Няня для волшебника (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 22

— Ну что, братка? Все, как в старые времена?

Сегодня было ветрено. Деревья беспомощно мотали ветвями, рассыпая круглые красно-оранжевые листья, и Дора, которая стояла рядом с моим креслом, ежилась, кутаясь в легкую курточку не по погоде. Энцо, конечно, принарядил ее, собрав одежду со всего замка, но никто из служанок не захотел поделиться с моей сиделкой чем-то потеплее.

— Иди в замок, Дора, — посоветовал я. — Здесь холодно.

Упрямая девчонка отрицательно мотнула головой.

— Я останусь, — ответила она и, чуть ли не смущаясь, добавила: — Мне же интересно.

А, ну конечно. Она прибыла из мира, лишенного магии, и ей хочется еще раз увидеть волшебство. Я снял перчатки и принялся растирать ладони.

— Заряжай, братка, — сказал я и, когда Огюст опустил тарелки в метатель, продолжал: — Сейчас эта штука будет выбрасывать тарелки, а я попробую их сбить направленным ударом. Возможно, у меня даже получится.

Я говорил об этом нарочито спокойным тоном, но во мне все горело. Я знал, что магия жива, и ее можно вернуть регулярными тренировками, я помнил, как вспыхнула рамка со свадебным снимком в руках у Энцо, и знал, что вчера справился с задачей прикрытия. Но сейчас мне почему-то сделалось очень холодно, словно была не поздняя осень, а зима.

Я и сам не разобрал, как сказал:

— Огонь.

Воздух наполнился свистом, и первая тарелка полетела над площадкой. Руки сработали сами, выбросив маленький серебристый шар — тарелка упала где-то в кустах на краю площадки, а мой шар, не поразивший цели, растаял в воздухе.

Что ж, примерно этого я и ожидал. Внутренний озноб усилился, и я снова принялся растирать руки. Должно быть, Огюст, Энцо и Дора заметили, как дрогнуло мое лицо, потому что наперебой заговорили:

— Милорд, это же первая попытка!

— Братка, ну что ты! Не переживай так, все нормально!

— Милорд, попробуйте снова…

Я покосился на Дору, и она тотчас же добавила:

— Все получится. Правда-правда.

Это было сказано настолько трогательно и по-детски, что я лишь улыбнулся и сказал:

— Заряжай, братка.

Огюст опустил рычаг метателя, и очередная тарелка отправилась в полет. Я швырнул шарик, попробовав прицелиться получше, и вновь промахнулся. Магия скользила по ладоням, но не шла в руки, и это начинало меня раздражать.

— Еще одну, братка, — сказал я и швырнул третий шар, уже не целясь. Просто выбросил в нем свою боль, свою рухнувшую жизнь и тоску о том, чего уже никогда не случится.

Тарелку разметало по площадке стеклянной крошкой, и мир накрыло тишиной.

Некоторое время все молчали. Дора ожила первой — она восторженно захлопала в ладоши, несколько раз подпрыгнула на месте и воскликнула:

— Ура! Ура! Вы попали!

По лицу Энцо скользнула счастливая улыбка, и он ободряюще дотронулся до моего плеча, а Огюст довольно улыбнулся и произнес:

— Узнаю братку, наконец-то узнаю! Ну что, еще одну?

За время тренировки я поразил еще десять тарелок и пропустил пять — вполне приличный результат для того, кто почти три года провалялся в кровати. Я был готов тренироваться до заката — торжество наполняло меня силой и радостью — но Огюст все-таки настоял на том, чтоб мы вернулись домой. Я опомнился и обнаружил, что смертельно устал и начинаю замерзать — что уж говорить о Доре в ее курточке-лепестке, она, должно быть, совсем окоченела.

— Ну что? — я обернулся к брату. — В моей войне выиграна битва?

Огюст торжествующе улыбнулся.

— Ты и войну выиграешь, братка, — твердо ответил он. — Я знаю.

Вечер я провел в кресле возле камина. Дора сидела рядом, и я лениво думал о том, на кого она сейчас больше похожа: на предмет интерьера или на верную служанку, которая всегда на подхвате, как Энцо. Все-таки ни то, ни другое — она была чем-то большим. У меня редко завязывались дружеские отношения с людьми, в основном, в моей жизни были лишь деловые связи — но то, что я постепенно начинал чувствовать к Доре, было похоже на дружбу.

Мне это не нравилось — но не нравилось уже как-то привычно.

— Это было невероятно! — Дора до сих пор пребывала в каком-то детском восторге от моей тренировки, и ее серые глаза наполнял энергичный блеск. — Ловко вы с ними расправились! А завтра тоже будете тренироваться?

— Буду, — кивнул я. — Магия требует ежедневных занятий. Но ты со мной не пойдешь. Там холодно, а мне не нужна служанка, которая хлюпает носом.

Дора понимающе кивнула, и ее личико обрело обиженное выражение ребенка, который смиряется с судьбой.

— Забыл спросить, сколько тебе лет, — поинтересовался я.

— Двадцать, — ответила Дора. Я не сдержал усмешки: невинная дева в двадцать лет! Неужели в ее мире не нашлось конюхов? Дора заметила, что я улыбнулся, и нахмурилась.

— Что-то не так? — спросила она с нарочитым спокойствием и вежливостью. Я только руками развел.

— По нашим меркам ты старая дева. Уже два года как.

Во взгляде Доры появилась какая-то усталая тоска, и я подумал, что задел свою служанку глубже, чем следовало. Наверняка Дору и дома попрекали тем, что никто не хочет брать ее замуж.

— Наверняка это очень смешно, — с достоинством ответила Дора. — Но я не обязана давать вам отчета, милорд Мартин, особенно в таких деликатных делах.

Мне показалось, что она с трудом сдерживается, чтоб не залепить мне пощечину. Любая благородная хаалийская леди давно бы отходила меня по физиономии за беседы о старых девах.

— Я и не требую отчета, — начал было я, но Дора меня перебила:

— И то, что я невинна, еще не означает моей ненужности и бракованности. Надеюсь, вы это понимаете.

Это было сказано настолько спокойным тоном, что я ожидал, что за ним последует взрыв. Но этого не произошло.

— У тебя был жених дома? — полюбопытствовал я. Дора отрицательно качнула головой.

— Нет. Не было. Я не отходила от бабушки, какие уж тут женихи… — она шмыгнула носом и отвернулась, чтоб я не заметил, но я все равно увидел, что в ее глазах появился влажный блеск.

Ее можно было понять. Когда ровесницы выходят замуж, Дора была вынуждена ухаживать за старухой. Неудивительно, что ей сейчас тоскливо.

— Ты еще выйдешь замуж, — уверенно сказал я. — Встану на ноги, верну тебя домой, и ты начнешь все сначала.

По губам Доры скользнула очень тонкая и очень вежливая улыбка. Тепла в ней было примерно столько же, сколько в снеге на горах.

— Должно быть, по меркам твоего мира я хам, — сказал я. — Хам со злым языком, который не должен обсуждать с девушкой ее невинность.

Серые глаза сердито сверкнули.

— Вы хам по меркам любого мира, — ответила Дора. — Впрочем, я лучше промолчу, а то вы снова выгоните меня из дому.

— Я меньше всего хотел тебя обидеть, — искренне сказал я, и лицо Доры дрогнуло. — Ты хорошая девушка, просто меня иногда заносит.

Дора удивленно посмотрела на меня, словно не могла поверить, что услышала именно то, что услышала. Да и я, честно говоря, плохо верил, что сказал именно это. Я, Мартин Цетше, практически извинялся перед служанкой, я говорил с ней так, словно она была благородной дамой.

И что-то в глубине души подсказывало, что я веду себя правильно.

— Я и не собираюсь замуж, — негромко сказала Дора. — Можно подумать, все упирается в кольцо на пальце. Вовсе даже нет… я хочу найти хорошее интересное дело, посмотреть мир.

Я улыбнулся.

— Ты посмотрела не только свой мир. Мало кому так везет.

Дора скептически хмыкнула.

— Ну да… попасть в клетку работорговца. Свезло так свезло.

— Зато потом ты попала в замок Цетше, — парировал я. — Получила свободу и работу. Приключения и магию.

Дора улыбнулась, и мне понравилась ее улыбка. Она была чистой и светлой, озарявшей лицо, словно блуждающий огонек.

— Да, — ответила Дора, и мне хотелось, чтоб она улыбалась и дальше. Тогда ее лицо делалось одухотворенным и нежным, как у фей со старинных картин. — Потом стало намного интереснее.