Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария - Страница 40

Откатился, штаны свои подобрал, из спальни вышел. Оставил Ксюшу одну… Безмолвную, безвольную, то ли опустошенную, то ли наполненную…

Оставил, чтобы она могла выдохнуть прерывисто, клубочком свернуться, продолжая ощущать отголоски его прикосновений, местами боль, местами нежность, а еще тоску… Ужасную тоску потому, что у них может быть только по любви. Теперь — такой болезненной для нее.

Настоящее…

— Тебе чай или кофе сделать?

Права расклеиваться, плавиться, разлагаться, умирать… То ли от счастья, то ли от горя… У Ксюши не было — она сама его себе не давала.

Поэтому… Позволила себе не больше двух слезинок, потом же собралась… В очередной чертов раз собралась, встала, окинула Тихомирова холодным взглядом, когда из ванной вышел… С мокрыми волосами и все таким же голым торсом…

На вопрос не ответила, закрылась, тут же под душ, чтобы смыть с себя воспоминания об утреннем безумии.

— Идиотка, Тихомирова… Какая же ты идиотка…

Ксюша с остервенением кожу терла до красноты, будто это могло заменить в голове образы, которые то и дело оживали, чистым листом.

Она надеялась, что новая близость позволит чуть успокоиться телу. Глупо надеялась, сама понимала, но… Ожидаемо, стало только хуже.

Сердце из груди вырывалось, бабочки будто живот распороть хотели изнутри, руки тряслись, а на душе… сладко-гадко. Так тоже бывает, оказывается…

Как теперь смотреть ему в глаза, Ксюша не знала. Как себе в глаза смотреть — тоже. Но она не готова была выйти, на шею ему броситься, предложить вернуться домой с вещами и наконец-то отпустить обиду, а главное — страх. Страх до сих пор горло сжимал, мешая воздуху поступать, стоило лишь вспомнить, как однажды субботним утром… И что любое утро теперь может стать таким же… Субботним…

Через десять минут после того, как Ксюша закрылась в ванной, Бродяга начал стучать. Настойчиво так, в привычной манере. Привычной, но подзабытой…

— Кофе остынет. Выходи.

— Тебя забыла спросить, когда мне выходить… — Ксюша тихо огрызнулась, с остервенением расчесывая мокрые волосы.

— Выходи, Ксень… Обсудим…

Сказал, слышно было, что ушел…

И Ксюша отчего-то размечталась, что вообще ушел… Вот так… Переоделся, собрался, головой потряс, как всегда, пальцами по волосам, чтобы подсушить слегка, расческой пару раз… Своей… Которой нет больше в этой квартире… И на выход.

Но нет. К сожалению, нет.

Ксюша зашла в кухню, села на стул, чашку с кофе к губам поднесла, не планируя благодарить за заботу, исподлобья взглядом его окинула.

Успел и переодеться, и подсушиться… Теперь стоял посреди кухни… Ноги на ширине плеч, те самые плечи… Ксюша чуть кофе не подавилась, потому что перед глазами — как она сжимала их, как ногтями впивалась, как стонала при этом…

В телефон уткнулся, строчит что-то…

— Пишу Максу, что мы сегодня сами на работу приедем.

— Я не собираюсь с тобой никуда ехать, Тихомиров. Водителя дождусь…

Ксюша была запредельно зла. В первую очередь на себя, но доставалось почему-то ему. Бродяга же хмыкнул только, продолжил писать.

Вероятно, в очередной раз засунул ее мнение куда подальше…

— Слушай сюда, Тихомирова, — он в несколько шагов подошел. Не слишком близко — сохранил дистанцию, но Ксюше и этого хватило, чтобы непроизвольно отпрянуть… Разозлиться еще и из-за этого… Взгляд мятежный вскинуть. — Не предлагай мне то, к чему сама не готова. Я тебе не благородный рыцарь, ты всегда это знала. Не откажусь. И тебя отговаривать не стану.

— Какой же ты…

— Такой же, как десять лет тому. Такой же, как полгода назад. Такой же, как через тридцать буду.

— Это ничего не меняет, — Ксюша попыталась защититься. Единственной фразой, которая пришла на ум за все то время, что она «готовилась».

Иван улыбнулся… Сначала легкая ухмылка в уголках губ, потом уже настоящая, саркастичная.

— Я знаю, что ты сделаешь с моим чемоданом, если привезу его сейчас, так что… Давай двигаться хотя бы. Просто двигаться. Постепенно… Хочешь, к консультанту какому-то сходим? Мы же оба понимаем прекрасно, что не сможем так вечно… Но тебе больно сейчас. Ты зла… Ты имеешь право. Настолько зла, что даже поговорить не можешь. Стену поставила, себя же уничтожая.

Он, вероятно, не хотел своими словами взвалить на нее всю вину за происходящее в их жизнях, но Ксюша именно так услышала. Отвернулась к окну, попыталась в голове до десяти сосчитать, чтобы…

Хотелось схватить его телефон — и об стену. Или кофе в лицо выплеснуть. Сделать что-то, чтобы тумблер в голове переключился, чтобы появилась физическая возможность вылить на него все, что в душе клокотало…

— Стену ты поставил, Тихомиров. Я об нее четыре месяца головой билась. Зато всю дурь выбила… Больше не хочу страдать. Спасибо за кофе. За секс тоже спасибо. Где выход знаешь. Надеюсь, на сей раз уйдешь.

Выдавила из себя ответ спокойным тоном из последних сил. Обошла его, не глянув больше, в спальне закрылась, села на краешек кровати, тупо глядя на смятые простыни…

Слышала, как обувается, как куртку набрасывает, говорит: «Тебя Макс заберет. В восемь», как дверь закрывает, уходя…

Ксюша вздохнула тяжело, потом же подползла к его подушке, обняла, что было мочи, носом уткнулась, делая вдох на все легкие, замерла…

— Не хочу больше страдать, Вань, понимаешь? — расплакалась.

Когда Ксюша вышла из подъезда, Макс уже ждал ее, стоя рядом с автомобилем, неловко улыбнулся, дверь открыл…

— Макс… — и Ксюша до последнего собиралась оставаться с ним отстраненной, но… Не сдержалась, в лицо заглянула. — Если я обидела тебя своим поведением — прости. Ты ни в чем не виноват. И все делал правильно, наверное… Для дела правильно, а я…

— Вы не обидели меня, Ксения Игоревна. Я знаю, что по отношению к вам это все было скотством. И я понимаю, что вы живой человек, хотели бы оградиться… От меня, от Ивана Николаевича. Это нормально…

Ксюша кивнула, села… Снова внезапно нашла понимание совсем не там, где ожидала. Может все же дело в ней? Может она его просто не там ищет? Не в тех людях?

По пути на работу Ксюша скинула три звонка Кристины. Знала, о чем подруга хочет поговорить… И была совсем к этому не готова…

Четвертый звонок взяла:

— Алло, Крис… Я наберу тебя позже. Сейчас неудобно.

Сбросила, поймала взгляд Максима в зеркале заднего вида… Встревоженный.

— Ты что-то сказать хочешь? — говорящий. Ксюша достаточно хорошо его знала, чтобы понимать — мучают мысли, но профессионализм не позволяет их озвучить.

— Вы доверяете этой девушке, Ксения Игоревна?

Тихомирова задумалась, потом кивнула.

Она не доверяла Кристине безоговорочно. К примеру, сейчас обсуждать с ней произошедшее утром между ней и Бродягой не хотелось — в этом нужно было разобраться им двоим. Но в то же время… Она ни с кем больше вот так просто не смогла бы пойти в бар, нести чушь, отпустить себя хотя бы на немного, на один вечер…

— Доверяю. В меру. А что? У тебя есть какая-то информация о том, что доверять ей не стоит? Или просто Иван Николаевич попросил ретранслировать его позицию? Тогда не надо, я ее знаю.

Ксюша улыбнулась саркастично. Вполне допускала такой вариант. Ваня ведь настойчивый. Чаще всего слишком настойчивый.

— Нет. Иван Николаевич ничего не просил, но я сам… Когда домой ее вез вчера, она мне не понравилась…

— У тебя предрассудки к пьяным женщинам или к журналисткам?

— У меня профессиональная деформация. Мелочи подмечаю. Ее мелочи мне не понравились.

— Какие? — Ксюша спрашивала больше на автомате, чем с настоящим интересом. О Кристине у нее уже сложилось собственное мнение и мысли других людей… Максимум брались во внимание. У нее ведь тоже профессиональная деформация… Мелочи подмечает…

— Она злилась очень, что Иван Николаевич появился «не вовремя»…