Насмешка (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 54

— Прими на постой, хозяин, — заговорил Офур. — Мы заплатим звонкой монетой. Нам бы поесть и переночевать под крышей, о большем не просим.

— Заходите, — кивнул фермер, с интересом рассматривая Лиаль. — А ведь не парень это, — заметил мужчина.

— Жена это моя, — буркнул Бельвер. — Вопросы остались?

— Нет, господин, — поклонился фермер, пробуя на зуб, полученную монету.

Вскоре путников накормили и выделили комнату под крышей с двумя кроватями. Здесь жили хозяйские дети, но сейчас они спустились вниз к родителям. Лиаль заняла одну из кроватей и пристально наблюдала, как оба ласса укладываются на вторую. Лишь когда они затихли, девушка повернулась на спину, устремив взгляд в потолок, все более скрывавшийся в темноте наступающей ночи. Она некоторое время следила за лунным бликом, но вскоре мысли благородной лаиссы унеслись туда, где сейчас шел Ветер, неся на своей спине одинокого всадника.

Лиа так живо себе представила, как ветер треплет плащ Гаэрда, взметая его полы, закидывает снежными хлопьями, как мужчина щурится, пытаясь разглядеть в начинающейся метели дорогу. Вокруг него трещат скованные морозом деревья, но горячее сердце согревает благородного ласса, не давая ему предаться отчаянию и унынию. Интересно, о чем он думает сейчас? Быть может о теплом крове и сытной трапезе? Или же вспоминает о своем доме и тех, кто там остался? А вдруг он все-таки женат? И сейчас, спеша отдать долг чести своей спасительнице, он думает о той, что ждет его под крышей родного замка. Быть может, она носит под сердцем ребенка Гаэрда, и молодой ласс мечтает скорей увидеть его, взять в руки, прижать к своему сердцу…

От этих мыслей Лиаль почувствовала неприятное жжение в груди. Она вдруг возненавидела и ту счастливицу, которую так ярко нарисовало воображение лаиссы, и большой живот жены Дальвейга. А потом разозлилась, нещадно ругая себя за дурные и злые чувства. Уж ей ли ненавидеть ту, на чьем месте хотелось оказаться самой Лиаль? Отныне и навсегда она лаисса Ренваль, и быть ей супругой того, кого ее душа презирает так исступленно, что сложно даже представить, что когда-нибудь девушке все же придется вынашивать дитя Ландара Ренваля.

«Я влюблен в вас», — вспомнила Лиа. Святые, какая чудовищная ложь! Неужто супруг уверен, что она ему поверила хоть на мгновение? Тогда пусть катится к Нечистому, там ему самое место. Нет-нет, уж коли не дано ей, Лиаль, стать счастливой с тем, о ком печалится ее сердце, то тогда она изберет иную стезю. Обитель добродетельных сестер! Да! Ну, конечно же!!! Это же выход для всех. Когда Лиа присоединится к сестрам, то наместник уже не сможет вернуть ее. А посвятив свою жизнь служению Святым Защитникам, лаисса сможет очистить свое имя и имя рода, что позволит Ригнарду взять в жены достойную девушку. Род Магинбьорн не угаснет.

Эта мысль настолько захватила Лиаль, что она встала с постели и прошлась по маленькой комнатке под потолком, лихорадочно обдумывая, как ей исполнить задуманное. Теперь идея побега от похитителей не казалась ей столь уж неудачной. Нужно только дождаться, когда они приблизятся к любой из обителей, и тогда Лиа помчится к воротам. На крик о помощи сестры не смогут не отозваться. И как только ворота за ней закроются, ее спутники уже не смогут вернуть лаиссу. Гаэрду более не придется идти по ее следу, подвергая себя опасности.

После Лиаль попросит о благословении Святых, которое позволит ей остаться в обители, и тогда известие о том, что лаисса Ренваль стала одной из добродетельных сестер, будет отправлено наместнику и в ее родовой замок. И пусть молодость угаснет среди серых стен, но Лиаль сможет заниматься тем, что ей всегда так нравилось — помогать людям. Ригн летом сыграет свадьбу, Ландар пусть кусает кулаки, а Гаэрд… Гаэрд вернется к своей семье. Он уже в тех годах, когда редкий ласс остается в одиночестве.

— Да будет так, — шепнула Лиаль и вернулась в постель.

Спустя несколько мгновений она уже крепко спала, наконец, найдя успокоение в будущем. 

На смену утреннему сумраку пришел белый день. Узкая дорога, более напоминающая широкую тропу, петляла между сугробами, уводя маленький отряд ласса Магинбьорна в сторону Йорди. Лошади задевали сугробы, возвышавшиеся по обеим сторонам дороги, и под копыта им сыпались пушистые комки свежего, еще не слежавшегося снега. Глядя на деревья, убеленные снежными сединами, не верилось, что однажды все это великолепие обернется водой, и на благословенную землю Валимара придет весна.

Солнце, сейчас казавшееся далеким и холодным, согреет землю, подсушит грязь, и земля покроется свежей сочной зеленью, такой же яркой, как глаза Гаэрда Дальвейга, в задумчивости взиравшего перед собой. Глаза ласса не отрывались от узкой белой ленты дороги, едва припорошенной выпавшим на рассвете снегом, скрывшим редкие следы тех, кто успел проехать ранее.

Ригнард Магинбьорн поглядывал на друга, пытаясь понять, чем сейчас заняты его мысли. Сам же Ригн с тревогой думал о своей сестре, оказавшейся в руках совершенно неизвестного ему врага. И пусть похитителям нужен был Гаэрд, но отныне враги Дальвейга стали и его врагами. Уже не единожды убедившись в том, что в чести и благородстве нового товарища сомневаться не приходится, молодой Магинбьорн еще больше озаботился личностями неизвестных, скакавших где-то впереди его отряда.

— Кто они? — спросил Ригн, поглядывая на Гаэрда. — Кто те люди, что похитили Лиаль?

— Охотники, — машинально ответил Дальвейг, останавливая коня.

Ветер фыркнул, тряхнул головой, звякнув сбруей, и застыл в неподвижности, ожидая, когда хозяин тронет поводья, и он сможет продолжить путь. Гаэрд спешился, все так же машинально потрепав верного скакуна по шее, и присел на корточки, разглядывая дорогу. Ригнард последовал его примеру. Он спрыгнул на землю и замер за спиной друга, так же глядя на дорогу. Однако молчать было выше сил молодого ласса.

— Охотники за чем? — задал Ригн новый вопрос.

— На этот вопрос я не могу ответить, — сказал Дальвейг выпрямляясь. Он виновато улыбнулся и хлопнул друга по плечу. — Прости, но это не моя тайна, и я дал обет молчания. Поверь, они хотят заполучить то, что сможет уничтожить мир.

Ригнард нахмурился. Он не сводил взгляда с Гаэрда, но тот, словно не замечая взгляда своего товарища, прошелся еще вперед и снова присел. Магинбьорн упрямо поджал губы и снова подошел к Дальвейгу.

— У них моя сестра, — произнес благородный ласс.

Гаэрд кивнул и снова обернулся к Ригнарду. Ему хотелось ответить, что охотники увезли с собой не только сестру Магинбьорна, но и душу самого Дальвейга. Гаэрд мог добавить, что его тревога за судьбу лаиссы Ренваль, едва ли не сильней тревоги ее брата, потому что хранитель меча Святого Хальдура знал тех, за кем они сейчас шли, и опасаться всякой мерзости имело смысл. Но ласс Дальвейг промолчал, потому что лаисса Ренваль была чужой супругой, пусть и нелюбимого, но мужа, и открывать своего отношения к ней, Гаэрд не стал.

— Ригн, — Дальвейг скрестил руки на широкой груди, — мне понятна твоя тревога, поверь, я тревожусь не менее твоего, но я не в праве до конца открыть тебе всего, что знаю. На моих устах лежит печать молчания. Скажу лишь, что мы имеем дело не с простыми разбойниками, не с заносчивым наместником и даже не с врагами Валимара. Эти люди опасней всех, кого я назвал, они враги не только мне и моему роду, но и самому этому свету. И все же, они не причинят вреда лаиссе Лиаль, пока не причинят. Лишь заполучив меня, они могут использовать ее, чтобы развязать мне язык и дознаться, где находится та вещь, которую они ищут уже не одно столетие.

— Столетие? — переспросил Ригнард. Затем округлил глаза и воскликнул. — Кто же ты, Гаэрд Дальвейг? И в чьих руках, Нечистый тебя задери, сейчас находится моя сестра?!

— Я не могу ответить, — Гаэрд отвернулся от друга, взглянул на дорогу и отчеканил. — Поворачиваем назад.

— Там Лиаль! — возмутился Магинбьорн.