Голограф (СИ) - Мусин Шамиль - Страница 6

По ходу чтения я узнал, что ВВП США упал на семь процентов, и Президент Хилари Клинтон требует напечатать еще полтриллиона долларов. Были и другие новости, никак не входящие в мое понятие реальности.

Вернулся Георгий, и мы стали последовательно, шаг за шагом, вспоминать историю России в его и моем представлении. До тысяча девятьсот девяносто первого года они совпали полностью, но вот дальше были различия.

В декабре 1991 года президента застрелил снайпер, и были назначены новые выборы, в которых победил Примаков. Ему досталась страна, стоящая на краю пропасти. В магазинах были пустые прилавки. На рынках было все, но отовариваться там на обычную зарплату было нереально. Постепенно стали отпускать цены, параллельно увеличивая зарплату, стараясь не допускать гиперинфляции. Приватизировали небольшие предприятия и магазины. Мелкие предприниматели стали заполнять рынок, низкий курс рубля помогал держать конкуренцию с импортными товарами.

Страна не могла позволить себе огромные военные расходы, и половину оборонных предприятий переориентировали на бытовые товары. К началу века цена на нефть пошла вверх, и постепенно стали приватизировать средние предприятия. Россия не могла конкурировать во всех областях, поэтому предпринимателей направляли льготными кредитами в высокотехнологичные области.

За Китаем оставался рынок дешевых тряпок. Россия, обладая самым образованным населением, постепенно осваивала рынок высоких технологий, конкурентных по ценам с европейскими и американскими фирмами. Высокие технологии – удел мелких венчурных предприятий. Редкие из них разрастаются до больших корпораций. Например, всего десяток фирм, персонал которых от нескольких до нескольких десятков человек, обеспечивают весь мир спектрометрами сотен модификаций и назначений.

Не забывали и промышленность – восстановили и модернизировали самые важные заводы. Стали главными экспортерами пшеницы. В начале века сделали обмен денег один к ста, и с тех пор курс рубля медленно растет, что тоже не здорово – снижается конкурентоспособность Российских товаров. Зарплата здесь была, в основном, от трех до тридцати тысяч, правда, и расходы на жизнь были очень высокими.

Структура налоговой системы была совсем другой: налог с денег, направляемых на производство, составлял десять процентов, а вот налог с доходов менялся от тринадцати до семидесяти процентов в зависимости от суммы доходов. Слова Офшор здесь не знали совсем.

В США увлеклись повышением капитализации своих компаний дутыми бумагами, выпуская деривативы на деривативы. Заниматься реальным производством стало не выгодно, и оно постепенно перекочевывало в Юго-Восточную Азию. Экономика стала испытывать напряжение, но, обладая печатным станком, Америка пока как-то выкручивалась.

Судьба Алексея тоже сложилась иначе: он дурака не валял, закончил МИФИ, женился и по результатам дипломной работы получил направление в ИФВЭ в Протвино. Там защитил кандидатскую, через пять лет – докторскую и получил лабораторию в Заречном филиале.

— Скажите, Алексей, а вы могли бы продолжить его работу?

— Да что вы, откуда? Не тот уровень. В МИРЭА был курс квантовой механики, но там упор делался на другое.

— А вы не отказывайтесь сразу. Таня, у тебя ведь были его записи?

Таня принесла толстую пачку исписанной бумаги и флэшку.

— Алексей последнее время жил в Заречном. Завтра я заеду за вами, поедем в лабораторию, и увидите все на месте. Только у меня просьба. Давайте, не будем всем рассказывать вашу историю, а скажем, что вас выписали из больницы.

Георгий ушел, а я, включив компьютер, засел за записи. Разумеется, в теоретических выкладках я мало, что понял, но в конечных результатах, схеме установки и процессе эксперимента разобрался.

За ужином Таня урывками разглядывала меня, и я ее понимал: каково это, потерять любимого человека, и сидеть перед его копией, которая своими разговорами только усиливает горечь страшной утраты. Утром Георгий зашел за мной и повез в Протвино. По дороге описал всех сотрудников лаборатории, их имена, внешность и кто чем занимался. Надя числилась младшим научным сотрудником. Прошли сразу в кабинет директора института.

— Удивили вы меня, Алексей Владимирович, безмерно. Впервые сталкиваюсь с пробоем вероятностной линии. Хотя, в некоторых работах встречались высказывания о допустимости такой абстрактной возможности, но столкнуться с этим в вашем проекте никак не ожидал. Боюсь, вашу тему придется прикрывать ФСБ. Вы, я так понял, согласны продолжить работы по проекту?

— Я не уверен, что справлюсь. Я занимался чисто практическим приложением квантовой механики: спектральным анализом.

— А вы попробуйте, все равно, кроме вас, мы никого из посторонних привлекать не можем. Ведь тема намечается интереснейшая. Неужели, вам не интересно? Ни за что не поверю. Все необходимое вы получите, только прошу вас, никто, кроме нас троих, об этом знать пока не должен. Об остальном я позабочусь сам.

Получив карт-бланш, мы поехали в Заречный. За дверью лаборатории встретили ошеломленный взгляд шести пар глаз. Надя стояла у окна и изумленно смотрела на меня, но, спустя мгновение, ее лицо расцвело радостной улыбкой. А я, застыв, просто любовался ею. Придя в себя, я окинул взглядом свою будущую команду.

— Должен вам сообщить, после взрыва у меня провалы в памяти, поэтому не удивляйтесь, если услышите нелепые вопросы. Возможно, вас удивят еще какие-то изменения во мне. Сожалею, что так закончился эксперимент. Но отрицательный результат – тоже результат. Работу будем продолжать, на этот раз осторожней. Через два часа зайдите все ко мне, обсудим план работ.

В кабинете включил компьютер и стал загружать проект. Вошла Надя и, встав передо мной, смотрела, словно чего-то ожидая. Какие отношения были между ними? Что мне сказать? Признаться во всем и потерять ее или продолжать эту дурацкую игру?

— Леша! — Она открыла этим возгласом все – какие-то отношения были. Но насколько близкие?

— Надя, давай сразу все решим. Я не помню, в каких отношениях мы с тобой, — Надя вздрогнула словно от удара, глаза заблестели, — но сразу скажу тебе: я люблю тебя, и хотел бы, чтобы так было всегда. Расскажи мне все, что между нами было.

— Хорошо, надеюсь, ты помнишь, где я живу, — ответила она, немного придя в себя, — на всякий случай: Садовая восемь, квартира одиннадцать.

Надя ушла, а я уперся в экран, пытаясь собрать себя и осмыслить то, что сейчас произошло. Наконец, заставил себя взяться за проект и открыл рабочие файлы. Через полтора часа я вышел и прошел по лаборатории. Все бездельничали или делали вид, что работают. В зале с установкой обломки уже вынесли, вставили окна и заканчивали ремонт стен и пола. Я вернулся в кабинет, через пятнадцать минут все собрались у меня.

— Нам предстоит собрать установку заново. Володя, возьми чертежи и съезди в Протвино – пусть изготовят криостат и диффузионник. Приказ директора привезу позже. Сергей, бери файлы разводки и езжай в Зеленоград заказывать платы. По дороге купи или закажи микросхемы. Витя, ты – в ту шаражку заказывать корпуса приборов. Лена, загляни в институтский склад, может, найдутся бесхозные форвакуумные насосы, если нет, заказывай через отдел снабжения. Петя, за тобой высоковольтное оборудование, не тяни, как раз подоспеешь к концу ремонта полов.

Просидел за проектом до восьми, и, почувствовав, что больше ничего не высижу, пошел на выход. За проходной стоял какой-то тип, разглядывая всех выходящих из института. Увидев меня, он подошел и, отведя в сторону, заявил:

— Вам не следует заниматься этим проектом. Вы же не хотите повторить судьбу вашего предшественника?

— Уберите руку.

— Напрасно вы так, Алексей. Или вы с нами или ни с кем.

Я оттолкнул его и, взяв в гараже ключи от институтской «Газели», поехал в поселок. Меня взбесила бесцеремонность этих гуманистов, чувствуют себя как дома, ничего не боятся, сволочи. Узкая дорога связывала поселок с лабораторией. Стемнело, и я включил фары.