Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 15

— А у меня еще одно объявление, — тем временем заявляет Филин, обращая внимание зрителей на себя и отвлекая любопытные взгляды от нас с Пересмешником. Выдыхаю с облегчением. — Вчера Пингвин обратился ко мне с просьбой позволить ему жить с Кайрой, — девушка вспыхивает смущенным румянцем — расценивает как комплимент. — Я был готов согласиться. Но тогда я был уверен, что Гагара виновна, — взгляд-выстрел в мою сторону; пытаюсь выглядеть как можно более расслабленной в объятиях почти незнакомого мне человека. — Теперь все изменилось…

— А чего это Пингвину Кайру?! — раздается с задних рядов. Не могу понять, кто. Зяблик?

Кажется, Кайра тоже не поняла — вертит головой, но жутко довольна популярностью. Бедняга Чиж.

— Об этом я и говорю, — охотно соглашается Глава. И у меня даже создается впечатление, что тот выкрик был «заказным». — У нас много холостяков. Позавчера мы выяснили, что Кулик слаб и не заслуживает женщины, и я задумался, что, возможно, он такой не один. И принял решение: ровно через неделю состоятся состязания. Все пары будут «разбиты». Победители смогут выбрать себе женщину по своему желанию. Согласны?

В моем сознании этот вопрос противоречит ранее сказанному «принял решение». А «холостяки» нестройным хором с энтузиазмом кричат о своем согласии. «Парные» хмурятся, но не возражают. Кто же станет отказываться от состязаний?

— Гагара, — да чтоб его. Заставляю себя выпрямиться; Пересмешник убирает руки. — Несмотря на твою ложь, я тоже допустил ошибку, — напрягаюсь: это что-то новенькое. — Поэтому эту неделю я разрешаю тебе жить одной. Останешься ли ты дальше с Пингвином или нет, решит испытание.

— Не останется, — ворчит упомянутый, но так, чтобы слышали те, кто стоит рядом, а не Глава.

Еще бы, Пингвин твердо решил заполучить Кайру, и будет за нее биться. Зачем ему теперь я?

Знал бы он, какое это облегчение.

— Благодарю, Филин, — покорно опускаю глаза.

Благодарю тебя за то, что у меня будет неделя, чтобы залечить раны от розг, и только потом предоставить свое тело тому, кого ты выберешь.

Момот — любитель пороть «наказанных». Причинять боль доставляет ему истинное наслаждение, и он не считает нужным это скрывать. У него даже лицо преображается: появляется улыбка и загораются глаза.

В прошлый раз меня порол Тетерев. И это было… легче. Ударов мне тогда приписали больше, но после тех десяти я смогла доползти до комнаты сама. После этих пяти… На самом деле я отрубаюсь после трех.

Прихожу в себя от того, что кто-то брызгает мне на лицо водой.

Я все еще подвешена за руки к ветке, так, что еле достаю ногами до земли, голой грудью повернута к стволу дерева, спиной — на всеобщее обозрение. Мой сарафан опущен до талии, чувствую, что сзади он мокрый — пропитался кровью.

От боли перед глазами все плывет, и я еле различаю перед собой Сову с кружкой в руках. Сперва она брызгает водой мне в лицо, а когда видит, что я очнулась, подносит кружку к губам. Делаю глоток.

Нужно поблагодарить, но из горла вырывается то ли хрип, то ли бульканье.

— Молчи уж, — скрипит Сова.

Прикрываю глаза.

Позади слышны голоса. Значит, я потеряла сознание совсем ненадолго — люди только-только расходятся.

В прошлый раз меня снял с дерева Пингвин — опасался, что загнусь. И то вспомнил не сразу. Сейчас… Сова при желании не сможет. Когда я потеряла сознание и полностью повисла на руках, веревки глубоко впились в запястья. Даже если она принесет мне нож, вряд ли у меня получится освободиться самой.

Плевать. Сейчас мне хочется только забыться.

Кажется, даже отключаюсь. Или нет? Совершенно не чувствую времени.

Кто-то протискивается между мной и стволом дерева, подставляет колено между моих ног. Дергаюсь. Неужели кому-то пришло в голову… сейчас?!

— Тихо. Я иначе тебя не поймаю. Сама понимаешь, за спину тебя не приобнимешь.

Пересмешник. Почему-то сразу расслабляюсь. Просто доигрывает в «любовников». И сейчас мне глубоко наплевать, зачем ему это понадобилось.

Мужчина перерезает веревку на моих запястьях, и я действительно кулем лечу вниз. Он подхватывает.

— За шею меня обними, — командует.

Верно, спина, подозреваю, в клочья. Меня и на руки не возьмешь. Можно, конечно, на плечо закинуть, как мешок со свеклой, но Пересмешник так отчего-то не поступает.

Руки не слушаются, мне удается выполнить его приказ только с третьей попытки. После чего он подхватывает меня под бедра, так, чтобы мои ноги оказались с обеих сторон от его тела.

— Расслабься, не уроню.

— Если я расслаблюсь, то отрублюсь, — хриплю куда-то ему в шею.

Отрублюсь и разожму руки.

— Ладно, тогда продержись еще пять минут, — соглашается.

— Угу, — мычу и крепче его обнимаю.

Волосы Пересмешника еще сохранили слабый отголосок запаха того шампуня.

Мне нравится этот шампунь.

И все же не сдерживаю обещание — теряю связь с реальностью где-то на крыльце.

Новый проблеск сознания — от боли, когда меня укладывают животом на постель.

— Все, иди, — слышу скрипучий голос Совы. — И кликни мне Майну или Олушу. Пригодятся. Придется шить.

— Я могу помочь?

Пересмешник? Он все еще здесь?

— Майну или Олушу позови, — повторяет Сова с нажимом. Слышатся шаги — уходит. — Слыхала? — это уже мне. — Еще помочь рвется. Вот запала ты ему.

Не запала, а упала. На грудь. С ветки.

Но у меня нет сил, чтобы язвить вслух — только мысленно.

— Сейчас промою и зашью кое-что, потом перевяжу, — бормочет Сова себе под нос, кажется, не ожидая моего ответа. — Как раз заживляющее привезли.

Верно, позавчера же была поставка медикаментов, а в первые дни на радостях Сова не столь экономна в их использовании.

Выдыхаю и расслабляюсь. Только крепче обнимаю подушку, когда отчего-то холодные в жару руки касаются поврежденной спины. А потом и вовсе кусаю наволочку.

Ерунда. Если Сова правда решила поделиться лекарствами, то все заживет за пару дней — современные медикаменты творят чудеса.

Думаю так, а ещё через минуту опять проваливаюсь в спасительную темноту.

Жилая комната. На диван небрежно наброшено пестрое покрывало с пушистой бахромой по краям. Чашка с недопитым чаем посреди невысокого столика.

Направляюсь к барной стойке, расположенной за диваном, который своей спинкой делит помещение на две зоны: гостиную и кухню, — когда меня сзади обнимают чьи-то руки.

— Эм, давай встречаться. Как пара, — чужое дыхание щекочет ухо.

Смеюсь от этого ощущения, пытаюсь вывернуться, но меня не пускают. А при мысли, что сказанное не шутка, внутренности сводит холодом.

— Ник, ты с ума сошел? — уточняю беспечно и только надеюсь, что он не чувствует, как бешено колотится мое сердце.

Его руки под моей грудью, подбородок — на моем плече.

— Вроде бы нет, — отвечает с усмешкой. — Так что?

Дергаюсь, вновь пытаясь вырваться, но Ник держит крепко.

— Пусти. Что за бред? Ты встречаешься с Марго.

— Если отпущу, ты быстро найдешь срочное дело и уйдешь от темы, — закатываю глаза к потолку — Ник слишком хорошо меня знает. — Это не бред. И я помню, что ты встречаешься с Джошем. Но ты его не любишь. И я расстался с Марго.

Мое сердце падает куда-то к ногам. На мгновение зажмуриваюсь, чтобы взять себя в руки и голос прозвучал ровно.

— С чего ты взял, что я не люблю Джоша?

С Джошем мы расстались ещё три месяца назад, но я благоразумно об этом не распространялась. Только Джилл в курсе. Она, правда, покрутила пальцем у виска, когда я попросила ее не говорить Нику, но обещала; и слово сдержала.

— Потому что я знаю тебя, — непрошибаемая логика. И, что самое досадное, верная.

Злюсь на себя и кусаю губы от досады. Проще всего сейчас признаться, что нет никакого Джоша. Обернуться, поцеловать того, кого я действительно хочу поцеловать, и не останавливаться, отключить голову. Как тогда…