Зайти с короля - Доббс Майкл - Страница 46

• Предыдущая
• 46/61
• Следующая

Урхарт усилием воли удержался от того, чтобы принять вызов, потеряв над собой контроль. Он не собирался давать королю ни малейшего повода для удовлетворения.

— Как вы видели, ваши взгляды не встречают понимания.

— И не позволю манипулировать собой. Урхарт проигнорировал обвинение.

— Молчать, вы говорите, — продолжал король, повернув лицо навстречу ветру и дождю, так что его нос выступал вперед, словно бушприт накого-то большого парусника. — Хотел бы я знать, мистер Урхарт, что стали бы делать вы, если бы какой-нибудь идиот еписноп сделал вас мишенью таких смехотворных обвинений. Заткнулись бы? Или стали бы сопротивляться? Вам не кажется, что важнее всего высказаться, дать тем, кто желает слушать, возможность услышать и понять?

— Но я не нороль.

— Да. И счастью для нас обоих, и я должен благодарить за это судьбу.

Урхарт пропустил оскорбление мимо ушей. В ослепительно ярком свете прожекторов из-под обломков торчала детская ручонка. После кратких секунд замешательства и надежды страшная догадна умерла среди грязи: это была только кукла.

— Я хочу быть уверенным, сир, что я вами услышан и понят. — Грохот падающих где-то рядом обломков не отвлек их от разговора. — В дальнейшем любое ваше публичное выступление будет считаться моим правительством намеренной провокацией, объявлением войны. А за последние двести лет ни одному монарху не удалось напасть на премьер-министра и победить.

— Интересное замечание. Я забыл, что вы ученый.

— Политика — наука о достижении и применении власти. Это жестокое, практически безжалостное, занятие. Это не для королей.

Дождевая вода стекала по их лицам, попадала эа воротнин. Оба они вымокли и замерзли. Оба были немолоды, обоим следовало бы поискать сухое место, но ни один из них не хотел двинуться первым. Наблюдатель этой сцены из-за стука отбойных молотков и громких выкриков пожарных не разобрал бы ни слова из их разговора, он видел бы только двух людей, стоящих лицом друг к другу, правителей и соперников, их силуэты в резном свете прожекторов на сером фоне дождя. Он бы не уловил ни наглости в лице Урхарта, ни вневременного царственного протеста, окрасившего румянцем щеки его собеседника. Возможно, внимательный наблюдатель и заметил бы возмущенное движение плеч короля, но отнес бы его к печальному событию, приведшему его сюда.

— Вы забыли о морали, премьер-министр.

— Мораль, сир, это язык равнодушных и неспособных н страстям, это месть бессильных, это оправдание тех, кто попытался и потерпел поражение, или тех, у кого вообще не хватило храбрости попытаться.

Теперь была очередь Урхарта провоцировать собеседника. Воцарилось долгое молчание.

— Хочу вас поздравить, премьер-министр. Вам удалось охарактеризовать себя с исчерпывающей ясностью.

— Я не хотел оставить у вас ни малейших сомнений.

— Вы и не оставили.

— В таком случае, мы договорились, не так ли? Больше ни единого слова?

Когда король наконец заговорил, его голос был так тих, что Урхарту приходилось напрягаться, чтобы разобрать его.

— Можете быть уверены, что я буду следить за своими словами с той же тщательностью, с какой нацеливаете свои слова вы. То, что вы сказали сегодня, я не забуду никогда.

Разговор был прерван предупреждающими крикнами: пожарные покинули гору обломков. Деревянная балка вздрогнула, наклонилась и наконец обрушилась, отправив кровать в медленный, грациозный полет, в конце которого ее ожидало превращение еще в одну бесформенную нучу обломков посреди развалин. Только одна подушка осталась-таки качаться на ветру, повиснув на заостренном крюке того, что еще сегодня утром было детской кроваткой, — ее пластмассовое постукивание было слышно сквозь шум ветра. Не говоря больше ни слова, Урхарт отправился в обратное путешествие через лужу.

Майкрофт присоединился к норолю на заднем сиденье его машины; им предстояло вернуться во дворец. Почти всю дорогу король молчал, закрыв глаза и глубоко погрузившись в свои мысли и переживания, — под впечатлением увиденного, как решил Майкрофт. Заговорил он тихо, почти шепотом, словно были они в церкви или в камере осужденного на смерть.

— Больше никаких слов, Дэвид. Мне приказано или молчать, или принять последствия отказа молчать.

Глаза короля все еще были закрыты.

— Больше не давать интервью?

— Никаних, если я не хочу открытой войны.

Это слово еще долго звучало между ними в молчании, длившемся несколько мгновений, переросших затем в долгие минуты. Майнрофт подумал, что сейчас у него есть возможность сназать о своем.

— Сейчас, наверное, неподходящий момент… он никогда не будет подходящим, но я хотел бы попросить несколько дней отпусиа, чтобы уехать. Вы не будете в ближайшее время выступать публично, а мне нужно уладить некоторые мои личные проблемы.

Голова короля все еще была откинута назад, глаза закрыты, а слова прозвучали отрешенно и бесстрастно:

— Прости, Дэвид. Боюсь, я совсем забыл про тебя, погрузившись в свои заботы. — Он вздохнул. — При всей этой суматохе мне следовало все же поинтересоваться твоими делами. Рождество без Фионы было, должно быть, кошмарным. Разумеется. Разумеется, тебе нужно передохнуть. Но есть одно маленькое дело, в котором мне понадобится твоя помощь, если, разумеется, ты сможешь оказать ее мне. Я хочу совершить небольшую поездку.

— Куда?

— На три дня, Дэвид. Только на три дня и недалеко. Мне пришли в голову Брикстон, Хэндворт и, возможно, Мосс Сайд и Горболс. Проехать по провинции. В один день пообедать в столовой для бездомных, в другой — позавтракать на пункте раздачи пищи Армии Спасения. Выпить чаю с живущей на пособие семьей и посидеть с ними у камина с единственным поленом. Познакомиться с ночующими на улице подростками. Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Это невозможно!

Его голова все еще была откинута назад, глаза закрыты, а голос такой же ровный и бесстрастный.

— Это необходимо. И я хочу, чтобы повсюду меня сопровождали объективы фото— и телекамер. Возможно, я проведу на диете пенсионера три дня, но я потребую, чтобы сопровождающие меня репортеры делали то же.

— При этом заголовки в газетах будут крупнее, чем после любой речи.

— Я не пророню ни слова. — Он засмеялся, словно ледяной юмор был единственным способом подавить пожиравшую его изнутри тревогу. Этот смех был таким искренним, что он сам немного испугался.

— А вам и не нужно будет говорить. Эти кадры станут главными в каждом выпуске новостей.

— Вот если бы любое начинание короля получало такой отклик… — Его голос был почти озорным.

— Но вы понимаете, что это и будет объявлением войны правительству? Урхарт этого так не оставит…

Упоминание имени премьера подействовало на короля, как удар хлыстом. Он выпрямился, покрасневшие глаза открылись и вспыхнули ярким огнем, челюсть напряглась, словно через его тело пропустили электрический ток. В груди что-то обожгло.

— Сначала этого так не оставим мы! Урхарту не остановить меня. Он может запрещать мои речи, может запугивать меня и угрожать мне, но это королевство мое, и я имею полное право ездить по нему куда хочу и когда хочу!

— И когда вы решили начать гражданскую войну? Печальная усмешка снова появилась на лице короля.

— Я думаю… я думаю, на следующей неделе.

— Вот теперь я вижу, что это несерьезно. На ее подготовну нужны месяцы.

— Куда и когда я хочу, Дэвид. И не нужно никакой подготовки. Я не хочу встречаться с кем-то конкретно. У меня нет никаких предварительных пожеланий. В любом случае, если я дам им время на подготовку, то мне покажут лишь продезинфицированный вариант Британии, выскобленный и вымытый добела к моему приезду. Нет, Дэвид. Никакой подготовки, никаких уведомлений. Мне осточертело играть короля, пора сыграть человека. Надо проверить, выдержу ли я в течение трех дней то, что другим приходится терпеть всю жизнь. Надо посмотреть, смогу ли я избавиться от своих бархатных пут и посмотреть в глаза своим подданным.

• Предыдущая
• 46/61
• Следующая