В погоне за Иштар (СИ) - Хант Диана - Страница 14

Отец иногда даже шутил над ним, мол, ему, Яклину, надлежало бы не управлять Цалом, а стать бродячим умемом, ученым, который совершенствует свою мудрость, путешествуя от гонгмы к гонгме, изучая священные писания и толкуя их для людей. Очень уж ему нравилось толковать рукописи, но сегодня они – редкость на Зиккурате.

Говорят, у Цалибу Девы-Иннатхи их целая тысяча… Вопреки насмешкам отца, Яклин ценил рукописи наравне с самоцветами, хорошими лошадьми и верблюдами, не говоря о женщинах. Гарем будущего Цали насчитывал более восьмидесяти невольниц, и нередко он брал их по нескольку за ночь, отсутствием жизненного сока Яклин не страдал.

В город-крепость Цала Исиды ему надлежало въехать, как подобает: со всеми почестями, присущими его высокому положению. Но Яклин решил отложить пышный въезд на потом: сейчас у него была своя цель.

Приказав сопровождению остановиться на не слишком богатой, но и не слишком бедной окраине, и ждать его распоряжений, Яклин направился на главную площадь города-крепости Исиды, где в это время года шел базар.

***

Пройдя шелковый, бархатный, сафьянный и красильный ряды, Яклин свернул в чеканный, а потом в ковровый ряд. Разглядывая богатые и скромные товары, самих торговцев в лавках, горожан, он делал вывод о благосостоянии Цала Исиды в целом. И оставался довольным увиденным: конечно, жители не могли похвастаться особым достоянием, но определенный достаток у них был. Нищих и странствующих умемов было не больше, чем того полагал тох-цали устой, и в целом люди не выглядели запуганными. Значит, все эти рассказы купцов о том, что правит Цалом Исиды злобная ведьма, силы в которой больше, чем в мужчине, не что иное, как пустые россказни. Скорее всего, Цалибу Дева-Иннатха просто обладает редко даруемым женщинам умом, иначе, откуда бы ее подданным выглядеть сравнительно сытыми, и на какие средства покупать все эти вещи, которыми торгуют на базаре? Конечно, может статься, что все это великолепие не для коренных жителей, а для тех же заезжих купцов, но Яклин не собирался покидать город-крепость так скоро, он успеет во всем разобраться.

Конный и верблюжий ряд, на котором можно было приобрести также выносливых мулов, или столь же выносливых, но несколько более упрямых, ишаков, годных лишь для самых низов общества, тянулся на десять полетов стрелы, и Яклин не смог отказать себе в удовольствии, чтобы не пройти его степенно, не спеша, и опять остался довольным. Драгоценные, благородные породы лошадей, с диким огнем в темных глазах продавались рядом с теми, что попроще, более подходящими для купцов и ремесленников, но видно было, что и с теми и с теми хорошо обращаются. Заглянув в голубые глаза одному тханскому красавцу, чья шерсть топленого молока сверкала и переливалась на солнце, оценив изящный изгиб лебяжьей шеи и упругость мускулов, как будто выточенных из мрамора, Яклин чуть было не забыл о своей роли. Изображая странствующего умема, никак нельзя обернуться к сопровождающему тебя слуге и кивнуть ему, что тебе приглянулся жеребец стоимостью в несколько богатых домов. Но лошади с детства были страстью Яклина. Придворные умемы рассказывали, что раньше, когда еще не было Цалов, и предки Яклина жили, кочуя с земли на землю, лошади жили в одном шатре с человеком, и занимали место более почтенное, нежели даже его жены. Видимо, горячая любовь к лошадям была у Яклина в крови. Он также любил и верблюдов, но все же лошадей больше. Однажды он даже выменял двух породистых лошадей на двух любимых жен из своего гарема – что поделать, он не смог устоять перед силой и грацией благородных животных, а на другую плату торговец не соглашался. С силой заставив себя оторваться от созерцания лошадей, Яклин перешел на ряд, где продавали невольников.

Здесь он не собирался задерживаться, невольничий рынок – он везде невольничий. Кто-то сам надел на себя цепи за долги, кто-то захвачен в плен разбойниками, кому-то не повезло угодить в жернова правосудия и дать соседу благодатную почву для доноса. Вот целый помост меднокожих воинов из кхастла Тримы – уж и кхастла самого нет, а они все еще носят прически из перекрещенных кос. В душе Яклин уважал такую несгибаемость нрава невольников, но на месте погонщиков побрил бы их всех к чертовой матери. Впрочем, красивых рабов время от времени покупают богатые женщины преклонных лет, и для таких покупательниц все в невольнике должно быть совершенно.

Вот подняли вой двое женщин – одна совсем молодая, еще девочка, а другая старая, лет двадцати пяти, наверно мать и дочь. Точно, дочку купил какой-то жирный меняла с заплывшими свиными глазками и неуклюжими, крючковатыми пальцами. Вот, он отсчитывает полторы серебрушки торговцу и уводит девочку. Причем мать голосит громче, чем дочь, но надсмотрщики быстро ее успокаивают. Вот слышатся призывы досужего надсмотрщика без двух передних зубов взглянуть на невиданную в этом крае доселе красоту. Поддавшись любопытству, Яклин последовал к невысокому помосту. Обнаженная до пояса женщина, стоявшая на нем, действительно заслуживала высокой оценки – высокая ростом, стройная и хорошо сложенная, с белой, почти прозрачной кожей и почти такими же белыми волосами, она напоминала Тишу, видимо, тоже прибыла на Зиккурат на звездном корабле. Однако той цены, что запросил за нее беззубый торговец, женщина не стоила: от опытного глаза Яклина не укрылось, что с женщиной чересчур дурно обращались в дороге, наверно, поэтому она и не выставлялась полностью обнаженной. Осознание этого заставило Яклина досадливо поморщиться – он не понимал купцов, самолично портящих свой товар. Какой толк от этой беловолосой женщины, если до этого ей пользовался весь разбойничий караван. Яклин сомневался, что она проживет хотя бы две недели – в глазах женщины не было жизни.

Пройдя дальше, внимание его привлекла еще одна женщина – с черной, как ночь кожей, высокими скулами, пухлыми губами и ямочками на щеках. Немного тощая, но присутствует приятная тяжесть в груди и крутой изгиб бедер. Ноги также ровные, и ступни аккуратные. Эта женщина заслуживает, чтобы ее продавали в закрытом шатре, а не на улице. Но она, похоже, ничуть не смущается своим положением – вон, сверкает влажными раскосыми глазами и блестит полоской зубов! Яклин не выдержал и тоже улыбнулся. Ему нравились такие – смелые и веселые. Опытное чутье подсказывало ему, что с этой женщиной не будет скучно. На мгновение он опять забыл, что он здесь тайно, и внешне выглядит как обычный писец или умем. Вспомнив о своей миссии, важней которой сейчас не было ничего, Яклин развернулся, и, не вспоминая больше ни о красавце-голубоглазом жеребце, ни о чернокожей женщине, прошел дальше.

Он остановился в небольшом чепке – здесь не было тонкой работы виссиканских ковров, лишь циновки и не слишком чистые одеяла, и чашки были самые обычные, глиняные, и толстый, неповоротливый чайщик слишком долго возился над своими кувшинами, прежде чем подать ему тайры, но самое главное – этот чепок был на площади, а значит, полностью соответствовал целям Яклина.

Занявшись трапезой и чаепитием, он продолжал наблюдать жизнь города-крепости Цала Исиды, с интересом разглядывая самих жителей, их одежду, манеру общаться, торговать и покупать, и многие скрытые грани открывались его глазам.

Через несколько часов – белое солнце начало клониться к закату, красное же, наоборот, поднялось в зенит, нестройный гул прокатился по площади – люди спешили покинуть свои места, если они были обычными покупателями или зеваками, торговцы старались принять как можно более благообразный вид, нищие и те, кто победнее, и вовсе падали ниц.

Зиккурат

- Что происходит, почтенный? – смиренно спросил Яклин у чайщика.

- Да что ты, писец? В своем ли ты уме или ты чужеземец, и в наших краях недавно?

- Ты угадал, почтенный, только сегодня утром вошел я в северные врата вашего благословенного града…

Договорить Яклин не успел, поскольку чайщик с небывалой прытью для человека его комплекции рухнул вниз и не поднимал головы, поэтому продолжать беседу Яклину было просто не с руки.