Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия - Страница 41

На улице наметилась глубокая ночь к тому моменту, как в подъезд вошёл, оставляя позади двадцатиградусный мороз, да сырой холодный ветер с его завываниями. Лифт с места тронулся, поднимая вверх, а в зеркальном отражении я себя увидел и не узнал. На бледной коже румянец какой-то неестественный, будто лихорадочный, зрачки сужены, губы плотно сжаты, и весь в напряжении, будто к бою готовлюсь. Под ледяной кожей пульсация сумасшедшая от одной только мысли, что Измайлову сейчас увижу, что дотронуться смогу, что голос её услышу. Снова. Скучал по ней. Высыхал, задыхался! Не выдержал и рубанул кулаком по панели с кнопками, потому что ждать дольше было невыносимо. На этаже выскочил и по лестнице вверх побежал, по две-три ступени за раз перемахивая. На кнопку дверного звонка нажал и так удерживал, пока не услышал, что Наташа подошла.

Открыла она не сразу. Сомневалась, что стоит. А потом дверь распахнула и встала на пороге, давая понять, что не впустит.

— Скажи, что ждала. — Выдохнул, чувствуя, что сдохну, если сейчас не ответит. Измайлова молчала и кислород в лёгких нещадно кончался. — Скажи, что ждала! — В лицо выкрикнул, уверенно на неё двинувшись.

Не сдержался, на затылок надавил, заставляя голову вверх запрокинуть, и так зафиксировал. Сдавил, на взгляд ответить вынуждая, и её губы дрогнули, выдавая нервную улыбку.

— Ждала. — Прошептала она, точно как и я задыхаясь. — Вот только ты ожиданий, как всегда, не оправдал. Всё по-своему сделал. — Обвинила, дёрнулась, пытаясь из захвата вывернуться, и меня отпустило: хочет, мается, сама себя за эту слабость оправдать не готова.

Хватка превратилась в прикосновение. Нежное, осторожное, едва уловимое. И Измайлова расслабилась, ему поддаваясь. Устало глаза закрыла, всем телом ко мне прижимаясь. И никакого теперь противостояния, полное отсутствие желания что-либо мне доказать. Полы куртки руками в стороны развела и ладонями по бокам прошлась. Совсем не так, как всегда. Сегодня жадно, но будто с опаской. Будто впервые изучала, трогала. И я понимал: своим признала. Именно сейчас!

— Уверен, что любого приму? — Прошептала куда-то в шею, а я нервно сглотнул, не желая задумываться, что имеет в виду. — Выгулянного, потасканного! — Рыкнула словно в отвращении. — А я как амёба бесхребетная… рада, что вернулся, что обо мне думал всё это время. Знаю, что думал. По взгляду бешеному вижу, по дыханию срывающемуся. Зависим… как и я. И больно так… до отвращения! Потому что неправильно, потому что даже начинать не стоило. А я, назло любому здравому смыслу каждой минутой упиваюсь.

— Не прогоняй меня. — Попросил, хотя, по сути, приказать должен был. Заставить принять такую истину, поверить заставить! Я попросил, а она отрицательно головой покачала, давая понять, что если и не сейчас… если не завтра, не через полгода… всё равно уйдёт, исчезнет, растворится!

За полы куртки напряжёнными кулаками удерживая, в квартиру втянула, дверь за спиной захлопнула и тут же к ней толкнула, а я поддался. Ей хотелось, чтобы поддался, и я это знал.

— Не прогонять? — Едва не со смешком выдала. — Зачем?! — Сказала, будто выплюнула, будто вызов одним этим словом бросила. — Кто ты такой, Татарин? Кто, откуда, что обо мне знаешь? Зачем тебе это всё… — Зло выговорила и руками взмахнула, что-то невообразимое описать пытаясь. — Решай свои проблемы, дорогой!

— Ты моя проблема. — Выговорил, тоном не позволяя возразить. — И я тебя решу. — Пообещал, видя, что едва не до истерики этими словами довести пытаюсь. — И когда я это сделаю, ты успокоишься. — Заверил, а Измайлова к противоположной стене спиной припала, ногами в пол упёрлась, чтобы не опасть, не осесть, лицо ладонями закрыла, нервную усмешку скрыть пытаясь, неуверенно повела плечами.

— Чёртов щенок… зачем влез в мою жизнь… — Жалобно прошептала, то ли обвинить, то ли что-то спросить пытаясь. Руки от лица убрала и они с какой-то неестественной тяжестью на бёдра упали. — Так странно… не зная твоих мотивов, полностью доверяю. Настолько сильно, что… будто люблю даже… порой мне так кажется. — Неуверенно этому признанию улыбнулась и тут же зажмурилась, как от боли скривившись. — А ещё очень хочется, чтобы всё оказалось просто игрой. С твоей стороны. — С усилием руку на весу удерживая, пальцем в меня ткнула. — Я не знаю, что сказать, что сделать должна, чтобы отступился. Что бы тобой ни двигало, ты должен уйти.

— Почему?

— Потому что молодой и красивый, потому что впереди у тебя большое будущее. Ты добьёшься успехов, под чем бы ни подписался. Точно это знаю. Такие как ты, не пропадают, а идут далеко вперёд.

— А я тебя хочу. Как думаешь, добьюсь? — Невесело усмехнулся, а она взгляд отвела, не желая правды в моих глазах видеть.

— Пала ниц у твоих ног, Татарин! — Рассмеялась Измайлова, разведя руки в стороны.

— Так не пойдёт. — Не одобрил я выпад и она понимающе поджала губы.

— Конечно, не пойдёт, разумеется! — Множественно кивнула. — Ты создаёшь вокруг меня иллюзию, Татарин.

Заговорила Измайлова предельно серьёзно и я подобрался, понимая, что сейчас будет бить. Словами, фактами, категоричными решениями. А принимать удары нужно стоя. Так учил отец, и эти уроки я запомнил. И она, будто тоже зная эту истину наверняка, выждала, пока плечи расправлю, пока подбородок вскину, пока челюсти сожму, чтобы собственный язык не откусить, когда первый удар прилетит.

— Иллюзию счастья, заботы, свободы. Мне это нравится, и я иду за тобой. Пока смотрю в глаза, пока голос слышу, я в эту иллюзию верю, а когда контакт потерян… остаюсь той, кто я есть. Следующая фраза глупо прозвучит… вроде не так давно это было, но иногда кажется, что в прошлой жизни… так выглядит всё из дня сегодняшнего. Словно через призму, словно на старинных снимках, словно и человек тогда был другой, а сейчас вот я… такая… поломанная… Так вот, — Измайлова, смеясь, выдохнула, — так вот, я в твоём возрасте была, когда влетела по-крупному. Казалось бы, последний курс, диплом на носу, не до приключений должно быть, а вот мне захотелось кому-то, что-то доказать. Кому-то…

Многозначительно хмыкнула и я кулаки сжал, понимая, что в этом её последнем слове весь смысл скрывался. Для меня только он был закрыт, недоступен.

— Я хороший программист. — Зачем-то, будто для себя самой проговорила. — Но быть просто хорошим, знать, что сможешь, что достоин, иногда оказывается недостаточным. И в таких случаях требуется слово власть имущих. Крепкое такое слово, которое вовсе не за спиной уверенности в себе придаёт, а широко распахивает дверь задолго до твоего приближения. Возможно, даже с размаха. Возможно, даже ногой. Один заказ, второй, третий… Меня хвалили, обо мне говорили, сулили высокие гонорары. Варьировать по острию закона, склоняясь то на одну, то на другую сторону, нравилось. Это затягивает. Порой сама выкручивалась, иногда мне требовалось прикрытие, и я его получала, а потом просто перестала фильтровать происходящее вокруг. Теперь я понимаю: было вполне естественным, что влезла в крупные финансовые махинации. Играючи. Для галочки. В первый момент решила: большие деньги — большие проблемы и только потом, запоздало поняла, что ни в деньгах дело, а в том, что привлекла ненужное внимание. Официально мне лет двадцать пять светило, пожалуй, но я согласилась на сотрудничество и приговор смягчился. Так казалось изначально. Только потом осознала, что находиться под колпаком без прав и с неограниченным набором обязанностей на удачу похоже мало. А ещё куратор попался такой… с пунктиком. Он никогда не рассказывал, но, думаю, имеет неплохую психологическую подготовку. Профессиональную, я имею в виду. И интерес тоже профессиональный. Вроде как подопытный поведёт себя в той или иной ситуации. Сломается — не беда, найдём следующего, а если выдержит… что же, тем интересней будет в дальнейшем. Я могла работать в команде. В большой команде специалистов. Были у меня и задатки, и таланты, и возможности, но он решил иначе. Ему больше нравилась идея сделать из меня… эм-м-м… куртизанку! Или гетеру! Кому как нравится. Звучит, конечно, красиво, а на деле профессиональная шлюха.