Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 2

Сам доктор Штейнгафт в свое время прослушал несколько лекций Левенгаупта и даже поучаствовал в паре семинаров, проводившихся великим ученым, поэтому посчитал себя вправе написать профессору рекомендательное письмо, где даже за тщательно подобранными и максимально аккуратными формулировками видно было стремление выставить меня в наиболее выгодном свете. Что ж, я от души поблагодарил доктора, тем более, его письмо давало мне железный повод лично встретиться с Левенгауптом еще до начала занятий. И уж я-то этим поводом воспользуюсь, даже не извольте сомневаться!

…Но основным моим занятием в остававшиеся до отбытия из Москвы дни стали регулярные упражнения с шашкой. После предъявления записки от дяди отставной терский есаул Турчанинов взялся за мое обучение со всей серьезностью и ответственностью, заявив, что учить племянника генерала Левского (а иначе он дядю и не называл) для него большая честь. Впрочем, это никак не мешало есаулу говорить мне «ты». Учителем Турчанинов оказался замечательным, не только отрабатывая со мной разные приемы обращения с шашкой, но и объясняя по ходу занятий смысл этих приемов.

— Шашка, она для боя оружие, не для поединка. Видишь, гарды нет? В поединке это плохо, рука открыта, а в бою, наоборот, хорошо. Хватаешь и обнажаешь не глядя. Опять же, саблю как носят? Лезвием вниз, да еще в железных ножнах. Стало быть, пока носят — лезвие тупится. Перед поединком недруг его уж всяко наточит, а в бою ты врага можешь поймать и при ненаточенном. А у шашки ножны деревянные, да носят ее лезвием вверх, так что точить ее нужно куда реже. Твою-то точить и вовсе не надобно, править только. А вот ежели тебе придется с кем один на один драться, а у него сабля, ты, главное, не дай ему сразу тебя рубануть, да и потом больше закрывайся да уходи от его ударов. Не назад пяться, а по кругу, по кругу обходи. Сам его старайся хоть касанием достать, с твоим-то клинком все рана будет. Два-три касания — и он уже ослабнет, тут ты его и прикончишь. Больше ежели достанешь — и приканчивать не надо, держи его на расстоянии, да подожди, пока он кровью истечет и сам свалится. А в оружную руку уязвишь неприятеля, так не тяни и добивай его быстрее.

Вот это я понимаю! Никакого чистоплюйства, зато здорового прагматизма хоть отбавляй! Сразу видно, человек привык к настоящей войне, а не к ритуальным поединкам. Впрочем, к настоящим тренировкам, точнее, к их проведению, есаул привык тоже. В подтверждение своих слов он дал мне саблю, сам встал против меня с шашкой, и весь наш бой прошел в полном соответствии с его учением. Турчанинов замотал меня постоянными уклонениями от моих ударов, а потом быстро провел серию уколов, завершив ее хлестким и сильным рубящим ударом по плечу. Мастер, что тут скажешь…

В общем, шашкой я, благодаря такому учителю, пользуюсь уже почти вполне уверенно и свободно, но беру ее с собой, буду хоть сам заниматься, тем более, есаул показал мне, что и как нужно отрабатывать, причем отрабатывать регулярно, чтобы не терять приобретенные навыки. А еще мой инструктор сделал мне на прощание полезный подарок — шашку в учебном исполнении. По размеру и даже по весу от моей она практически ничем не отличалась, но изготовлена была из простой стали, да вдобавок с затупленным клинком. Крайне необходимая вещь, если найду, с кем учебные поединки проводить. Честно говоря, я пытался есаулу за эту шашку заплатить, но он и слушать меня не стал.

— Спрячь свои деньги, — отмахнулся Турчанинов. — За учение ты заплатил, и это по справедливости. А подарком моим я по справедливости отдаю хоть часть своего долга твоему дяде. Если бы не генерал Левской, я бы давно кормил могильных червей, да и вся моя полусотня со мною вместе…

Ну и последним, что я успел еще сделать в Москве, было исполнение идеи, пришедшей мне в голову в тот черный день, когда погибла Аглая. Заявившись в мастерскую нашего домашнего умельца на все руки Пахома Загладина, я поинтересовался наличием в его запасах железной проволоки, а когда таковая нашлась, вооружился молотком, зубилом, напильником, клещами и принялся за дело. Пахом, поначалу испытав легкий культурный шок (ну как же, боярич по доброй воле ремесленничать изволит!), с потрясением своим быстро справился, еще быстрее сообразил, чего именно я хочу добиться, и начал активно мне помогать, а через неполный час помогал уже я ему, потому что на моей стороне было только представление о будущем изделии, а на стороне Пахома — мастерство и опыт. В конце концов все у нас получилось, как оно и было задумано, поэтому после обеда я заявился в кабинет отца, где и предъявил боярину Левскому первые в этом мире несколько аршин[2] колючей проволоки.

— Это что? — не сразу понял отец.

— Это то, из чего при помощи деревянных кольев можно быстро возвести загон для скота, — в бывшем моем мире именно для этого колючую проволоку и придумали, служить человечеству в другом качестве она стала намного позже. — А потом, если понадобится, столь же быстро его разобрать, перевезти на другое место и собрать заново. Еще из этого на войне можно сделать заграждение перед нашими позициями, через которое вражеская пехота будет пробираться с большим трудом, а конница не проберется вообще. И пока неприятель топчется на месте, в него можно стрелять из ружей и пушек, не промахнешься. Надо только придумать, как производить это проще, дешевле и быстрее. Я назвал ее колючей проволокой.

Отец у меня умный. С полминуты повертев в руках наше с Пахомом изделие, он вызвал своего поверенного и мы с ним общими усилиями составили отвечающую всем бюрократическим требованиям заявку на получение привилегии на изобретение. Следующим утром я лично подал ее в Палату новшеств и привилегий, затем открыл счет в банке и написал доверенность на имя отца. Посмотрим, что из этой прогрессорской затеи выйдет, хотя предвидение подсказывает, что рано или поздно толк будет.

…Вот, собственно, пока и все. Билет на поезд заранее куплен, вещи собраны и уложены, да и вещей тех всего-то один сундук, пусть и здоровенный, да один саквояж. Завтра еду в Мюнхен. Точнее, в Вену, а в Мюнхен уже оттуда, прямого поезда нет. Учебный год в университете начинается пятнадцатого сентября, так что и добраться, и обустроиться на новом месте успею.

Само по себе путешествие по железной дороге каких-то особо сильных впечатлений не оставило, кроме того, что в Бресте Литовском не меняли колеса — колея тут что у нас, что в Европе одного стандарта. Зато интересно было посмотреть на здешнюю заграницу. Польша поразила резким контрастом роскоши и нищеты, причем и то, и другое можно было наблюдать одновременно. Началось прямо с польской таможни, явившейся к нам в вагон в Тересполе. Если пан офицер щеголял новеньким мундиром, обильно расшитым серебром, шапкой с четвероугольным верхом и гигантским плюмажем из белых перьев, то состоявшие при нем два писаря подчеркивали роскошь его внешнего вида своими скромными серенькими куртками и шапками с опушкой из дешевой некрашеной овчинки. Да и всю работу по переписи паспортов пассажиров делали они, а пан офицер лишь поинтересовался, бывал ли я ранее в Польше, да под конец процедуры пожелал счастливого пути.

Такое же сочетание роскоши и бедности в одном, так сказать, флаконе являла собой Варшава, по крайней мере вокзал польской столицы. Шикарное снаружи и внутри здание самого вокзала, разряженная публика и тут же обслуга, одетая чуть ли не в обноски, за исключением, опять же, самих железнодорожников. В общем, Польша как-то не обрадовала. Совсем.

Через Пруссию поезд ехал недолго, остановившись всего на двух станциях, но чтобы заметить разницу между Польшей и Пруссией, хватило и того. Чистота, ухоженность и упорядоченность были заметны во всем — в ровных линейках деревьев, высаженных вдоль дороги, в расположении домов в придорожных деревнях, в идеальном состоянии переездов с обязательными полосатыми шлагбаумами и будками. Скучновато, да, тут ничего не скажешь, зато удобно и осмысленно. Прусский таможенник порадовал строгим мундиром без роскоши и вычурности, как и той аккуратностью, с которой переписывал паспорта. Но больше всего меня удивила станционная обслуга, одетая скромно, пожалуй, даже и бедно, но выглядевшая, в отличие от своих польских коллег, весьма опрятно. Ну да, знаменитый прусский порядок в наглядном представлении.