Голограф (СИ) - Мусин Шамиль - Страница 12

Ночью батальон Виктора подошел к Останкинской телестудии и без особого сопротивления занял ее. Поднятая по тревоге дивизия имени Дзержинского отказалась выходить из казарм, сославшись на то, что Верховный главнокомандующий Вооруженнымисилами России погиб, а на остальных они клали. Всю ночь спешно созданный временный комитет готовил текст утреннего сообщения, а пока по телевизору показывали патриотические фильмы: «Офицеры», «Они сражались за родину», «Белое солнце пустыни» и подобные им. Другие части заняли типографии и радиостанции.

Зато по интернету почти все западные СМИ в один голос кричали о том, что в Москве произошел вооруженный переворот, что попраны все демократические свободы, и что цивилизованные страны никогда не признают решения так называемого Временного Комитета. В иностранных представительствах стоял дым коромыслом – там срочно сжигали бумаги и стирали файлы накопителей.

Наконец, в десять утра по телевизору выступил генерал-лейтенант внутренних войск, объявив, что армия сохраняет нейтралитет, и будет выполнять только охрану внешних границ. Потом выступил какой-то штатский и зачитал текст, который за ночь родил Временный Комитет. В нем говорилось, что комитет берет на себя всю полноту власти до новых выборов президента и Федерального собрания.

Трупы и раненых увезли еще рано утром, а оставшихся целых американцев заперли в подвале. К двенадцати приехали люди из ФСБ и после восьми часов беседы с ними увезли и их. Все это время мы с Надей просидели за телевизором, иногда заглядывая в Интернет. Виктор, уезжая, велел не дергаться и сидеть на даче пока в Москве все не успокоится.

После вкусного ужина, приготовленного Надей, она вышла из душа в красивом коротком халате. Я заварил в найденной турке кофе, разложил чашки на журнальный столик, и, усевшись в кресло, позвал ее.

Сверкнув белизной бедер, Надя села в кресло напротив и потянулась к кофе, но, увидев, куда я смотрю, безуспешно попыталась натянуть халат. Потом, видимо, вспомнила, что я знаю каждый квадратный сантиметр ее тела, покраснела, и, махнув рукой, бросила попытки. Смутившись, я отвел глаза, но время от времени взгляд падал туда помимо моей воли. Кто бы мог понять мои чувства: зная ее всю, с ног до головы, и помня все, что между нами было, я не имел возможности даже прикоснуться к ней.

Похоже, первое смущение Нади прошло, и эта ситуация стала ее забавлять: она с ехидной улыбкой искоса посматривала на меня, словно догадываясь о том, что творится у меня в душе. Я не мог понять, ждет ли она от меня поступка или потешится надо мной, поэтому я сидел, как истукан, боясь получить пощечину, если ошибусь. Наконец, она вздохнула, возможно, не дождавшись от меня того, чего ожидала, и сказала:

— Давай ложиться спать. — И, уходя к себе, оглянулась с улыбкой:

— Ты всю смелость потратил в бою?

Какой же я идиот! Что мне теперь делать, с идиотским видом догонять ее? Момент упущен, и неизвестно, будет ли еще когда-нибудь. Уже выходя из комнаты, она еще раз оглянулась, и, увидев мое растерянное лицо, прыснула в кулачок. Нет, все-таки она дурачилась, и ничего мне этой ночью не светило изначально.

Утром Надя с видом скромной послушницы, потупив взор, бросала на меня из-под ресниц хитроватые взгляды. И как мне на них реагировать? Она забавляется мной или ждет от меня чего-то? Решив для себя, что, если не знаешь, что делать, не делай ничего, я улегся на диван и представил себе свой дальнейший путь. Самым простым было бы продолжить развивать отношения с Надей и создавать установку. А потом дело путь укажет. Можно было продвигать себя в политике, тоже не хилый кусок хлеба с маслом, и делать ничего не надо, только языком трепи. Вариант лечь под американцев я отбросил сразу.

Увидев меня, витающего в облаках, Надя предложила погулять. Я подождал, пока она переобуется, и мы вышли из дома. Лужайка перед домом была вся в потемневших пятнах крови, и мы, чтобы не видеть этого, пошли в редкий лес, начинавшийся сразу за забором. Теперь она была задумчива, и с любопытством посматривала на меня, словно пытаясь разгадать загадку, крывшуюся во мне.

— Тебя ведь могли убить сегодня. Ты не боишься смерти? — спросила Надя, пройдя немного.

— Боюсь, конечно, как и все люди, но насчет нее у меня своя философия.

— Расскажи.

— Смерть – это начало новой жизни. Ты верующая?

— В райские кущи и чертей с кочергами не верю, если ты об этом.

— Тогда попробую объяснить. Все наши ощущения вызваны движением зарядов в нервных волокнах и клетках наших организмов, это факт. Иными словами, материальная основа создает нематериальные сущности: эмоции, фантазии, мысли. Поскольку ты, вроде как бы, не верующая, понятием «Душа» мы оперировать не будем?

— Не будем.

— Давай проведем мысленный эксперимент. В абсолютно одинаковые комнаты поместим двух однояйцовых близнецов и создадим им одинаковые условия жизни: в одно и то же время будем их одинаково кормить, развлекать, предоставлять наслаждения, и так далее. Спустя какое-то время одного из них усыпим. Исчезнет ли ощущение его жизни?

— Думаю, нет, — подумав, ответила Надя, — оно останется и будет продолжаться у второго близнеца, которое, по условию, ничем не отличается от первого.

— Человека нет, а ощущение жизни осталось. Разве можно назвать это смертью? Возьмем маленький городок, в котором единственный завод кормит все население. Таких моногородов много, там и дома-то обычно однотипные. Посмотри на жизнь этих горожан. Они встают в одно и то же время, идут на работу, где выполняют одинаковую или похожую работу, возвращаются домой и смотрят телевизор или пьют водку. Других развлечений нет. Разве что, секс перед сном. Одни умирают, другие повторяют их жизненный путь. Отличаются имена, внешность, а жизнь, в сущности, одна.

— Безрадостно как-то.

— Ну, почему, обычные житейские радости, как и везде.

— Люди живут по-разному.

— Жизни большинства людей заполнены одинаковыми заботами и мало отличаются одна от другой.По-большому счету, сознание людей не отличаются кардинально. Оно формируется потоком информации из интернет, телевидения, книг, журналов. В литературе и фильмах нас наставляют на ярких примерах, как надо жить. Причем, все это расходится по всему миру, отличаясь незначительно в зависимости от культуры страны. Мы формируемся сразу всем миром, и жизнь наша становится все менее индивидуальной. Отличается последовательность радостных и печальных событий, но осознание их и реакция на них у большинства людей очень близки. Эта последовательность сливается в поток, который и называется жизнь. Возможно, в этот момент есть люди, которые думают о том же, что и ты, или о чем-то похожем.

— Это как реинкарнация в индуизме?

— Мы же договорились – не оперируем понятием «Душа».

— Но ведь, личность определяется и генетическими особенностями: на одни и те же события люди с разным темпераментом будут реагировать по-разному. К тому же, внешние данные накладывают свой отпечаток на судьбу. Вспомни строки Толстого из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

— Разумеется, я упрощаю. Мы рассмотрим только счастливые семьи.

— Ну, хорошо, предположим, я жила интересной, оригинальной жизнью. Что будет, когда я умру? Темнота? Ничто?

— Как ты собираешься чувствовать темноту, если все твои органы чувств будут покоиться в земле? И объясни мне, как вообще можно чувствовать ничто? Ты сможешь чувствовать что-то только тогда, когда у тебя будет хотя бы какое-то тело, и не факт, что оно тебе понравится. В промежутке между смертью твоего сознания и рождением другого, свободного от памяти, ты ничего чувствовать не можешь, следовательно, для тебя этот период будет мгновенным.

— Ты хочешь сказать, что следующим родившимся после моей смерти ребенком буду я?

— Как и любой другой умерший в это же время человек, близкий по биологическим и социальным параметрам. Родившийся в той же стране будет наиболее близок, так как традиции, культура, история, пропаганда – все это имеет значение. Два утверждения: «Умер один человек и родился другой» и «Жизнь одного человека продолжилась в теле другого человека» будут равносильны, так как неотличимы по результатам. Все зависит только от точки зрения.