Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 31

Здесь, в НИИ № 20 Вендетов наконец нашел свое место и смысл жизни, а проклятый КАМАРИЛЬИН отнял у него сначала девушку, а теперь и смысл.

Вендетов уничтожил все экземпляры «Трезвого дворника-комсомольца» обнаруженные в сортире, он лично обошел все кабинки туалета, он изорвал газеты в клочья и утопил рваную бумагу в очке, так что один из сортиров засорился и перестал смывать. Тогда Вендетов испугался, что сантехник, придя разгребать говны из засорившегося толчка, прочтет мерзкий рассказ и будет потешаться над ним. Но делать теперь было нечего, вытаскивать рваную бумагу из толчка Вендетов уже не полез, он с детства был брезглив.

Еще Вендетов сохранил, сам не зная зачем, один из экземпляров «Трезвого дворника-комсомольца», и сейчас, пока он работал с «кукурузкой», этот экземпляр лежал рядом, действуя Вендетову на нервы.

Вендетов пытался успокоиться, рассуждать рационально, но здравое размышление над ситуацией приводило к еще большему ужасу.

Было очевидно, что ни один коллега Вендетова не будет в здравом уме читать «Трезвого дворника-комсомольца», но ведь сам Вендетов его зачем-то прочел. По крайней мере, все газеты из сортира теперь уничтожены, а читать подобные издания человек может только от скуки, сидя в туалете.

А потом Вендетов вспомнил, что газету заставляют выписывать всех городских дворников. У них в НИИ № 20 тоже был дворник, разумеется, не трезвый и не комсомолец — Эдик был с похмела почти каждый день. Вендетов не знал, читает ли Эдик газеты, но затревожился. Вендетову теперь казалось, что единственный выход из ситуации — убить Эдика раньше, чем тот прочтет рассказ и успеет рассказать о нем кому-либо. Он даже начал обдумывать детальный план устранения дворника, но потом вдруг вспомнил, что газету заставляют выписывать не только дворников, но и комсомольцев. И когда эта простая мысль дошла до Вендетова, внутри у него все похолодело. Это был конец. Комсомольцев здесь в городке несколько тысяч, кто-нибудь обязательно прочитает «Говорит Марс» и соотнесет героя рассказа с Вендетовым, а потом расскажет о своем открытии остальным горожанам и работникам «двадцатки».

Если бы только Камарильин не трогал личную жизнь Вендетова, если бы только он ограничился проблемами алкоголизма и сверхзвуковой радиосвязи...

Вендетову никогда не везло с девушками, Саша была у него первой и единственной. У них все было так хорошо, он любил ее, впервые в жизни Вендетов испытал любовь к живому существу. Но Саша ушла к Камарильину, она сказала Вендетову, что он «странный». И ушла. Вендетов только сейчас осознал насколько это страшно, невыносимо, когда девушка уходит к другому.

Проклятые гуманитарии, бездельники, от них все зло. Вендетов страстно желал уничтожить всех писателей, поэтов, художников, всю эту падаль, пытать их, резать на куски, убивать у них на глазах их родителей и детей, стереть говно с лица планеты.

Андропов был единственным, кто понимал, где источник скверны, он знал, и за это подлецы-гуманитарии его отравили. Они убили Андропова, а теперь плетут заговор вокруг самого Вендетова, пытаются организовать его травлю. А он просто стоит в школьном классе, и на спине у него нарисован хуй. Нарисованный на спине хуй — вот что жизнь дала Вендетову вместо счастья.

И все это было настолько жестоко, страшно, абсурдно и невыносимо, что Вендетов подошел к панели продувки рабочей зоны и с исступленным наслаждением дернул красный рычаг.

Если Вендетов несчастлив — пусть подыхает весь мир. Вот единственно возможный вывод из человеческой жизни. Пусть с красивого личика Саши слезет кожа, пусть Камарильин увидит это, прежде чем сдохнуть в муках.

Продувка разумеется не активировалась, у аппаратуры в отличии от человека нервов нет, и от несчастной любви она не страдает. Раздался мерзкий скрежещущий звук, и информационный экран вывел сложенную из светодиодов надпись «ДЕЙСТВИЕ ЗАПРЕЩЕНО! ПРЕПАРАТ В РАБОЧЕЙ ЗОНЕ!»

Выше надписи загорелась мигающая красная лампочка. Вендетов отлично знал, что означает эта лампочка. Она сообщала, что на пульт дежурного поступил сигнал о неадекватных действиях лаборанта, о том что он, Вендетов, сошел с ума или просто устал, или пьян, прямо как Местяев из рассказа «Говорит Марс».

Через пару минут сюда прибежит дежурный с вооруженной охраной, в лучшем случае Вендетова навсегда отстранят от работы с «кукурузкой».

Терять было, в общем-то, нечего. Вендетов теперь действовал совершенно спокойно и рационально. Он, разумеется, знал о протоколе 314, введение протокола для всех оборонных НИИ типа их «двадцатки» было одним из последних действий Андропова на посту генерального секретаря. Протокол предназначался для особых случаев, его надлежало активировать тогда и только тогда, когда высшее руководство СССР погибло или отрезано от средств связи, а территория страны оккупирована неприятелем.

Протокол предполагал, что в таком случае выжившие сотрудники НИИ вывалят на голову оккупантов и заодно на собственное население всю смертельную начинку учреждений, занимавшихся оружием массового поражения. Как старшему лаборанту, Вендетову были известны все коды доступа протокола. Он подошел к приборной панели и не спеша ввел число «314».

Взревела сирена, помещение осветилось тусклым красным светом. Но у Вендетова не дрожали руки, он действовал уверенно. Они просто вши, быдло, они обязаны умереть, если того желает Вендетов. Мама всегда говорила в детстве, что Вендетов самый лучший, самый важный и любимый, если девушки не хотят любить Вендетова так же, как любила мама, — пусть с них пластами сходит кожа, пусть их глаза лопаются, как у лабораторных крыс.

Светодиоды на информационном экране сложились в надпись «ПОДТВЕРДИТЕ ПРОТОКОЛ!», Вендетов ввел одиннадцатизначный код подтверждения. Он еще некоторое время полюбовался сияющими на полупрозрачной поверхности «кукурузки» красноватыми бликами от лампы аварийного освещения. Сирена продолжала оглушительно выть.

Вендетов был совершенно нормален, психиатр, когда его принимали сюда на работу, так и сказал: «Вы совершенно нормальны, психологически устойчивы и ответственны».

Психиатры не могут ошибаться, ненормальны всякие гуманитарии, диссиденты и прочая падаль. А он, Вендетов, совершенно нормален.

Вендетов дернул рычаг продува, на этот раз система, обманутая Протоколом 314, не стала чинить лаборанту препятствий.

Воздухозаборник зашумел и всосал в себя «кукурузку».

Через секунду ВТА-83 будет в вентиляционной системе НИИ, а через пять секунд — разлетится по воздуху над городком. Вендетов схватился за голову, упал на колени:

— Блядь. Блядь.Блядь...

4 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Ванна действительно была горячей, и Хрулеев блаженствовал.

Внутри половина силосного бака оказалась разделенной на секции не доходившими до потолка металлическими перегородками. Чтобы попасть в помывочную Хрулееву пришлось пройти через пару помещений, заваленных какими-то грязными тряпками, судя по всему, здесь жили обслуживавшие Путь Очищения рабы с номерами на лбу.

Ванна оказалась самой настоящей, белую керамическую посудину люди Германа видимо вынесли из какой-то оредежской квартиры. Отверстие для слива, однако, было зацементировано, так что выливать ванну наверняка придется триста сорок шестому вручную, ведрами.

Помывочная была просторной и занимала около четверти внутреннего пространства ангара, здесь царила полутьма, помещение освещала лишь одна постоянно мерцавшая лампочка на потолке. В отличии от мэра Оредежа Автогеновича, к которому электричество бесперебойно поступало неизвестно откуда, у Германа был лишь паршивый генератор. Иногда лампочка на потолке вообще гасла, и на несколько секунд помещение погружалось во тьму, лампочки в соседних помещениях ангара гасли одновременно со светильником в помывочной, но подача энергии всегда возобновлялась, и Хрулеев не переживал по этому поводу.