Функции памяти (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 22

— Что не интересно?

— Кто, зачем и когда это построил? Кому там поклонялись? Почему сейчас у вас вообще нет религии? Кто были эти бесчувственные боги? Почему в итоге погибли? Как вышло, что этот храм столько простоял и до сих пор не разрушился под напором леса и атмосферы?

— Нет.

— Что — нет?

— Не интересно, — улыбнулся Нир. Несколько секунд насмешливо разглядывал совершенно оглушённую таким ответом меня, после чего добавил: — А зачем? Мы знаем, что они слишком увлеклись делами разума, забыв о чувствах. Мы знаем, что счастье не от ума, а от сердца. Зачем искать что-то ещё?

— А для некоторых людей счастье в познании нового, — возразила я. — Неужели среди вас таких совсем нет? И в вас совсем нет любопытства? Это же так интересно — как устроен мир, что в нём и как происходило раньше и случится потом!

— Чистое стремление знать разрушает, — очень спокойно и серьёзно проговорил Нидар. — Если оно вообще способно иметь какие-то чувства, то чувства эти — всегда страхи, порождённые одним главным, страхом смерти. А если не пугает смерть, то все так ценимые вами знания теряют значение.

— Но какая-то техника у вас есть, есть исследования! Вы добываете полезные ископаемые, строите машины, развиваетесь, — возразила я. — Значит, всё же пытаетесь познавать мир. И почему-то же ты был зол на урши, которые убили твоих родных!

— А я и не говорил, что все харры совсем свободны от страхов, — снова улыбнулся он. — Я тогда был ребёнком, да и теперь страхи остались. Но это не повод им потакать.

— Что же выходит, если вы наконец избавитесь от своих страхов, вы все дружно умрёте?

— Не бояться смерти — не значит не хотеть жить, — весело возразил Нидар. — Жизнь — это счастье. Счастье в равновесии с собой, в каждом новом дне, в родных и любимых существах рядом.

— Но ведь любовь к ближним, инстинкт размножения — это в конечном итоге тоже порождение страха смерти!

Упёртость рыжего начала уже раздражать. Тот, кажется, это видел, но оставался невозмутим.

— Когда это инстинкт, — возразил он. — Но может быть и желание.

— На одном желании далеко не уедешь, и всё в итоге закончится вымиранием вида, — проворчала я.

— Инстинкт нужен тем, кто недостаточно разумен.

— Но ты же сам только что говорил, что дело не в разуме, а в чувствах? — Я поняла, что близка к тому, чтобы окончательно запутаться.

— При чём тут разум, если дело в разуме? — харр озадаченно вскинул брови, и я на несколько мгновений зависла, глядя на него потерянно и недоверчиво. Издевается, что ли?

Правда, через мгновение в голове будто щёлкнуло, и я всё-таки вспомнила немаловажную деталь: мы же разговариваем через переводчика!

— Повтори это еще раз, — попросила мрачно, отключая в шимке автоматический перевод, позволявший воспринимать слова собеседника как сказанные на родном языке.

— Что случилось? — полюбопытствовал Нидар, послушно повторив.

— Тьфу. Короче, у нас с тобой проблема в терминологии, — вздохнула раздосадованно. — Мой переводчик считает, что эти два слова — одно и то же, хотя я теперь слышу, что звучат они по — разному.

— Шайян и найвин? — уточнил мужчина. — Почему?

— Понятия не имею! Надо спрашивать у тех, кто программу составлял, — проворчала, чувствуя себя на редкость глупо. — В чём между ними отличие?

Не знаю, насколько я сумела понять сказанное, а Нидар — объяснить, но у меня сложилась довольно странная картина мировоззрения харров. Нашему пониманию знаний, а также разума в целом соответствовало первое слово, связанное с интеллектуальным, естественным познанием. Все эксперименты и теории устройства мира, которые строили люди, относились сюда. А вот вторым понятием определялось высшее, априорное знание, которое индивид получал… откуда-тo. Нир так и не смог объяснить природу этого знания и почему именно оно — правильное. Просто потому, что сам никогда не задавался подобными вопросами: он точно знал, что это так.

Я же напомнила себе давно и прочно забытый курс философии и на этом предпочла свернуть обсуждение. Что-то я разошлась, в самом деле, на ровном месте. Ведь были и в земной истории сторонники подобной концепции, хотя точно вспомнить, кто именно, я так и не смогла.

Интересно только, почему в переводчик не внесли это отличие?

А впрочем, чему удивляться! Переводчик у меня прошит общегражданский, туристический, а на кой туристу тонкости? Лингвисты и антропологи наверняка в курсе местной философии, может, и нам в прошлый раз давали другую программу, а чтобы объясниться — достаточно простых правил.

Но теперь хотя бы понятно, что заменяет аборигенам религиозные представления.

В остальном день у нас прошёл на удивление спокойно и без потрясений. Наверное, потому, что сегодня я была гораздо внимательней, а Нидар — предусмотрительней. Поскольку он специально выискивал опасных существ, то соблюдал повышенную осторожность. А с учётом моей неопытности ещё и здорово перестраховывался, что не могло не радовать.

Останавливались мы часто, несмотря на нежелание харра тратить время на подготовку сюрпризов преследователям.

Где-то Нир заранее объяснял, как проходить тот или иной участок. Например, так было под кроной развесистого кровососущего дерева, под которым мы шли, старательно пригибаясь. С ветвей свисали тонкие белёсые отростки, похожие на воздушные корни, и их нельзя было касаться, причём мужчина особенно настаивал на том, чтобы шагать при этом как обычно, чтобы не изменять след, а не вставать на четвереньки, упрощая себе жизнь. Правда, этот план ставило под угрозу наличие в кроне ссохшегося трупа невезучего крупного зверя, который висел чуть в стороне, оплетённый сыто разбухшими «корнями». Но заметить его было сложно, для этого требовалось сразу искать подвох.

Мерзкое зрелище. Повод гордиться собственными нервами: как человека неподготовленного меня непременно должно было стошнить от такого зрелища, но — нет, обошлось.

Порой Нидар просто замирал и отдавал команды с помощью радиосигналов — когда мы подходили к гнезду чего-то, ориентирующегося на звук.

Один раз харр даже взял меня на плечи, когда мы переходили довольно глубокий ручей. На его берегу мы остановились на привал, однако воду пили принесённую с собой. На первый взгляд нормальный и неотличимый от остальных, ручей был населён какими-то опасными микроскопическими паразитами, которые к аборигенам снаружи не липли, а вот за людей Нидар поручиться не мог, поэтому предпочёл меня перенести. Наличие их он определил по каким-то едва уловимым признакам вроде особого цвета водорослей. Правда, я сомневалась, что наёмники настолько безалаберны: уж воду-то, которую пьют, они наверняка проверяют.

А пару раз Нир всё-таки останавливался именно для того, чтобы организовать ловушку. И если первая бесхитростно должна была уронить с дерева нечто вроде большого осиного гнезда с очень недружелюбными и, конечно, тоже ядовитыми обитателями, то вторая сбрасывала несколько… бомб-вонючек, кропотливо изготовленных харром. Проводник очень аккуратно наполнил несколько пустых шкурок маруков, запасливо прихваченных с собой, помётом какого-то животного и млечным растительным соком.

— Слушай, я всё понимаю, но ты серьёзно думаешь, что вонь и пара грязных пятен кого-то остановят? — растерянно спросила, с почтительного расстояния наблюдая за производством ловушек детсадовского уровня. Наполнял их Нир при помощи обструганной парой ударов трока ветки-лопаточки.

— Наоборот, — возразил страшно довольный рыжий.

— Наоборот — что? — Кажется, я начинаю привыкать к его редкому для харра немногословию.

— Привлечёт. Это помёт аквира, быстрого и опасного хищника. Здесь охотничьи угодья очень крупного самца. Смесь постоит и будет пахнуть течной самкой, аквиры от такого шалеют. Особенно когда видят обман.

— Я не хочу знать, откуда ты знаешь, как пахнет течная самка аквира, — пробормотала задумчиво. — Скажи мне только, зачем в вашей жизни нужна такая смесь?