Час цветения папоротников - Гавура Виктор - Страница 38

Ему, наконец, повезло нащупать руками спасительный выход, и он метнулся по нему в надежде убежать. Но кто-то сзади вонзил ему в шею финку. Он на бегу почувствовал, как горячая кровь из раны, пульсируя, бьет ключом. Он зажал ее рукой, но ноги его уже не держали. Сделав по инерции еще несколько шагов, он упал на колени. И вся визжащая детскими голосами стая набросилась на него.

Смык решил прощупать Сергея.

Прежде, чем добыть карту, где зарыт клад, ему надо было получить о Рябоштане побольше исходной информации. Карту у него можно было бы просто отнять, никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы прейти ему на помощь. Но если бы ее у него не было или Рябоштан оказался бы крепким орешком, заупрямился бы и не сказал, где она спрятана, тогда все могло бы сорваться.

Смык не хотел рисковать, слишком много он поставил на карту. На кону стояла его жизнь. В последнее время он стал просчитывать все, что могло и даже не могло случиться. По-другому было нельзя. Для начала, он поручил своему давнему знакомому Паше по кличке Директор поговорить с заведующим подстанцией скорой помощи, где работал Сергей. А варианты с обыском, захватом и раскалыванием клиента, оставались в запасе.

Паша Директор всю жизнь занимался разного рода мошенничеством, в последнее время он специализировался на квартирных аферах. Учитывая повсеместный дефицит жилья, Паша вносил свою посильную лепту в решение квартирного вопроса в Киеве, продавая одну и ту же квартиру нескольким желающим.

Мир тесен, оказалось, тетка Паши раньше работала медсестрой на подстанции Сергея, и знала его заведующего, как облупленного. Фамилия его была Маленко. Раньше это был заурядный врач, выходец из комсомольских активистов. Правда, он был хитрее остальных, умел услужливо подольститься к начальству и всюду пролазил без мыла. Когда путем долгих и упорных интриг, его назначили заведующим, он потребовал, чтобы подчиненные его фамилию произносили не Маленко́, как раньше, а Ма́ленко, по его представлению, так она звучит аристократически.

Врачи, как и все остальные люди, бывают разные. Хотя, по идее, плохих среди них быть не должно. Но, что в наше время «быть или не быть?..», если все каноны отечественной медицины попраны и всем заправляют невежественные временщики. Маленко был лакейски угодлив с начальством и по-скотски груб с подчиненными, подл, увертлив и льстив. В общем, прохиндей, какие редко встречаются во врачебной среде. Был он низкого роста, поперек себя толще, казалось, весь рост у него ушел в живот. С подчиненными он говорил пронзительно писклявым голосом, и находились те, кто ему сочувствовал, утверждая, что у него такой голос из-за того, что горло у него заплыло жиром.

Передвигался Маленко на коротких толстых ногах. Голова, шея и живот срослись у него в один конгломерат, где самым замечательным был живот, куда была ввинчена голова с подбородками без малейших признаков шеи. Между двух полушарий щек, которые у Сергея всегда ассоциировались с ягодицами, торчал острый треугольный нос. Глаза у него тоже имелись ‒ и только. Относительно странной, похожей на седалище физиономии Маленко высказывались оригинальные суждения. Один из шоферов подстанции утверждал, что Маленко смахивает на отпрыска Никиты Хрущева и рожа у него наследственно родительская.

Издали махнув красным удостоверением перед секретаршей, Паша Директор прошмыгнул в кабинет Маленко. В кабинете, Паша величаво оттопырил зад, покрутил фальшивым удостоверением сотрудника СБУ[17] перед носом у Маленко, и коротко представился:

‒ Майор СБУ Воропаев.

В ответ на это, Маленко вскочил и в недоумении развел руки в стороны, всем своим видом изображая угнетенную невинность. Как цирковой исполнитель пантомимы, он продемонстрировал, что решительно не понимает, в чем его обвиняют. При этом он дальновидно не произнес ни слова, чтобы в последующем его нельзя было ни в чем уличить.

Паша Директор был представительный мужчина сорока пяти лет, с густой черной шевелюрой лихо зачесанной назад и седеющими висками, которые он крупным гребнем фатовато укладывал за уши в виде серебряных крыльев по бокам. На первый взгляд, Паша был воплощением респектабельности, вся его наружность говорила о том, что он знает себе цену не ниже настоящей. Но в его физиономии присутствовала какая-то избыточная значительность, которая нередко его подводила. Да и прочие мелкие проявления тщеславия указывали на его стремление казаться величиной, которой, как знал сам Паша, ему никогда не стать.

Он уделял большое внимание своему внешнему виду, был всегда богато и щегольски одет, никогда не забывая, что встречают по одежке. А, провожают?.. Провожать Пашу не надо было, он всегда давал деру в нужный момент. Отец у Паши был украинец, мать — татарка, а сосед и ближайший друг семьи Лев Наумович Пельцер был еврей. О себе Паша говорил, что он наполовину украинец, наполовину татарин и наполовину — еврей. В зависимости от обстоятельств, он выдавал каждую из этих половин за целое, с неизменной выгодой для себя. В целом, это был редкий тип, состоящий из трех половин.

— Нам необходима информация о некоторых ваших сотрудниках, — развалившись на стуле, как следователь, который не раз его допрашивал, сказал Паша, с пренебрежением разглядывая Маленко. — У вас работает врач Рябоштан, какое ваше мнение о нем? — сразу перейдя к делу, спросил он, внимательно наблюдая за Маленко.

Пятидесятилетний Маленко неожиданно подбежал к мнимому майору с резвостью юного пионера и, склонившись к его уху, сугубо доверительно сообщил:

— Неблагонадежен…

— В чем это выражается? И подробно об этом, ‒ сурово задал вопрос майор Паша.

Маленко подозрительно оглянулся на дверь, как бы желая удостовериться, что его никто не подслушивает и приняв вид человека, который собирается сообщить нечто чрезвычайно важное, совершенно конфиденциально доложил:

— Он плохой украинец. Хоть фамилия у него и Рябоштан, а как бы ни выяснилось, что по-национальности он из тех, кто бога на кресте распинал…

До скорой помощи Маленко работал в Черниговском медицинском училище и там прослыл воинствующим атеистом. Увидев у одной из будущих фельдшериц на шее крестик, он потребовал ее отчисления и добился этого. После провозглашения самостийности Маленко флюгерно учуял, куда ветер дует и стал не менее ревностным поборником христианской веры. Демонстрируя свою набожность, в один из бесчисленных церковных праздников он пригласил на подстанцию священника, чтобы тот побрызгал по углам святой водой. Присутствуя на этой важной церемонии, столь необходимой для отечественной медицины, Маленко имел торжественный и более обыкновенного глупый вид. При этом он истово крестился правой и левой рукой, не понимая, почему над ним смеются.

— В чем вы его подозреваете? Конкретно, — с некоторой заинтересованностью задал уточняющий вопрос майор Воропаев.

— Мову державную не любит, — шепотом проинформировал Маленко, заглядывая в глаза майору и стараясь предугадать его реакцию.

Когда он сам пытался что-то сказать по-украински, у него получался чудовищный суржик. Тем не мене, при каждом удобном случае Маленко подчеркивал свое знание «мовы», не упуская возможности похвастаться, что в Чернигове профессора филологи из пединститута обращались к нему за советом, когда не знали в каком месте поставить апостроф.

— Приведите факты, — холодно, «аки премудрый змий», потребовал майор Паша. Да какой там змий, ‒ форменный аспид!

— Я ему говорю на державний мове: «Доброго дня», а он мне отвечает: «Здрасьте»… — с величайшим значением сообщил изобличающий факт Маленко.

На это заявление, которое смахивало на донос, майор никак не отреагировал и погрузился в молчание, которое не торопился прерывать. У мошенников свои степени дворянства, Паша Директор находился на верхних ступенях их иерархии. Любое свое дело, даже чепуховое, как это, Паша организовывал с должным профессионализмом. Поэтому всего однажды сидел в тюрьме и то по малолетке, когда он с друзьями забил ногами насмерть случайного прохожего. Сам виноват, зачем ночью выходить на улицу.