Провокатор (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 21

Фершал пришел не сразу, долго возился трясущимися руками с замком, запустил всех в сени и ушел в дальше вглубь, где долго гремел рукомойником. В сенях от собравшихся пахло знакомо — портянками, овчиной или потным телом, а вот приемный покой, куда они вскоре попали, пах незнакомым душноватым запахом и был выскоблен до янтарного цвета досок.

— Батюшка, который раз прошу — колодит живот, спасу нет! Дай ты мне ради Христа ликобы какой, а то порой хоть по земле катайся!

Фершал равнодушно поднял красные опухшие глаза и, дыша в сторону, произнес:

— Зря ездишь. Сколько раз тебе говорил, у тебя катар желудка, тебе надо молоко пить и кашицу есть, а не селедку с квасом! Иди, иди… Что у вас? — обратился он уже к дядьке с мамкой.

Василий первым делом развернул узелок с гостинцем, фершал сгреб его в ящик стола и начал расспрашивать мать, потом приказал ей скинуть полушубок и кофту, а Митяя и дядьку выгнал обратно в сени. Минут через пять их позвали назад, мать уже оделась, а фершал непослушными руками писал на четвертушке бумаги.

— Грудная жаба, — объяснил он дядьке, а Митяй при этих словах содрогнулся, вспомнив баню и монашек, “вразумивших” его, и едва не упал в обморок, но оперся на лавку и устоял.

— Давайте пить настой калины и вот рецепт, один порошок три раза в день, аптека у самой станции.

Порошки, даром что стоили целый рубль, который дядька с причитаниями вытащил из узелка, добытого из-за пазухи, не помогли, только зря деньги потратили. Не помогла и калина — одним утром в межень[1] мать не проснулась и Митяй с Матреной и двумя младшими весь день безутешно рыдали в уголке, пока в доме суетились соседки. Мать обмыли, уложили в домовину, деловито отпели и закопали на погосте у церкви.

На поминки съехалась вся родня — и по отцу, и по матери и порешило общество сирот разобрать по семьям, оставшееся невеликое имущество поделить, а избу продать, пусть и на дрова.

Так вот из семи душ Митяй остался один, хоть и забрал его к себе дядька Василий.

Май 1898

Вот истинно — хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах.

В приподнятых чувствах я шагал к Белевским, привычно взлетел по лестнице в бельэтаж, крутанул звонок и уже совсем собрался просквозить мимо знакомой горничной в квартиру, как она загородила мне дорогу.

— Господа в отъезде, не принимают.

Что значит “в отъезде”? Я же принес книги в библиотеку…

— Вам просили передать, господин инженер, — она достала конверт плотной бумаги с росчерком “Г-ну Скамову М.Д.”, я заторможено его принял, отдал книги, поклонился и пошел вниз. Читать письмо в подъезде или на ходу показалось мне плохой идеей, домой идти не хотелось, я присел на теплую скамейку на бульварах и с нехорошим предчувствием вскрыл конверт.

Так… Милостивый государь Михаил Дмитриевич… известное вам происшествие в прошедший четверг… в таком положении… некоторые обстоятельства не позволяют… черт, да что они за хвост тянут? Неужели нельзя прямо написать, что случилось? Ладно, дальше… не вижу иного выхода… просить вас более не визитировать нас… отказаться от услуг библиотеки… не искать встреч… уехала в имение…

Приплыли.

Это, кажется, называется — отказали от дома. Рука сама опустилась вниз, из конверта выпала пятирублевка, надо же, благородные какие, даже остаток за абонемент вернули. Я снова перечитал письмо, как мне показалось, между строк сквозило некоторое сожаление — нынешние формальности в обществе были покамест сильнее личных чувств, все верно, тут еще девятнадцатый век и свои правила поведения. Странно даже что меня со всеми моими закидонами так долго терпели, наверное списывали на американское происхождение, да и держать среди читателей такую экзотическую птицу было, наверное, прикольно. Хм… некоторые обязательства, некоторые обязательства, неужели Белевские дали какие-то авансы фон Зальца? Эх, барон, барон… решил выехать на административном ресурсе?

Меня заполнила злость. Но малость поскрипев зубами, я успокоился. Ладно, переживем. С одной стороны, обидно, клянусь, обидно, ну, ничего не сделал, да, только вошел. Наташа мне нравилась чем дальше тем больше, опять же полезные знакомства, да и такое прикрытие для встреч с Савинковым где еще найдешь. С другой — может, и к лучшему, что наши отношения с Наташей не доросли до полноценного романа, инженер по нынешним временам это неплохо, но все-таки дочери генерал-лейтенанта не пара. Сословное общество, все дела, могло обернуться и серьезным скандалом. В высших кругах московского дворянства подбор женихов и невест строже, чем прием в КПСС в годы застоя, инженеру без родословной ничего не светит. И хрен с ним, как говорят, проехали. Забудется со временем. Не юноша с влажными мечтами, вешаться не побегу.

Вечером я занялся револьвером — чистка и смазка оружия суть занятие медитативное, успокаивающее и безусловно полезное, запах оружейного масла и звук, с которым детали становятся на место, благотворно действует на нервы. Потренировался выхватывать и вскидывать пистолет, зачем-то решил еще раз разобрать, но и тут хорошего окончания не случилось — ухитрился неслабо прищемить палец.

Следующим днем события развивались примерно в том же духе. Для начала в контору Бари позвонил Василий Петрович и похоронным голосом сообщил, что путеукладчик нам задробили. Дирекция Ярославской дороги после месячного рассмотрения проекта решила, что “применение столь сложного устройства не несет предлагаемых выгод ввиду избыточного числа рабочих рук вдоль линий дороги”. В известной степени они были правы, машина получилась непростая, требующая и угля, и обученного персонала, в то время как мужики с костыльными молотками и клещами для рельс и шпал вполне с задачей в населенной европейской части, по которой шла дорога, справлялись. Но Собко как-то весь осунулся и даже посмеиваться стал меньше, раздумывая, не предложить ли путеукладчик на строящуюся Виндавскую дорогу. Подсунутый ему эскиз автосцепки малость Василия Петровича развеял и он взялся его дорабатывать, не переставая бурчать, что такое начинание никому в России не нужно, вот в цивилизованных странах…

Дальше все пошло как по заказу — отказали в регистрации “Жилищного общества инженеров”, в первую очередь из-за документов. Но это, по крайней мере, предполагалось — говорил же, что не надо торопиться, что сперва надо проработать финансирование проекта и юридическую сторону, но всех так захватила идея, что “давай-давай!”. Эх, господа инженеры…

Еще через день примчался Борис и порадовал, что в общежитии Петровки, как все продолжали называть сельхозинститут, нашли нелегальную литературу и что среди прочих арестован и Савелий. Н-да, с почином вас, товарищ революционер — первый арестованный соратник. Ладно, выяснили что Губанова держат в арестантской при Басманной полицейской части, дают свидания и принимают передачи. Под этим видом мы срочно организовали Саве “невесту” из курсисток и отправили к “жениху”. Получилось удачно, барышня оказалась весьма толковой и артистичной и принесла нам весточку — книжки нашли у соседей, нашего сидельца замели для гарантии и по совокупности, но вполне могут впаять ему высылку в административном порядке.

Да уж… Но я уже особо не удивлялся, пришла беда — отворяй ворота. Но хотелось бы верить, что черная полоса когда-нибудь закончится.

В скверном настроении я вызвал на встречу Зубатова — очень не хотелось светить Губанова, но колхозный проект был важнее, чем возможная деятельность Савелия в подполье.

Сергей Васильевич и сам явился на конспиративную квартиру мрачнее тучи — как выяснилось, ему закрутили гайки, почти полностью запретив создание “рабочих обществ”, над которыми мы трудились с самого моего появления здесь. Хорошо хоть Пречистенские курсы, куда меня звали вести занятия по физике и математике для начального курса и по механике для старшего, пока не трогали. Но звоночек был крайне неприятный — консерваторов в МВД всегда хватало, стратегия “тащить и не пущать” была освящена десятилетиями практики, а всякие вольности полагались излишними. Сумеем ли мы пробить или сдвинуть эту стену — вот вопрос.