Хроноагент - Добряков Владимир Александрович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/118
• Следующая

— Я! — отвечает Сергей.

— С завтрашнего дня в каждый свободный час поднимай этих орлов в воздух и гоняй их на “горках” до тех пор, пока у них все, что они в столовой съедят, на парашюты не выдавится! Так, и только так! А кто не выдержит… Вон у нас “У-2” беспилотный стоит. Будет на нем постоянным летчиком. А мне здесь летающих мишеней не надо! На “Яках” воевать надо так. Опередил противника в наборе высоты — выиграл в скорости. Ты выше его, ты быстрее его. Вон он, внизу, под тобой, как на ладони. Заходи с любой стороны и бей как хочешь. Так учил нас воевать Волков, так мы и будем воевать. Я все сказал. Разойдись!

— Вот это я понимаю! — слышу я сзади голос Федорова. — Правильно, комэск! Только так и надо. Пусть у них кости трещат, а у “Яка” набор скрипит, зато и “мессеры” ни от вас не уйдут, ни за вами не угонятся. Волков как все придумал? Скорость “Яка” — пятьдесят-шестьдесят. А можно выжать больше? Можно! Так, как он сказал, — комиссар кивает в мою сторону. — И этому вы будете учиться. И чтобы не пищать! Пусть немцы пищат, когда вас увидят. Злобин, Николаев, пойдем к командиру.

— Слушай, Серега, — говорю я по пути к штабу, — может быть, молодых оставить сейчас дома? Два вылета уже сделали, нагрузка дай бог! Боюсь, не выдержат, не тренированы еще как следует. Справимся без них, как думаешь?

— Мы-то справимся, — соглашается Сергей, — только вот в этом вылете не стоит их оставлять на земле. После такого разговора они подумают, что мы им не доверяем.

— Верно, Николаев! — поддерживает Сергея комиссар. — Не надо им давать повода для таких мыслей. Вот если будет сегодня четвертый вылет, другое дело. Его они уже точно не выдержат. На четвертый вылет всю молодежь на земле оставим. Это мы уже с командиром решили.

Мы входим в штабную избу. Лосев сидит мрачный, но при нашем появлении оживляется.

— Такое дело, гвардейцы. Весь день долбят эту станцию, а хорошего пожара там все еще нет. Значит, бензохранилище до сих пор не обнаружено. А день-то близится к концу. Смекаете? Если хранилище не накроем, ночью Гудериан заправится и утром пойдет в атаку. Через час вылетаете на сопровождение “пешек”. Вам двоим — персональное задание, как лучшим разведчикам дивизии. Смотрите в четыре глаза, где эти чертовы емкости? Не могли же их немцы в землю закопать! Но главная задача, мужики, не допустить “мессеров” к “пешкам”. Все остальное — между делом. Но если что заметите, вот частота “пешек”. Сейчас настройте на эту частоту резервный диапазон. Задача ясна?

— Предельно. Бить “мессеров” и искать бензохранилище, — отвечает Сергей.

— Как настроение, Андрей? — спрашивает Лосев.

— Нормальное, командир, будем считать, что я переболел.

— Рад за тебя. Значит, еще повоюем?

— Повоюем.

— А я тебе сейчас еще немного настроение приподниму, — говорит Федоров, — гляди сюда.

Он подает мне листок. Я читаю:

“По данным постов наблюдения и разведки, самолеты III/KG38 люфтваффе “Ю-88” номера 134, 139, 141 сбиты:

134 — 21.10.41 истребителем 2 ГИАП №17;

139 — 21.10.41 истребителем 2 ГИАП №17;

141 — 23.10.41 зенитным огнем 311 ЗАП”.

— Удовлетворен? — спрашивает Федоров.

— Вполне, — отвечаю я, отдавая ему листок.

— Теперь не будешь на каждого встреченного “Юнкерса” бросаться?

— Буду. Иначе какой я тогда, к черту, истребитель?

— Но, надеюсь, не очертя голову и без оглядки на тылы?

— За это можешь не беспокоиться.

Мы выходим из штаба и идем к столовой. Там застаем необычную картину. За столом сидит женщина лет тридцати с двумя детьми: девочкой десяти лет и мальчиком лет семи. Все трое исхудалые и изможденные до крайности. Одеты в невообразимые лохмотья. Причем дети-то еще одеты почти по сезону, а женщина явно не для конца октября. На ней выцветшее ситцевое платье и легкая, сильно потертая кофточка неопределенного цвета. Вот и все. На ногах у всех троих — грубые самодельные лапти.

С одеждой резко контрастируют чистые, умытые лица и аккуратно причесанные волосы девочки и женщины. Мальчик стрижен “под горшок”.

Детишки с аппетитом хлебают борщ, а женщина, хотя перед ней тоже стоит большая миска, не ест, смотрит на детей, на нас и робко, недоверчиво улыбается. На лице ее можно прочесть целую гамму чувств: тут и смертельная усталость, и гордость за хорошо сделанное дело, и неверие, что все уже кончилось. Серые глаза, которые, кажется, одни только и остались на исхудалом птичьем лице, светятся внутренней энергией, неожиданной в такой маленькой хрупкой женщине. Эти глаза притягивают как магнит и заставляют снова и снова смотреть в них.

— Кто такие? — тихо спрашиваю я.

— Беженцы, — так же тихо отвечает мне Мараджабов. — Это жена командира погранзаставы. Муж погиб в первые же часы войны. А она шла с детьми от самой границы. Шли по ночам. Не заметили, как миновали линию фронта. Сегодня их патруль в стогу сена обнаружил. До сих пор не верит, что до своих добрались.

— От самой границы шли?!

— Ну да.

Я еще раз смотрю на эту женщину с детьми, и перед глазами проходят аналогичные случаи: Алексей Маресьев; симоновские солдаты, тащившие свою пушку по немецким тылам; Гельмут Шмидт. Но все это были сильные мужчины, солдаты. А здесь передо мной сидит маленькая женщина с двумя детишками, сильная только своим духом и святой материнской любовью.

— Да вы ешьте, Наталья Анатольевна! — говорит повар. — И детям хватит, и вам. Не хватит, я еще добавлю, а сейчас еще и второе принесу. Мы здесь не голодаем. Ешьте досыта!

Женщина неуверенно берет ложку, но, взглянув на детей, снова опускает ее. Она так привыкла за эти месяцы сначала накормить детей, а себе потом что останется, у нее теперь это на всю жизнь.

Присаживаюсь рядом и заговариваю с ней. Узнаю, что она и ее муж — бывшие беспризорники, воспитывались в детдоме. Сейчас ей податься совершенно некуда.

— Товарищ командир, — просит женщина, — можно нам у вас остаться? Я все умею делать: и стирать, и шить, и готовить, и раненых перевязывать. Стрелять тоже могу.

Я смотрю на нее, перевожу взгляд на детей. Нет, хватит с меня Ольги и нашего ребенка.

— Наталья Анатольевна! Во-первых, я всего-навсего комэск и таких вопросов не решаю. А во-вторых, здесь женщине с детьми не место. Это фронт. Завтра прорвутся немецкие танки, и опять для вас все сначала начнется. А вам поправляться надо, детей подлечить. Им учиться надо. Выбирайтесь, голубушка, в тыл: на Волгу, на Урал.

— На Волгу, на Урал… — Женщина вновь закрывает глаза и качает головой.

Ее явно пугает этот неимоверно долгий путь. Словно его вновь надо будет преодолевать пешком, по ночам, прячась от немцев и побираясь на хуторах.

— Да туда еще добраться надо, — тихо говорит она.

— Вот что, — говорю я и встаю. — Вижу, вы все равно есть не будете, пока дети не поедят. Пойдемте со мной.

— Куда? — испуганно спрашивает она.

— Пойдемте, пойдемте. Здесь недалеко.

Она бросает взгляд на детей, которые уже уплетают гуляш с макаронами, и, успокоившись, встает.

В штабе я подхожу к Жучкову и достаю финансовый аттестат.

— Григорий Николаевич, оформите выдачу моего денежного довольствия в полном объеме Наталье Анатольевне. Как ваша фамилия?

— Фридман, — отвечает женщина, глядя на меня недоуменным взглядом.

Жучков тоже смотрит на меня, ничего не понимая. Коротко объясняю суть дела. Подполковник кивает головой и сочувственно смотрит на женщину. Я добавляю:

— И вот еще что. Аттестат, за вычетом небольшой суммы — на курево, мыло и прочее, ну, сами прикиньте, сколько надо, переведите на ее имя. А вы, Наталья Анатольевна, когда устроитесь на месте, дела все уладите, сами дадите знать, когда вас снять с довольствия. Хорошо?

• Предыдущая
• 56/118
• Следующая