сказал он, прикрепив последний уголок. – Вот здесь она умерла – у стены, в ближней комнате. Вскоре после смерти, когда тело еще не успело окоченеть, перенесли в дальнюю. Там ее и нашли, в четверг рано утром.

Он сделал знак Куперу.

Купер все это время смотрел в пространство, будто где-то в облаках витал. Он не спешил: тихонько откашлялся, оглядел нас, все ли слушают.

– Жертва, – начал он, – здоровая белая женщина, рост метр шестьдесят пять, вес пятьдесят четыре килограмма. Шрамов, татуировок и других особых примет нет. Содержание алкоголя в крови 0,3 промилле, то есть за несколько часов до смерти она выпила два-три бокала вина. Других веществ в крови не обнаружено – ни наркотиков, ни ядов, ни лекарств. Все органы без патологии; я не нашел ни аномалий развития, ни признаков болезней. Состояние черепных швов соответствует двадцати пяти – тридцати годам. Судя по тазу, нерожавшая. – Он взял стакан воды, глотнул, но я чуяла, это еще не конец, а всего лишь эффектная пауза. Самое интересное он приберег напоследок.

Купер поставил стакан, аккуратно сдвинул на угол стола.

– Однако она была на раннем сроке беременности. – И, откинувшись в кресле, стал смотреть, какое произвел впечатление.

– О боже, – выдохнул Сэм.