Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/107
- Следующая
— Спасет ли тебя, если он скажет, что вы были вместе?
— И что ты сказала?
— Что спасет. Главное, чтобы вел себя поправдоподобнее.
— И Филин ему сразу поверил? — не отстаю.
Ставлю ведро на землю и опускаюсь на корточки рядом с Совой, чтобы наши лица были на одном уровне.
Женщина на мгновение отрывает глаза от линии горизонта, одаривает меня снисходительным взглядом и вновь устремляет их вдаль.
— Пытал, расспрашивал часа два. Потом поверил. Упорный малый этот Пересмешник.
Упорный, это и странно. Рисковать своей шеей и лгать Главе поселения ради незнакомки — более чем странно.
— Ясно, — буркаю и поднимаюсь в полный рост.
Ничего нового для себя я не узнала, но что-то разложилось по полочкам. Нужно подумать.
— Смирись, — скрипит Сова, вынуждая вновь повернуться к ней. — Смирись. Хватит желать большего.
При словах о большем я тут же вспоминаю полет прекрасного катера. И почему — то Ника.
Дергаю плечом, давая понять, что это мое дело, чего и сколько желать. Отворачиваюсь.
— Бери мужика, пока он в тебе заинтересован, и держи его. Чего тебе ещё надо? Не садист, не урод, печется о тебе.
Действительно, не урод. И вроде бы не садист. Чего ещё желать, не так ли?
— В смысле — «печется»? — резко поворачиваюсь к пожилой женщине. Щурюсь и подставляю ладонь козырьком ко лбу, так как солнце за спиной Совы слепит глаза.
Та усмехается.
— Так пять раз приходил, пока ты валялась без сознания. Что ты, как ты… Залип он на тебя. Хватай и держи, пока Кайра не перехватила. Будешь как за каменной стеной.
Удивленно приподнимаю брови, услышав такое сравнение. В моем понимании, со стеной можно сравнить разве что Момота, мощного и непробиваемого.
— Слушай, что советуют, коль не совсем дура, — отрезает Сова, поглаживает больное колено и больше не смотрит в мою сторону.
— Майна, а ну не халтурь! — кричит, заметив, что та присела отдохнуть, не закончив работу с выделенным ей участком.
Воспринимаю это как сигнал, что разговор окончен. Подхватываю ведро.
— Что говорила тебе эта старая дура? — Кайра налетает на меня в коридоре барака, практически впечатывая в стену своей вздыбленной грудью.
— Отвали, — отталкиваю в плечо.
Сова советует смириться. С чем смириться? С таким отношением по отношению к себе? Когда меня прижимают к стенке, мириться с этим я не стану, и все тут.
А вот то, что кто — то донес рыжей, что мы о чем-то шептались на огороде с Совой, уже интересно. Насколько мне известно, никто из тех, кто там был, не входит в близкий круг общения Кайры. Может, Олуша? Или я просто теперь приписываю той все возможные грехи?
Как ни странно, Кайра отскакивает от меня, как легкий мячик — быстро и пружинисто.
— Помяни мое слово, он будет моим, — грозит указательным пальцем.
— Забирай, — огрызаюсь.
Но Кайре плевать на мой ответ, она пришла высказаться.
— И даже не приближайся к нему, — гордо вскидывает подбородок. — Поняла?
Глаза девушки горят, грудь тяжело вздымается. Ей правда не все равно — она намерена получить желаемое, чего бы ей это ни стоило.
Все бы ничего, но со дня смерти ее предыдущего «любимого», над телом которого она убивалась, не прошло и недели.
— Поняла, — заверяю.
Жаль, что сама Кайра до сих пор не поняла, что мне наплевать на ее угрозы.
— Швы у меня со спины снимешь? — огорошиваю Пересмешника, когда он снова подкарауливает меня у входа в столовую.
Молчание, приподнятые брови — кажется, я его шокировала. Но выбор у меня невелик: Сова ясно дала понять, что не станет со мной возиться, а просить кого — то другого — опять быть кому — то должной. Пересмешнику я уже должна так, что не расплатиться, поэтому уже без разницы.
Прямо смотрю в ответ, давая понять, что не шучу.
Пожимает плечом.
— Без проблем.
— Тогда после ужина?
— Давай через час после ужина, — а сам смотрит в сторону Кайры.
Ни черта не понимаю: то бегает от нее, то сам ищет взглядом. Брачные игры у них такие, что ли? А мне зачем сказал, что собирается получить меня в пару? Может, надеялся, что я болтунья, вроде Чайки, растреплю всем в округе и заставлю Кайру ревновать? Но, бог ты мой, чтобы вызвать ревность Кайры достаточно просто дышать — повод девушка найдет сама.
— Свидание? — уточняю издевательски, намеренно использовав то же слово, что и Пересмешник в прошлый раз, — совершенно неуместное здесь.
Тот усмехается.
— Скорее, приватная беседа, — подмигивает. — За час уложусь.
Пингвин укладывается за две минуты…
Видимо, эти мысли слишком красноречиво отражаются на моем лице. Пересмешник толкает меня в плечо своим плечом; смеется.
— Это не то, о чем ты подумала.
Закатываю глаза.
— Уволь меня от подробностей.
Отворачиваюсь и спешу к столу.
Нет, в отличие от Кайры, я не ревную. Просто не люблю чего — то не понимать.
А сейчас я не понимаю.
«За час уложусь», — сказал Пересмешник.
Но не появляется ни через час, ни через два.
Пытаюсь снять нижний шов сама, но мне так и не удается ухватить пальцами узелок. Всплывает мысль пойти к Сове и попросить ее помочь повторно. Но Сова — крепкий орешек: если она отказала раз, то не согласится и в другой.
Лучше лечь спать, попрошу завтра Рисовку или Майну. У нас с ними не было конфликтов, так что не должны отказать — это несложно.
футболку Пересмешника я так и не постирала. После ужина было время, можно было вновь сходить к реке или позаимствовать немного дождевой воды из бочек, но я отчего-то не сделала ни того, ни другого.
Вместо этого снова бессовестно напяливаю чужую вещь и ложусь спать в ней.
Завтра обязательно постираю и верну…
ГЛАВА 12
Мне снится Чиж с пробитой моим молотком головой.
Он шатается, словно зомби из третьесортного кино, вытягивает вперед руки, а по его обнаженному, отчего-то светящемуся в темноте торсу стекают багровые струйки крови. Зомби Чиж шагает ко мне, скаля короткие, широкие, по форме напоминающие полотно грунтовой лопаты зубы; рычит и пытается схватить.
Отступаю спиной вперед. Ветер бьет меня по лицу распущенными волосами. Подол платья путается между ног.
Головой понимаю, что восставшего монстра нужно умертвить повторно — или добить, — но меня парализует от ужаса; все, на что я в данный момент способна, это двигаться задом наперед и смотреть в широко распахнутые чернильные глаза без белков в глазных яблоках и без век.
— Эээээмбеееееер, — шипит, как змея, мертвый Чиж.
Оступаюсь на мокрой глине; падаю. А зомби наваливается сверху, клацает зубами. Тянется к шее…
Резко распахиваю глаза: рассвет. Сердце ещё бешено колотится, но надо мной привычный потолок из серого пластика; плохо заделанная трещина в углу.
Сон, всего лишь сон.
Едва ли не впервые за время пребывания на Птицеферме я рада вернуться в реальность.
Выдыхаю с облегчением и остаюсь лежать, пока сердцебиение не выравнивается. Часов у нас нет, но, судя по сероватой дымке за окном и пробивающимся сквозь нее лучам солнца, еще слишком рано. Готовить завтрак сегодня мне не нужно, так что вполне можно потянуть время и подождать, пока проснутся остальные.
Можно было бы сбегать к реке и выстирать, наконец, чужую футболку, чтобы вернуть ее владельцу. Но отдавать эту вещь мне не хочется еще сильнее, чем вставать. Она такая удобная…
Вздрагиваю от неожиданного стука в дверь. Сердце опять ускоряет бег. Еще слишком рано. Кому я могла понадобиться?
Стук негромкий, можно даже сказать, вежливый. Будто привлекают внимание, чтобы впустила, если не сплю, и в то же время не хотят разбудить, на случай, если ещё не проснулась.
Несмотря на то, что Олуша недавно продемонстрировала мне свое истинное лицо, скромность у меня упорно ассоциируется именно с ней. Что ей могло снова от меня понадобиться, да еще и в такую рань?
- Предыдущая
- 24/107
- Следующая