Рандеву - Верхуф Эстер - Страница 30

Мы одновременно покачали головами, как двое маленьких детей.

— Там жила семья Саго, — продолжал бургомистр. — Виноделы. Последние их сыновья перебрались в город сорок лет назад. С тех пор они приезжали сюда только чтобы отдохнуть, в отпуск, а потом и совсем забросили дом.

Мне вспомнились поля вокруг нашего дома. Там не было никаких виноградников. Ни единого росточка лозы.

— А где же виноградники? — спросила я.

Бургомистр — я забыла его имя — скривился в хмурой улыбке.

— Были заброшены. За ними никто не ухаживал. В шестидесятые годы их и вовсе выкорчевали. Очень жалко, право. Ну да, прогресс, а? Люди перебираются в города, они больше не хотят жить здесь… Дом тоже было жалко. В округе все довольны, что теперь он будет восстановлен.

Приветливо кивнув и еще раз пожав нам руки, бургомистр попрощался.

— В Голландии это немыслимо, — сказал Эрик. — Чтобы бургомистр пришел на школьное представление и говорил со всеми подряд?

— Я даже не знала, кто у нас бургомистр, — подумала я вслух.

В зале стали появляться дети. Некоторых я узнала, например двух мальчиков, которые учились в одном классе с нашей дочерью.

Наконец показались Бастиан и Изабелла. Учительница отмыла не весь грим, у Изабеллы вокруг глаз и на носу виднелись голубые ободки. Дети были в восторге.

— Мама, ты все видела?

— Да, мое сокровище. — Я погладила ее косички. — Ты была изумительна, лучше всех! Я горжусь тобой.

Я взяла Эрика за руку.

— Пойдем?

Он влил себе в горло остатки вина.

— Хорошая мысль. Черт возьми, уже половина двенадцатого. Вы-то завтра утром свободны, а у меня перед носом в восемь часов опять будут стоять парни.

На обратном пути задремавшие Изабелла и Бастиан лежали на заднем сиденье. Эрику пришлось резко затормозить перед двумя кабанами, которые, задрав хвосты, наискосок пересекали дорогу. В свете наших фар вспыхнули две пары глаз, не сказать чтобы дружелюбные.

— Как ты думаешь, — спросил вдруг Эрик, — не посадить ли нам виноград? Может быть, это понравится здешним жителям и вызовет расположение к нам.

— Зачем нам делать то, что понравится кому-то? Я ничего не понимаю в винах. И ты тоже.

— Но ведь можно научиться! Может быть, я еще этим займусь, разведу виноградники. Земля тут подходящая.

Я молчала, глядя перед собой на дорогу. Фары нашей машины освещали деревья и кусты, почтовые ящики, одиноко стоящие кое-где в начале въездных дорожек, или тропинки, теряющиеся в лесу. Фонарей нигде не было.

И конечно, мои мысли снова вернулись к Мишелю. После праздника я его не видела. Отчасти я в нем разочаровалась. Он оставил меня тогда одну. Чтобы избежать скандала, ушел, не сказав ни слова, не предупредив меня.

И все-таки я постоянно думала о нем.

— Симона! Ничего не говори!

Я подскочила на койке. Крик, вызывающий резонанс у меня в голове. Поднимаю подбородок и прислушиваюсь. Тишина.

Прежде чем я понимаю, где нахожусь, проходит какое-то время. Да, я не дома. Жесткий тюфяк, непроглядная тьма вокруг. Запах страха, отчаяния, пота и хлорки.

Ничего не говори!

Подтягиваю одеяло к животу и обхватываю себя руками. Мне это приснилось? Я спала? Все мое тело пульсирует в такт сердцебиению, пока я напряженно вслушиваюсь.

Но вокруг тишина.

Должно быть, приснилось. Иначе и быть не может. Сейчас, наверное, где-то середина ночи, и я не слышу ничего, кроме стука собственного сердца. Кровь свистит у меня в ушах.

— Ничего не говори!

Открываю глаза.

Этот призыв звучит приглушенно, не как крик, но он так искренен, как только может быть. Я не обманываюсь.

Мне хорошо знаком этот голос. О да, мне ли его не знать! Я улыбаюсь.

Я здесь не одна.

Шаги в коридоре, кто-то проходит мимо моей камеры. Кто-то требует тишины. Слышится звяканье ключей.

Теплые слезы просачиваются сквозь ресницы, и я даю сама себе обещание.

Я ничего не скажу. Совсем ничего.

— Я еду за покупками.

— Ой, мам, можно с тобой?

— Нет, мое сокровище, уже поздно. Я хочу, чтобы в девять часов вы лежали в постели.

— Какая разница, — пробурчал Эрик. — Все равно завтра суббота.

Бастиан выжидающе смотрит на меня, подняв голову. Для него каждая поездка в город была счастливой возможностью получить маленький подарок или пакетик лакомства. Я их слишком разбаловала.

— Нет, милый, мама хочет поехать одна, без деток.

Эрик поднял брови.

— Я просто не хочу… — сказала я излишне резко. — Я хочу просто… Да ничего я не хочу! Спокойно пройдусь одна по магазинам. Мне нужна новая юбка, а не только продукты.

Эрик пожал плечами.

— Мама не хочет брать вас с собой, ребятки. Значит, поедете в следующий раз.

— Я привезу шоколад, — я постаралась смягчить отказ.

— Киндер-сюрпри-из? — завел Бастиан.

— Ладно, только получишь ты его завтра. Я хочу, чтобы вы уже спали, когда я вернусь.

Последнее было скрытым указанием для Эрика. Не то чтобы это действовало, но я не оставляла попытки.

Супермаркет в городе было не сравнить с магазином Дейна в нашей деревне. Ничего похожего. Наш старый деревенский магазин выглядел лавкой на ярмарке по сравнению с этим французским «Ле Клерком»[41]. Это был настоящий парк развлечений, парни говорили о нем grande surface, что дословно означает «большая площадь», и это еще недостаточно сильно сказано. Этот супермаркет был, что называется, велик. Огромен и по размерам, и особенно с точки зрения выбора. Голова шла кругом. Целые ряды десертов, масла, мяса, рыбы, ракообразных, сыра, хлеба, шоколада, экзотических фруктов, прохладительных напитков, белья, посуды, электроники, книг. Тысячи квадратных метров; там можно затеряться, а можно было провести весь день. В мясном отделе интерес Изабеллы и Бастиана вызывали говяжьи языки, бараньи сердца и все прочие, не менее эффектные анатомические части парнокопытных животных, которые мы в Голландии знали только по картинкам. В рыбном отделе среди ломтиков семги иногда для украшения лежали акульи головы с невыразительными неподвижными глазами. Мои дети разглядывали их со всех сторон с глубоким почтением. Аквариум с живыми раками тоже вызывал у них нездоровый, на мой взгляд, интерес.

Я решила ограничиться составленным дома списком и, не глядя по сторонам, повезла тележку перед собой. Отдел замороженных продуктов обошла, а в остальные заглянула на минутку. Расплатившись в одной из тридцати семи касс, нырнула в магазин готового платья, разместившийся в том же здании. Моя тележка осталась у входа без присмотра. Я делала так уже не раз, и никогда ничего не случалось.

На стойке с нарядной одеждой я нашла черную юбку из хлопка стрейч. Потом захватила с полки несколько бюстгальтеров. Черное кружево, чашечки на три четверти. Я примерила юбку и покрутилась перед зеркалом. Прижала руки к бедрам. Еще повертелась. Слишком коротко. Слишком ли? Можно ли мне еще носить такие юбки? Мою уверенность в себе умерял безжалостный свет, при котором были видны все шероховатости на моих оголенных ногах. Вопреки очевидному, я решила купить эту юбку: где еще освещение так же невыгодно, как в примерочных кабинках? Кстати, непонятно, почему.

Из бюстгальтеров подошел один. Фасон, который я не носила уже много лет. Я осмотрела свое отражение в зеркале и не смогла удержаться от усмешки.

Я въехала на улицу Шарля де Голля с двумя полными сумками продуктов на заднем сиденье, там же лежали мои обновки. Широкая улица со старыми домами, множеством светофоров, но без единого дерева. И без парковок. Стемнело, и тут же зажглись фонари, излучавшие какой-то странный свет — оранжевый. Я пересекала узкие переулки с ветшающими домами, справа и слева стояли припаркованные машины. Здание бывшей больницы, в котором жил Мишель, выглядело мрачно. Большое, безликое, возведенное из огромных бетонных плит. Главный вход посередине. В одном из переулков мне удалось оставить машину. Голые ноги обдувал прохладный осенний ветер. Я огляделась. Вокруг никого не было. С главной улицы на припаркованные машины падал тусклый свет фонарей.