Яма (СИ) - Тодорова Елена - Страница 15

— Где Слава? Который уже час?

— Я здесь.

Леськин муж резво сбежал со второго этажа. У Сереги возникло подозрение, что он стоял за углом от лестницы и ждал окончания семейного консилиума.

— Тогда по коням, — выдал отец машинально затертое и полушутливое выражение. — А ты рабочими займись, — бросил Сереге связку ключей. — И чтобы без глупостей, а то я тебя…

Пришлось звонить старику-доценту и переносить встречу. Тот новость воспринял не слишком позитивно. Задобрил его, скинув на карту аванс. После чего старик пообещал закончить первый раздел, из-за которого мать съела ему мозги, к среде.

Наяривали то Карп, то Бык. Звали на пиво и поговорить. Град отмахнулся, не вдаваясь в подробности. Мол, дома проблемы небольшие образовались, нужно помочь. Звучало, видимо, не очень правдоподобно. Карп потерял нить разговора и что-то промямлил о предстоящем землетрясении, который день о нем трубили по телевизору. Бык отключился, даже не попрощавшись.

Пока ходил по разнесенной на дощечки детской комнате, думал о том, что, на самом деле, никто другой, кроме него, не мог заняться этим вопросом. Морально никто из членов их семьи не был готов. Так на кой черт отец метал бисер, создавая вокруг его сволочной персоны никому не нужный ажиотаж?

[1] Памятник дюку (герцогу) де Ришелье в Одессе (также известен как бронзовый дюк) — бронзовый монумент в полный рост, посвящённый Арману Эмманюэлю дю Плесси, герцогу де Ришелье, открыт в 1828 году. Первый памятник, установленный в Одессе.

[2] Триггер (англ. trigger) в значении существительного "собачка, защёлка, спусковой крючок — в общем смысле, приводящий нечто в действие элемент"; в значении глагола "приводить в действие".

Дни, ожидания, сны и желания, Самые первые, самые ранние…

© Алсу "Иногда"

Она все-таки заболела.

Не успела сделать аварийный вдох. Не успела разбежаться. Без подготовки сиганула в неизведанную ледяную бездну. И зависла в этой пустоте, изнывая от холода.

Душу сковало беспросветное уныние. Ничего ей не хотелось, ничто не вызывало бывалый интерес.

Алина отпаивала чаями с травами, имбирем и медом, закармливала малиновым вареньем, по настоянию бабушки растирала водкой. Ника поначалу пыталась возражать, что все эти народные рецепты бесполезны и отчасти даже вредны. Однако, устав от суетливого беспокойства, которое выказывала старшая сестра, быстро сдалась и послушно приступила к выполнению ее указаний и предписаний. Лишь бы скорее отвоевать обратно свое личное пространство.

— Что ж ты такая кислая? Температуры нет… А может, еще чаю выпей?

— Аля, пожалуйста, успокойся. Меня уже тошнит от пряностей, сладостей и паров алкоголя, — отбрасывая одеяло, проворчала Доминика. — Дима тебе столько названивает… Займись лучше им.

— Ты болеешь, а я к Диме поеду? И речи быть не может.

— Я уже не болею, — возразила бодрее, чем себя ощущала. — Вот, поднимаюсь! Возьмусь за задания, которые принесла Катюха.

Оказавшись на ногах, тут же почувствовала головокружение. И все-таки, превозмогая слабость, под дерганые порывы сестры заправила постель. Переоделась из пижамы в домашний костюм и уселась за письменный стол.

— Правда, Аль. Суббота же… — разложив книги и тетради, постаралась вникнуть в смысл первого вопроса к семинару по философии. — Иди уже.

— Я так сильно тебе надоела?

— Не только мне. Руся вон даже домой поехала, чтобы не видеть твое безумное лицо.

— Руся — предательница.

Усевшись на соседний стул, Алина ненадолго притихла.

— Перестань меня сканировать.

— Выпей хотя бы бульон…. И я уйду, — встретив изумленный взгляд, поспешила уточнить: — На два часа.

— Боже, я тебя ненавижу, — засмеялась Ника.

И все-таки позволила сестре усадить себя за маленький обеденный стол в конце комнаты.

— Когда нам будет за тридцать, я с тобой вообще никаких контактов не буду поддерживать.

— Почему именно тогда?

— Чтобы ты не позорила меня перед моими детьми, — буркнула, отламывая от ломтика хлеба небольшой кусочек.

— Ха-ха, — посмеялась Аля. — Не надейся, что от меня будет легко избавиться. Так что, советую с детьми не спешить.

— Я сказала, за тридцать. Какая уж спешка?

— Ну, это как посмотреть… Некоторые и в сорок не решаются на первенца.

— Наша мама, как медик, против таких крайностей.

— Наша мама, как медик, за обдуманное материнство.

— Ну, все, отвянь, — шикнула Доминика. — Не понимаю, зачем нам это обсуждать? Я просто так сказала, а ты прицепилась… Некоторые и в восемнадцать рожают.

— Боже упаси! — всполошилась старшая сестра. — Меня удар хватит! Да и папу… И что ты там собираешь?

— Убираю жир, — сосредоточенно вылавливала плавающие в чаше желтые кляксы.

— Какой жир в бульоне?

— Это домашняя курица!

— Это второй бульон!

— У меня толстые ляжки!

— У тебя вавка в голове!

Для наглядности постучала по лбу кулаком. Этого хватило, чтобы Ника обиделась.

— Я сейчас вообще не буду есть.

— Тогда я остаюсь.

— Шантажистка.

— Кто бы говорил!

Прожевав хлеб, Ника сделала осторожный глоток бульона. Вкус ей понравился, и аппетит неожиданно проснулся.

— Я тут одну статью на днях читала. Симптомы, прям как у тебя… — прожевала хлеб. — Тебе совершенно точно пора рожать!

Алина неприлично громко захохотала.

— Какие чудные статьи ты читаешь. Научные исследования?

— Ага, из "Космополите".

— Да ладно? — снова рассмеялась Аля.

— Ты как предохраняешься? А то там сказано, что ППА[1] оставляет чувство неудовлетворения обоим партнерам.

— Я принимаю таблетки. Стой, ты знаешь, что такое ППА?

— Из-за этого ты раздражительная. Из-за таблеток, в смысле, — выдала Ника новую информацию с набитым ртом. — Уже знаю, гугнила это ППА.

— Ты поняла, что это ненадежно? — тут же включилась Аля. — Самый фиговый метод контрацепции. Подожди, у меня где-то брошюры были. Мама дала, я девчонкам привозила.

Порывшись в небольшой картонной коробке, выложила на поверхность столика несколько цветных книжек.

— Фу! Что за гадость? Я же ем!

— Это сперматозоиды.

— Я знаю, что это сперматозоиды.

— Зачем тогда спрашиваешь?

— Машинально, — скривившись, ответила Ника, и они вместе захохотали.

Когда же Алина, наконец, ушла, Доминике совершенно неожиданно сделалось очень грустно. Не отдавая отчета причинам своей тоски, она даже тихонько поплакала. Только легче, как обычно случалось, не стало.

Уставившись невидящим взглядом в окно, разобрала все, что в душе накопилось. Переезд, смена обстановки, адаптация в социуме, яркие впечатления, новые знакомства, этот проклятый Градский… Он не предпринимал никаких попыток с ней поговорить. Он ее, в принципе, не замечал. До той злополучной встречи в парке ловила его взгляды в коридорах, в столовой, на лестнице: по вторникам и четвергам их группа на вторую пару из двести пятой в сто двенадцатую спускалась, а Никина — поднималась. Пока мимо его широкой фигуры протиснется, чувствовала, что смотрит, бесцеремонно и сосредоточенно изучая. Непонятно, чего хотел добиться этими взглядами? To ли изъяны выискивал, то ли просто смутить пытался…

После парка — ничего. А еще дружить предлагал… Верно она поступила, что отказала.

Вот только… Предчувствовала, что точка еще не поставлена. Боялась того, что еще может произойти. По-настоящему боялась.

Что же ей в таком случае делать?

Внутри притаилось незнакомое пульсирующее чувство, которое Доминика не рискнула доставать из-под завалов других эмоций.

Тормознула себя.

Снова взялась за учебный материал, хоть концентрироваться получалось с большим трудом.

Ее организм оказался способным существовать на автопилоте. Невиданная хворь отступила. Удавалось улыбаться и смеяться, разговаривать с сестрами и новообретенными приятелями, ходить на лекции и репетиции КВНщиков.