Мой падший ангел (СИ) - Алешкина Ольга - Страница 31

А дальше звуки сирен. Зудящие, нарастающие и бесконечные. Кто-то из соседей услышал выстрел и вызвал полицию, а приехавший наряд — скорую для меня. Артему медики уже не помогут.

Одна каталка сменила другую, голова покачивалась в такт, убаюканная, без мыслей. Сквозь туман, застилавший глаза, я отстраненно смотрела на людей, спешивших помочь. Череда лиц, вопросов, из которых запомнила только один, заданный мне несколько раз, об аллергии на препараты. Укол в медицинской карете, капельница в отделении… и ад. Невообразимый ад, начинавшийся с брошенной кем-то фразы: «отторжение плаценты».

Я рожала свое мертвое дитя двенадцать часов. Двенадцать тягучих часов, оказавшихся вечностью! Тело ломило, рвало на части, я билась, орала от боли и хватала акушерку за руки, умоляя спасти мою дочь. Лишь спустя несколько часов поняла – бесполезно. Обманывать меня даже никто не пытался. И тогда я кричала в пустоту, требуя забрать и меня, чтобы прекратить этот ад разом. Всевышний, проведение и вселенная в этот день на меня забили. Не иначе в бреду, я просила врачей сжалиться и усыпить меня, но добилась лишь одного: заботливые руки акушерки промокнули лоб и утерли лицо. А мне хотелось кусать эти руки. Мне хотелось рвать, буйствовать. 

К рассвету нового дня тело моей мертвой девочки покинуло меня, опустошая живот и душу. Глупая надежда отчаянными крохами теплилась до последнего. Узистка не ошиблась – дочка, которую тотчас же от меня спрятали и унесли. Я не запомнила их лиц, их имен, регалий. Зачем? Мне не придется благодарить их, мой муж не принесет цветы и шампанское или что им там носят? Не станет совать в карманы халатов купюры, вынуждая наигранно смущаться – ой, что вы, не стоит! Ничего этого не будет. Только пустота. Холодная и неживая.

Вырубилась я практически сразу, может мне что-то вкололи, тыкали они меня систематически, не знаю. А может лимит измученного организма исчерпал свои возможности, и он просто не выдержал. Спасительный сон? О-о… нет! Ад не закончился… он и не думал заканчиваться. Проснулась я ночью, от детского плача, доносившегося из глубин коридора, и заскулила сама, мелко сотрясаясь всем телом. Мне казалось моя девочка зовет меня, потеряла, непослушные ноги отказывались держать тело, но я все-таки поднялась с больничной койки и вышла в полумрак коридора. Сразу за поворотом – дверь со стеклом, а за ней, в прозрачных боксах, тугие свертки. Вот же она, моя малютка, в первом от двери лежит, надрывается. С трудом распахиваю дверь, ступаю внутрь и тянусь ослабленными руками.

  — Вам нельзя сюда! — останавливает меня голос. Откуда-то сбоку выходит женщина, высокая, крепкая на вид, такую не одолеть. Она хватает меня за плечи и разворачивает к двери: — Идемте, мамаша, я провожу вас. Вы из какой палаты?

 «Мамаша… Мамаша!» — скулю я, оседаю на холодный пол и бьюсь, пытаясь вырваться, сбежать от цепких пальцев. Они всюду. Они хватают меня, пытаются поднять, подчинить.

Наверное, мне снова что-то вкололи, потому что я опять спала. Следующим утром меня осмотрел врач, а потом они догадались перевести меня в отделение патологии, видя, как я реагирую на заветную комнату за стеклом. В патологии я в основном пялилась в стену и затыкала себе уши, чтобы не слушать болтовню соседок по палате. Чужое волнительное ожидание раздражало. Идея шагнуть с подоконника выглядела всё более и более заманчивой. Однажды я даже распахнула окно, и глянула вниз: апрельские лужи, с остатками грязного снега, второй этаж. Максимум, чего я добьюсь, инвалидности. Я вернулась в кровать и снова уткнулась в стену – только бы ко мне не лезли.

Домой я не вернулась. Жила в скособоченном домишке на окраине, который сняла для себя за сущие копейки, совершая редкие вылазки в ближайший магазин. Вещи и деньги для меня привезла тетка, я даже на порог ступить не могла. В январе, вскоре после наступления нового года, мне попалась на глаза статья в местной газете. Из тех что бесплатные, их подкладывают в почтовые ящики, либо выставляют на стойки в магазинах. Я прихватывала таких парочку, печку топить. Статья-интервью была снабжена снимком: Николай Лапин, главный учредитель одного из градообразующих предприятий, вещал о успехах и достижениях. Новые рабочие места, увеличенные вливания в бюджет и прочее, прочее...

И я поняла, что готова — созрела. Я выносила его, этот план. Девять месяцев ровно, как здоровое, краснокожее дитя. Он где-то вертелся на подсознании, нечеткий и эфемерный, а тут – материализовался. Помощник у меня один – женская сила. Только так можно победить мужчину, только так я смогу наказать человека, принесшего столько бед. Тот рейдерский захват, а иначе не назовешь, его отправная точка. Вымощенная им дорога в ад, на пути по которой, я стану верным спутником. Лично доведу.

Я сняла со счетов все деньги, сменила документы, а с ними и фамилию. Привела себя в порядок, переехала, сняла квартиру и потихоньку подбиралась к нему. Мелкими, порою робкими шажками. Эта моя фантазия, мой план наполнили смыслом жизнь и придали сил. Ведь именно слабостью он воспользовался, значит я должна быть сильной, обязана. Сильной и терпеливой.

Мне понадобилось четыре месяца только для того, чтобы попасться на глаза в нужном месте, а потом ещё месяц, чтобы познакомиться. И ещё одна «нечаянная» встреча для закрепления этого знакомства. Статус любовницы мне не годился, с ним не развернешься, непременно в жены, непременно в дом, в самое сердце его слабых мест. А они есть у всех, поверьте. Не рассчитала я только одно: и у меня их навалом. Притворяться сильной и быть таковой – две параллельные реальности.

Оказывается, убить человека не так-то и просто. Попадись он мне сразу, наверняка смогла бы, но… даже в этом случае не уверена. Мне же требовалось время. Сначала стать его женой, затем добиться упоминания в завещании, и не безделушек горсть требовалась. В идеале – разорить, пустить по миру, чтобы добытых на крови средств ни сынам, ни внукам не досталось. Прошла уйма, бездна времени. А время, как известно, лечит, оно притупляет, порой путает и подтасовывает карты. То, что ещё буквально вчера казалось важным, сегодня смотрелось мелким и ничтожным. Тот, которого буквально вчера ты ненавидела до выворота души, сегодня обвыклась и жалела. Породнилась с ним. Со своим врагом…

Зря, идиотский был план.

Проснулся под утро, будто от толчка, сожалея что вообще вырубился в её спальне. Аглаи в пределах комнаты не наблюдалось. Я помотал головой, отгоняя остатки сна и потянулся за шмотками, которые так и валялись на полу неопрятной кучей. В душ сгоняю у себя, а после кофе. Огромную кружку, похоже, время не больше шести утра, не выспался ни хрена. Не удержался, проверил ванную – пусто.

Заглянул в бывшую спальню отца, но Аглая нашлась в одной из комнат для гостей, спала поверх покрывала. Где-то внутри царапнуло – не захотела спать в одной со мной спальне. Трогательно поджатые ступни, выглядывающие из-под полы белого халата, прижатые к груди руки, я смотрел на неё и понимал: эта женщина сводит меня с ума, с ней быть хочу. Лечь рядом, зажать озябшие пятки между своих ног, отогреть, только подобный расклад ей нафиг не нужен, раз сбежала. Да и я башкой думать должен. Укрыл, обнаруженным в шкафу запасным одеялом, и двинул к себе.

Звонок Юмашева застал в машине. Кривлюсь, задумываюсь на секунду, но все-таки отвечаю.

— Слушаю.

— Привет. Ты где? — Сходу интересуется он, а мне хочется нахамить в ответ. Но я прекрасно понимаю, Юма в этой истории лишь вестник, хоть и гребущий под себя. Сдерживаюсь и спрашиваю в ответ:

— Что вы хотели, Станислав Иванович?

— Встретиться нужно, переговорить.

— На предмет чего?

— Я вчера с Яковом перетёр, есть шанс оспорить завещание. И шанс хороший, Ярослав. Собрать доказательства, что эта крыса намеренно…

— Не вмешивайтесь в мои дела! — грубо перебиваю я и тут же пытаюсь смягчить: — Я сам разберусь, хорошо?