Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/107
- Следующая
Почему хвои?!
Напрягаюсь, пытаюсь пробиться через заслон из черного «киселя». И тут же получаю «отдачу»: вспышка боли оглушительная, дезориентирующая, разрывающая голову надвое.
Черный экран идет трещинами, из которых льется ослепляющий свет; бьет по глазам. Кусочки «мозаики» расходятся, расплываются, на миг повисают в воздухе — и осыпаются с шелестом, будто кто-то швырнул на пол кипу бумаг.
Моя ладонь в чьей-то руке. Рука мужская; пальцы длинные, тонкие, но все равно крупнее моих. Аккуратные, коротко стриженные ногти. Свежий ожог на безымянном пальце и мизинце с внутренней стороны ладони.
Нет, это не Он держит меня за руку, а я Его. Верчу пораненную кисть, рассматриваю.
— Я всегда говорила, что ты балбес, — произношу со вздохом. Не слышу свой голос, но точно знаю, что это говорю я. Слова просто появляются в голове — как мысли. — А если бы руку оторвало?
— Брось, Янтарная. Всего лишь ожог, — а это не моя, чужая реплика. В ней — тепло и беззлобная насмешка. Однако сжимаю губы в прямую линию — злюсь? — Не делай такое лицо, я живее всех живых.
Не злюсь — испугалась.
— Попробовал бы умереть, — фыркаю, пряча истинные чувства. Чего-то боюсь.
— Я же говорил, что ты меня любишь, — беззаботно смеется собеседник в ответ.
Не вижу его лица, не слышу голоса. Перед глазами лишь обожженная ладонь; все ещё бережно держу ее, касаясь тыльной стороны кончиками пальцев, чтобы не причинить новой боли.
— Не льсти себе, — огрызаюсь. — Пошли, герой, тебя нужно сдать медикам.
— Насовсем?
— На опыты!
В ответ снова смех. Сначала приятный, а затем обрастающий эхом и превращающийся в гром, сотрясающий все мое тело.
Вспышка света.
Картинка разбивается вдребезги и разлетается на куски, бьет обломками по лицу.
Пытаюсь отвернуться, защитить глаза. Выставляю вперед руки, но острые осколки проходят сквозь них и больно впиваются в кожу, а мои руки хватают лишь пустоту.
Падаю. Снова и снова.
Падаю.
Прихожу в себя от холода.
Я в воде. Лежу на спине, вытянув руки по швам, а по мне течет вода. Она повсюду: снизу мое тело омывает целый ручей, сверху впивается ледяными иглами дождь. На моем лице горячие слезы и холодные капли, но слезы быстро остывают и смешиваются с дождем, стекают струями по щекам, забивают рот и нос; трудно дышать.
Судорожно хватаю ртом воздух, как будто только что вынырнула с глубины. Пытаюсь рывком подняться и сесть, но вместо этого получается лишь перекатиться на живот да успеть подставить руки, чтобы не упасть лицом в холодную жижу.
Поднимаюсь с трудом. Тело одеревенело, не слушается.
Наконец, удается встать на четвереньки. Дождь продолжает лить, застилая глаза. Провожу рукой по лицу, убирая воду, а затем оставляю ладонь козырьком у лба. Вокруг темно, но из окон барака льется мягкий свет. Внутри строения мелькают тени, слышны громкие голоса, смех, чья-то заунывная песня, несоответствующая взрыву на миг заглушившего ее хохота.
Часов у меня нет, но, судя по тому, что праздник ещё в разгаре, а солнечные батареи не разрядились, и лампы светят по-прежнему ярко, то прошло не так много времени. Хотя по ощущениям — целая вечность.
Отплевываюсь от неприятной на вкус воды и заставляю себя подняться на ноги. Сгибаю и разгибаю руки — тоже целы. Боли нет, во всяком случае, острой. Только в голове стоит звон.
…Янтарная…
Словно шепот, шелест в голове.
В этот момент желудок сводит спазмом, и я успеваю разве что шагнуть на непослушных ногах к ближайшему кусту и согнуться под ним пополам. Меня выворачивает. Потом ещё и еще.
Перед глазами все плывет, и какая-то часть меня, ещё способная соображать, отдает себе отчет в том, что, видимо, я заполучила сотрясение мозга после падения. Другая часть меня мечтает лечь, здесь, под холодным дождем, и сдохнуть.
— Эй, кто там допился? — доносится до меня чей-то голос. Из-за головной боли и шума дождя не сразу могу его идентифицировать.
Вскидываю глаза, одновременно вытирая губы тыльной стороной ладони: ко мне пьяной походкой направляется Чиж, на ходу застегивая ширинку. Вода течет по его лицу и почему-то обнаженному торсу, но это соседа ничуть не смущает. Он вообще выглядит, как довольный кот, обожравшийся сливок.
— Какая встреча! — раскрывает объятия. — Кажется… ик… я поторопился надевать штаны, — и шагает ко мне, вытягивая губы в трубочку.
Выворачиваюсь и с силой бью его в плечо, отталкивая, но меня все равно успевает обдать запахом перегара.
Чиж, не удержав равновесие, садится прямо в лужу.
Бегу к крыльцу — откуда только силы взялись? Холодная жижа хлюпает под ногами, икры обдает ледяными брызгами.
— Убью суку! — орет Чиж мне вслед, силясь подняться и оседая вновь.
Оборачиваюсь только уже на верхней ступени крыльца. Но вид барахтающегося в грязи человека не вызывает у меня сочувствия.
— Убью и трахну! — продолжает угрожать тот.
Скрываюсь в бараке. Захлопнувшаяся дверь отрезает от меня поток ругательств и обещаний.
— Нет, сначала трахну! Потом убь…
Опускаю засов на двери — пусть охладится. Рано или поздно кто-нибудь услышит его вопли и впустит внутрь. Или тоже пойдет в туалет и откроет дверь.
Фонарик остался валяться где-то в грязи на месте моего падения, ботинки — у люка. Так что бреду наощупь по темным коридорам босиком и, должно быть, оставляя живописные следы на полу.
Вваливаюсь в свою комнату и стекаю спиной по двери. Остаюсь на полу, уткнувшись лицом в колени, обтянутые мокрым насквозь подолом платья.
Меня запоздало начинает трясти, но не от того, что я чуть не разбилась, а от того, что увидела после.
Это ведь не галлюцинация, правда? Это воспоминания? Янтарная — это я?
Что это? Прозвище? Фамилия, имя или производное от них?
Но как ни напрягаюсь, в голове только серый туман да привязавшийся запах хвои. На Пандоре нет хвойных деревьев. Здесь вообще почти нет деревьев, а те, что есть, кривые, рассохшиеся, с мелкими листочками.
Нет, этот запах не отсюда. Как и Янтарная.
Откидываю голову на дверь и сижу с закрытыми глазами, силясь восстановить тяжелое дыхание.
В какой-то момент мне чудится, что сквозь прикрытые веки проникает свет. Яркий, не такой, как от фонаря с солнечной батареей.
Резко распахиваю глаза, но вокруг темно. Только запах влаги, витающий в помещении, да шум дождя за распахнутым настежь окном. Показалось…
Заставляю себя подняться и дойти до стола, на котором стоит лампа, такая же, как и все здесь, — на солнечной батарее. Забудешь зарядить — пиши пропало. А зарядишь — расходуй бережно на случай, если солнечных дней долго не будет.
Щелкаю клавишей, и комната озаряется тусклым оранжевым светом. Осматриваюсь: по стене под трещиной в потолке стекает тонкая струйка воды, образуя небольшую лужицу на полу. Из разлома в пластике появляются новые капли, медленно набухают, а потом срываются вниз.
Некоторое время стою и, как завороженная, смотрю на танец капель. Потом отмираю, беру на столе чашку и ставлю на пол под течь, рядом бросаю тряпку. Все-таки я почти успела заделать дыру. Если бы не полезла, сейчас комната уже превратилась бы в бассейн.
Мне бы вернуться в столовую, чтобы показаться Филину на глаза и избежать проблем в дальнейшем. Но у меня абсолютно нет на это моральных сил.
Кое-как смываю с себя грязь водой, оставшейся в тазу после утреннего умывания. С волосами ничего не поделаешь, поэтому лишь расчесываю пальцами, чтобы убедиться, что в них не осталось комков грязи или веток, а затем снова закручиваю в тугую «шишку» на затылке. Зеркала нет, так что только надеюсь, что смыла с себя все потеки грязи, оставшиеся после «купания» в луже. Потом переодеваюсь в свой открытый сарафан — прохладно, но ничего другого у меня нет.
- Предыдущая
- 8/107
- Следующая