Князь Ядыгар (СИ) - Агишев Руслан - Страница 11

Когда враг оседлал часть внутренней стены, и для меня и для остальных стало ясно, что это конец. Держаться за дворец больше не имело никакого смысла. Эти каменные стены со множеством дверей, ворот и окон, становились одной большой ловушкой.

– Уходим господин, – Иса сдернул с ближайшей стены какой-то балдахин, обнажая крупную каменную кладку; он надавил на какие-то булыжники и внутрь провалилась часть стены, открывая убегающий в темноту узкий ход. – Этот древний подземный ход выведен нас сначала к Красной мечети, а потом в ров у крепостной стены, – здоровяк сплюнул на пол кровавый густой сгусток и с презрением произнес. – Эти урусуты обманули нас, господин. У них нет ни чести ни совести...

Иса схватил меня за рукав и начал было тащить в темный проем подземного хода, как в звуках боя зазвучало что-то новое. В какой-то момент, начали стихать лязг мечей, вопли раненных и умирающих, хруст разрубаемых тел, хрипы.

– Иса..., – я оттолкнул руку телохранителя и бросился к балкону. – Вот тебе и нет ни чести ни совести.

Мы все-таки дождались помощь... Многотысячная толпа, буквально затопившая узкие улочки на сотни шагов разные стороны, врезалась в тыл атакующим дворец воинам. С оружием и без него, с палками и дубинами, мясницкими ножами и обрывками цепей, сотни оборванцев с хрипом и урчанием бросались на спины воинов. Многие, словно потерявшие в подземельях весь человеческий облик, дикими зверями вгрызались в горло и руки своих врагов. В самом центре с одной из прилегающих улочек рабы гнали стадо быков в два или три десятка голов. Обезумевшие от покалывания копьями, ревевшие от боли быки, неслись вперед не разбирая дороги. С другой стороны в отряды заговорщиков пустили разогнанные телеги, с хрустом ломавшие и пеших и конных.

Кто сказал, что закованные в добротную броню и кольчуги ратники с хорошим оружием всегда на голову лучше едва вооруженных доходяг из темницы? Кто сказал, что сытый воин обязательно сильнее голодного, худого как щепка, пленного? Это мог сказать только, тот кто уже давно опустил руки перед врагом, кто потерял всякую надежду! Однако, в этот день на площади таких не было.

Это яростное побоище затихло лишь к рассвету, когда на заполненной лежащими телами дворцовой площади осталось стоять на коленях не более двух или трех тысяч заговорщиков. Ни одного из семи беков, что вместе с ханом правили Казанью живыми взять не удалось. Их разрубленные или разорванные тела лежали окровавленной кучей, полностью лишенные и своей роскошной брони, и драгоценного оружия.

Выйдя из дворца в сопровождении оставшихся в живых моих моих людей, я, медленно ступая по телам убитых, направился прямо в центр площади, где на одной из телег сгорбившись сидел мой старый знакомый – Седой. От того угрюмого обезображенного пленника, что я освободил несколько часов назад, остались лишь одни только шрамы и тяжелый исподлобья взгляд. Все остальное было другим. На нем был покрытый вмятинами черненный нагрудник, закрывавший длинную кольчужную рубаху. Его красные шаровары из драгоценного шелка были заправлены в кожаные сапоги с острыми носами. В руке он держал меч с богато украшенной рукояткой.

– Теперь тебя не узнать, воевода, – услышав это обращение Седой вздрогнул. – Ты помог мне, и я хочу помочь тебе, – в ответ бывший невольник горько усмехнулся. – Не спеши, мне есть чем тебя отблагодарить... Поднимайся.

Я посмотрел на небо, восточная часть которого начала осторожно светлеть. Близился восход солнца, а, значит, пора было выполнять договоренность с царем Иваном Васильевичем.

– Сейчас Казань откроет свои ворота, а мы преподнесем ключи от крепости царю Российскому, – Седой неуловимо покачнулся, словно впечатлился так впечатлился этой новостью. – Я расскажу, кому царь обязан своей победой и у тебя будет шанс стребовать свою виру.

И снова удар в самую точку! Воевода с лязгом загнал меч в ножны и спрыгнул с телеги на землю. «Не завидую я его врагу. Ох, не завидую... Кто же он все-таки? Не дай бог сам царский Ваня».

Здоровенный ворот с хрустом закрутился под нажимом восьми дюжих мужиков и тяжелые деревянные ворота, оббитые бронзовыми полосами, начали открываться.

– Пошли, – я махнул рукой и первым вступил на деревянный мост через ров.

Только сейчас, после этой страшной полной крови ночи, я смог спокойно подумать над произошедшими событиями. «Странно, все это... Столько народу на глазах порубили, а у меня ни в одном глазу. Я же точно зарубил пару – тройку человек. Коктейлем сжег не меньше десятка, а то и двух. Я спятил что-ли? Или может стал таким же как и все?». Не выдержав, я бросил взгляд назад, на своих спутников. «Б...ь, а каким таким? Вон здоровяк и идет с каменным выражением лица. Ему, походу, вообще все пофигу. Седой тоже вчера рубился как сумасшедший... И для меня это тоже все становиться нормальным». Впервые, наверное, за много часов, все окружающее мне начало казаться каким-то сюрреализмом, в котором оказалось намешано множество всего и понятного и непонятного. Что-то внутри меня из моего времени, наконец-то, проснулось и начало буянить. Это, внутреннее, вопило о крови, о грязи, о ненормальности и преступности всего окружающего. Очнувшись, оно заставляло меня сомневаться в себе, в своих действиях, в конце концов в своей адекватности. «Стоп! Стоп! Хватит! Долбанное самокопание! Да, я убил! Да, убил не одного человека и не двух, и даже не трех! И еще, похоже, убью немеряно людей... Мне, что теперь глотку себе перерезать или может в полицию пойти сдаться?! Хватит! Все! Здесь все другое – государство, общество, люди, законы. Здесь кровью отвечаешь за свои слова и поступки. Здесь кровью платишь за свои мечты и желания... Вопрос лишь в том, а готов ли я заплатить кровью?».

И вот я уже прошел отведенные в стороны воротины с кольями, обозначавшие укрепления русского лагеря. Отсюда до холма, у подножия которого виднелась богато одетая группа людей, было шагов двести-триста. Я шел мимо ратников, пеших и конных, бородатых, настороженно, а кто и с любопытством разглядывающих меня. «Теперь это мое время! Мое! И чем раньше я это пойму, тем быстрее смогу отыскать свою картину...». Погруженные в свои мысли, я не обращал никакого внимания на бросаемые взгляды. Цель моя была отнюдь не здесь.

– Я хан Ядыгар, – громко произнес я, остановившись в десятке шагов от знакомой нескладной фигуры Ивана Васильевича. – Казань открыла перед тобой ворота царь...

Несмотря на сияющее лица молодого царя, было заметно, что он до самой последней секунды сомневался, откроются ли ворота крепости. Теперь же он наслаждался своим триумфом, чем надо было обязательно воспользоваться.

– Я передаю тебе ключи от сердца Казани, – с поклоном (с меня не убудет, а с царем легче будет договариваться) я протянул ему огромный с локоть бронзовый ключ с разными завитушками. – Пусть между нами и нашими народами будет только мир и никакой войны. Пусть твои недруги сгорят в аду, а верные друзья обретут счастья в этом мире.

«Б...ь, да Ваню сейчас просто разорвет от счастья! А говорят, советы этого америкоса Карнеги не работают... Да, стопроцентно работают! Как говориться, ласковое слово и кошке приятно».

Оттолкнув от себя высоких широкоплечих рынд со здоровенными алебардами, царь едва не вприпрыжку подошел ко мне и взял ключ.

– Принимаю к себе в молодшие браты хана Ядыгара и беру под руку свою земли Казанские. Жалую тебе брат титул князя Казанского с землицей доброй и угодьями богатой по реке Каме, – громким, далеко разносящимся, голосом вещал Иван Васильевич. – Обещаю своевольно не чинить обиды князю и его ближним людишкам. На том целую крест, – с этими словами, он поцеловал вытащенный из-за пазухи золотой крест. – И икону родовую, – царь призывно махнул рукой и из-за спин его воевод кто-то начал выходить.

И тут я что-то почувствовал. Это было едва уловимое и, главное, очень знакомое ощущение. «Неужели?! Да, да, кажется это то самое чувство. Б...ь, я нашел картину!». Действительно, в это мгновение я испытывал ту самую необъяснимую тягу, с которой жил почти всю свою сознательную жизнь.