Накануне (СИ) - Кротов Сергей Владимирович - Страница 4

– Архангельск! – Кричит Ильф. – Алексей, тебе же корреспонденты нужны, правда? Ну чтобы освещать в прессе поездку. Женька, поехали! Засиделись мы. Пристроим репортажи в "Гудке", да и в "Правде" с "Известиями" не откажутся. Берёшь нас с собой?

– Куда это ты тут собрался? – В дверях показалась голова Маруси.

– В Архангельск, на поезде с Алексеем. Его выдвигают в Верховный Совет. – Ильф немного сник.

– На Север? Только через мой труп! – Прижимает руки к груди жена. – Подумай обо мне, о дочке.

– Ты же слышала, что врач сказал? Я совершенно здоров! – Пускает петуха писатель и поворачивается за поддержкой ко мне. – Скажи ей, Алексей.

– Аня тоже едет… – нейтрально замечаю я.

– Ты слышала! – Подпрыгивает писатель. – Решено, Женька, беги пакуй вещи пока я не передумал брать тебя с собой. Когда отправление?

– Завтра в шесть вечера с Северного вокзала.

– Куда едет Аня? – На кухню величественно вплывает звезда советского кинематографа, за ней – Александров с Олей.

"Точно колдунья… что она с ней сделала? Румянец на щеках, плавная походка… от силы – старшая сестра".

– Со мной в Архангельск, в агитационную поездку на две недели… – выступаю вперёд, серые глаза Орловой внимательно изучают меня. – Я – Алексей Чаганов, кандидат в депутаты Верховного Совета и по совместительству начальник Ани.

"Крепкое такое, мужское пожатие у нашей звезды".

– Григорий Васильевич, – оборачивается она к мужу. – вы были когда-нибудь в Архангельске?… И я – нет.

– Любовь Петровна, вы меня без ножа режете, – взмолился он. – у нас же съёмки в Нижнем.

– Их всё равно бы пришлось отменить…. – упрямится Любовь Петровна. – если бы не Анечкин дар.

– Товарищ Чаганов… прошу вас, – Александров в отчаянии смотрит на меня. – отпустите Аню на съёмки, до конца сентября. Мы снимаем новую комедию, Волга-Волга называется, если это не в вашей власти, то я могу к вашему начальству обратится или к товарищу Сталину. Бросаю быстрый взгляд на Олю, она согласно кивает головой.

"Задумала что-то… все смотрят на меня. А что, я тоже считаю кино важнейшим из искусств"…

Спускаемся с Олей по гранитной лестнице "писательского дома".

– Что с Орловой то такое было? – Меня разбирает любопытство.

– У неё редкая болезнь Меньера. – Рассеянно бурчит подруга.

– Ну не такая уж редкая, да и болезнью это назвать нельзя. – Отвечаю без задержки.

Оля непонимающе сначала смотрит на меня, затем прыскает в кудачок… а уже в следующее мгновение этот кулачок летит мне прямо в лоб. С трудом, но, всё таки, успеваю отклониться в сторону: безотказное до сих пор оружие дало сбой.

"Всё, я уже не мальчик для битья".

– Послушай, а зачем тебе они, своих дел мало? – Равнодушно, как будто ничего не произошло, бросаю я через плечо (а у самого душа поёт).

– На всякий случай, – бросается за мной подруга, справившись с изумлением. – если с тубиком не выйдет: вдруг решат наверху придержать его до времени или обменять на что-то. А Александров с Орловой в Америке имеют связи, дружат с самим Чаплиным: идеально подходят как "агенты влияния". Мне ведь не трудно помочь женщине во время острого приступа: боль снять, посоветовать чего…

– Смотри, "Джуна", доиграешься… – качаю головой. – незаконное занятие частной медицинской практикой в СССР запрещено.

– Попрошу Шмелёва… – доносятся из-за спины мысли вслух. – думаю, не откажет девушке. А если что не так, то придёт ко мне в институт Чаганов с наганом, бухнет кулаком по столу: "Ах вы, клистирные трубки, аттестовать мою девушку на доктора и выдать докУмент по всей форме"!

"Как вариант подходит, хотя если подумать, неизвестно кто кого аттестовать должен, профессора Олю или она – их".

Москва, Кремль.

30 Июля 1937 года, 18:30.

– Что это мы всё, Алексей, о магазинах, буфетах, концертах… – Киров садится на свою любимую скамейку с видом на Москву-реку и стучит ладонью по сиденью рядом с собой. – это лишь средства, чтобы привлечь людей, занятых работой, хозяйством, детьми и привести их к тебе. Вот с этого момента и начинается главное – честный разговор избирателя со своим кандидатом. Если не это, то чем будут отличаться наши выборы от буржуазных?

– Ничем. – Согласно киваю головой.

– В этом году будет уже двадцать лет как мы живём в стране Советов, – Киров всем корпусом поворачивается ко мне, его глаза горят. – казалось бы, зачем что-то менять, люди стали жить лучше, страна развивается. Живи и радуйся, так нет: на смену Центральному Исполнительному Комитету идёт двухпалатный Верховный Совет, голосование станет равным и тайным. Зачем это? Ответь.

"Что ж и отвечу… не у каждого есть такая возможность – обсудить с членом Политбюро свои мысли".

– Думаю, что в руководстве партии увидели, что вся власть в советах и исполкомах перешла в руки небольшой группы партийных бюрократов. Эти группы формируются по признакам личной преданности, коммунистические идеалы для них – пустой звук. Они за эти двадцать лет сформировались, окрепли, вышли на уровень ЦК и недавно попытались захватить власть в стране…

– Именно!

"А ещё через двадцать лет новую поросль партократов пропалывать было уже некому"…

– … вот поэтому новая Конституция и должна провести разделение исполнительной и законодательной власти, а выборы – поставить барьер перед этими группами по проникновению в них.

– Удивил ты меня, Алексей, – широко улыбается Киров толкает меня в бок. – хотел тебе ликбез устроить, думал закопался ты в своих проводах да лампах, закрылся от жизни в своём закрытом СКБ, а ты, оказывается, глубже понимаешь что происходит в стране, чем многие партийные работники. А уж так кратко выразить самую суть… Удивил.

– Спасибо, Сергей Миронович, тогда уж разрешите воспользоваться такой возможностью и проянить для себя некоторые непонятные вопросы.

– Задавай, не тушуйся, давно мы по душам не разговаривали.

– В новой Конституции подтверждено право республик на выход из СССР, зачем это сделано? – Голос в конце предательски дрогнул.

– Закономерный вопрос… – Киров снимает фуражку, кладёт её на скамейку рядом с собой и проводит рукой по густым волосам. – в самом деле, у нас и нынче хорошего учебника по истории, тем более недавней, нет. Поэтому начну издалека. Ты, Алексей за молодостью лет не помнишь какая обстановка сложилась в России перед революцией, в шестнадцатом году: по стране, особенно по окраинам империи, прокатились национальные восстания. В Туркестане, например, в них участвовали сотни тысяч человек, но и на Кавказе, хоть они и были меньшими по численности, но число самих восстаний было огромным. Февральская революция только подлила масла в огонь: уже в самой России, на Украине, в Белоруссии, на Урале и в Поволжье возникли массовые националистические политические движения, которые стали основой для национальных автономий. Закавказье практически отделилось. После Октября к национальному конфликту добавился классовый… Началась гражданская война, иностранная интервенция с большим трудом нам удалось победить, но от огромной страны осталось всего несколько областей. Что делать дальше?

– А почему было нельзя создать единое государство? – Разворачиваюсь к нему всем корпусом. – И принимать в свой состав отдельные области, территории…

– Были и такие планы… – кивает головой Киров. – только это легче сказать, чем сделать. Как присоединять? А если не захочет Бухара присоединяться? Снова воевать? Под какими лозунгами? Да и захочет ли тот крестьянин и рабочий, воевавший за свою землю усмирять Кавказ? Много копий мы сломали обсуждая национальный вопрос, будущее государственное устройство. Сказался тут гений Ильича, сумел он убедить всех нас, что создавать надо Союз Советских республик. Чтобы для казаха, узбека, грузина власть была не русской, а родной. Чтобы вырвать их из-под влияния местных националистов. Вот для того чтобы все видели что никакого обмана нет и была введена в конституцию норма о выходе республик из Союза. Ты, Алексей, правильно сказал про партийных бюрократах, что они пытались власть захватить. Только не знал, что и они тоже пытались национальную карту разыграть.