Желанная - Дивайн Тия - Страница 52

• Предыдущая
• 52/73
• Следующая

Ему не надо было думать о долгах и возможной засухе, о надсмотрщиках, о сорняках. Ему не надо было оценивать мотивы и махинации, мечты и решения.

Все, в чем он нуждался, было в ней. Его любовница, его возлюбленная, его Изабель, его Ева.

Дейн была готова принять его, она словно чувствовала желание мужа и реагировала на него неизменным и сильным возбуждением.

Сейчас игра в ожидание начнется снова. Игра, позволяющая продлить и заострить наслаждение.

Он сидел откинувшись на стуле у окна, демонстрируя свое возбуждение, она лежала в постели, томно потягиваясь и изредка призывно двигая бедрами. Но Флинт не был готов обладать ею. Он хотел лишь смотреть на нее, в то время как мог вспоминать ощущения от обладания ею, от того удовольствия, которое ей доставлял.

– Ты хочешь меня, Изабель?

– Так же сильно, как ты хочешь меня, мой сладкий, – задыхаясь, прошептала она.

– Иди сюда.

Ее тело таяло, истомленное желанием, повиновалось его воле, словно он был паша, а она – его рабыня. Дейн протянула руку и погладила его там.

– Такой твердый. Вполне готов для меня.

– Не вполне. Приготовь меня, Изабель.

Она почувствовала, как по телу пробежала волна предвкушения. Его блестящие глаза ласкали ее нагое тело. Все, что ей было нужно, – это стоять перед ним и позволять смотреть на себя, пока он не будет готов взорваться.

Но ей хотелось, чтобы он целовал ее. Дейн хотела, чтобы пальцы его ласкали ее напряженные соски, она хотела, чтобы он взорвался – прямо сейчас, и знала, как побудить его к этому.

Дейн опустилась на колени, словно склоняясь перед символом его мужественности, перед превосходящей мужской силой, прогнула спину так, чтобы он уперся в ее возбужденный сосок. И затем она начала тереться об него, двигая плечами и грудью, продолжая все время смотреть ему прямо в глаза, наблюдая за тем, как они превращаются в горящие угольки желания.

Дейн почувствовала, как он напрягся. На конце его клинка появилась крохотная жемчужная капля. Она чувствовала, как он сопротивляется. Он вот-вот уступит напору собственного вожделения. Флинт толкнул жену на пол и овладел ею.

– Ты точно знаешь, как меня разжечь, Изабель, – простонал он. – Это у Изабель лучше всего получается.

Она закрыла своими губами его рот и завладела его языком. Больше никаких слов, никаких игр, только одно: принадлежать ему.

Время остановилось. Они вошли в бесконечность. Ей не хотелось возвращаться. И ему тоже.

Дейн лежала, свернувшись калачиком, у него на коленях и дремала.

Он уснул еще при свете лампы, но керосин догорел, и душная черная ночь заключила их в свои объятия. Сейчас он снова проснулся от того, что чувствовал рядом ее тело.

Он не мог удержаться. Руки его принялись ласкать ее тело.

Дейн открыла глаза. Не сразу, постепенно, блаженно улыбаясь от удовольствия. Она повернула к нему лицо, подставила губы для поцелуя. Флинт обнял жену покрепче и завладел ее ртом.

Рука его скользнула между ее ног. Он не торопился, он пока лишь дразнил ее, отодвигая тот миг, когда зайдет глубже.

Дейн застонала и раздвинула ноги.

Свободной рукой он ласкал ее соски.

Флинт не прерывал поцелуя и тогда, когда ее тело, изголодавшееся по нему, начало извиваться. Он оттягивал неизбежное, доводя ее до неистовства своими ласками.

– Сейчас, – прошептала Дейн, на мгновение прервав поцелуй.

Его пальцы замерли.

Она вздрогнула, прижимаясь к нему.

Больше никаких слов: лишь мед ее желания и его рука, его пальцы, проникающие все глубже и глубже.

Дейн целовала его, она требовала более жесткой ласки сосков. Она схватила его член и начала сжимать его и тереть изо всех сил.

Флинт не мог справиться с ее бьющимся в конвульсиях страсти телом. Дейн требовала все более глубокого проникновения, и он тонул в кораллово-сливочных глубинах ее плоти, она ласкала его с исступлением, и соски ее превратились в острые пики, и ей все было мало: мало его рук, мало поцелуев, мало его жара.

И вдруг он прервал поцелуй и взял в рот ее сосок. Дейн застонала – наслаждение горячей волной накрыло ее. За первой волной последовала другая, третья... В этот миг и его накрыла волна наслаждения – бурная и опустошающая.

Оливия провела бессонную ночь. У нее не было никаких сомнений в том, что у Клея неприятности и что он здесь потому, что пытается одновременно найти способ укрыться от кредиторов и выудить у нее денег. А если не у нес, то у кого-то другого.

Поэтому его сообщение о том, что он едет в Новый Орлеан, явилось для матери большой неожиданностью, причем неожиданностью приятной. По крайней мере на день он избавлял ее от своего присутствия.

Но у этого обстоятельства была еще одна сторона: он может вообще не захотеть вернуться домой, чтобы помочь управлять поместьем. Клей всегда считал работу на земле чем-то недостойным своего предназначения.

В этом состояло главное отличие Флинта от брата. Первый до своего скоротечного и, возможно, опрометчивого брака каждый день пропадал в полях, помогая с прополкой тростника, с его уборкой, с прокладыванием новых дренажных оросительных каналов, руководил заготовкой дров для сахарного завода. Все эти весенние и летние заботы Клея совершенно не касались.

Поэтому Оливии не следовало принимать близко к сердцу проблемы Клея. Она все равно ничем не могла помочь ему в смысле денег, если не считать бесплодных поисков, которыми она и так занималась на протяжении последних двадцати лет.

И еще были проблемы с Лидией, ее вздорной дочерью, которая души не чаяла в Клее и была его верным союзником. Лидия собиралась вернуться в Бонтер на несколько недель перед началом учебного года.

Оливия как раз держала ее письмо в руке, когда Флинт зашел в столовую.

– Лидия приезжает домой.

– В самом деле? – Тон Флинта был безразличным. Он помнил Лидию младенцем и никаких чувств к ней не питал.

– Не сразу, конечно. Две недели она собирается погостить у Августы Раштон в Велери, но это совсем рядом с нами. Я написала ей о твоей женитьбе. Думаю, что новость окажется для нее весьма волнующей, если принять во внимание ее чувства к Питеру Темплтону.

– О чем я, разумеется, ничего не знаю и знать не хочу.

Оливия должна была бы догадаться, что говорит с сыном о вещах, ему совершенно неинтересных, ибо упомянутых людей он не знал вовсе.

– Прости. – Женщина закашлялась. – Она влюблена в Питера всю свою жизнь. Влюблена безответно, и эта любовь переросла почти в болезнь, навязчивое состояние. Она только и жила надеждой на то, что он вернется из Европы, и хотя я не хочу быть первой, кто ей об этом скажет, она должна быть в курсе того, что здесь кое-что изменилось.

– Чем она обычно занимается?

– Учится до начала лета, потом наносит визиты подругам в других приходах, затем возвращается в академию в Сент-Франсисвилл, чтобы начать очередной учебный год. Но я не упускаю возможности, что, узнав о возвращении Питера, она поедет домой сразу и, возможно, не захочет уезжать.

– Каким образом ты до сих пор оплачивала ее обучение?

– Как все. Она должна получить образование. Это абсолютно необходимо, чтобы сделать хорошую партию.

На это Флинт ничего не мог сказать, потому что не знал, что считается необходимым для девушки на выданье. И ему действительно не было дела до этой незнакомой женщины, даже если она приходилась ему сестрой.

– В этом году мы что-нибудь получим с поместья? – осторожно поинтересовалась Оливия.

– Как мы можем что-нибудь получить, если Клей уже заложил всю прибыль на три года вперед?

Оливия отвернулась.

– Ну да, конечно...

– Ты все ему позволяла и теперь сама видишь конечный продукт своего попустительства: у него вообще нет совести. Он обнаглел до того, что посмел явиться сюда вновь – и ты прекрасно знаешь, зачем он здесь: из-за того, что кредиторы за ним охотятся. Но к черту это... – Флинт резко встал и, опершись о столешницу, навис над матерью. Она инстинктивно сжалась. – К черту все! Я смогу выйти победителем. Я выколочу деньги из этой земли и ни пенни не дам на то, чтобы оплачивать его глупости.

• Предыдущая
• 52/73
• Следующая