Тайна Святой Эльжбеты - Погонин Иван - Страница 12

— Мой, Сережка.

— Давно он у вас обучается? — едва сдерживая радость в голосе, спросил Тараканов.

— А с начала месяца. Курс обучения у нас четыре недели, по три занятия в каждой. Сергей занятия посещал неаккуратно и курса так и не кончил. Как только трогаться научился да по прямой ездить, так сразу же ходить на занятия перестал, несмотря на то что плату внес за весь курс. Такие ученики — хуже всего. Считают себя полноценными шоферами, а ездить не умеют. От них все беды, из-за них нас, водителей, обыватели и не любят.

— И давно он занятия бросил?

— Да уж с неделю.

— Скажите, а как у вас проходит обучение?

— Первые два занятия — теория, а потом — сплошная практика. Я сажусь рядом с учеником и подаю ему команды. Сначала мы ездим по большим улицам — на Покровку, через Елоховскую, а потом через Сокольники по Краснопрудной обратно. После я заставляю учеников ездить по узким улицам и переулкам.

— С Павлюченко только по маршрутам ездили? По его просьбам никуда ездить не доводилось?

— Ездили-с. Разницы-то большой нет, на какой улице учиться. Как-то к маменьке его ездили, она рядом с Виндавским вокзалом живет, потом домой к нему.

— А где у него дом?

— Да в Сокольниках он и живет. На Большой Оленьей.

— Дом можете показать?

— Смогу.

— Где у вас телефон?

Посланный к старшему дворнику надзиратель сообщил, что в квартире трое: наниматели — братья-близнецы и их приятель — студент. Пьют. Подручный дворника уже два раза им за водкой бегал.

Сыскные решили не рисковать и брать бандитов, не дожидаясь Семинариста. Руководил операцией лично Кошко.

— Тараканов, Павлов, Семенов и Фокин — к черному ходу. Тараканов — старшим. Как начнут убегать, бейте их, что есть мочи, не церемоньтесь и не жалейте. Но только не до смерти! Селезнев и Николаев — к воротам, если кому-то удастся вырваться со двора, встречайте их там. Городовые и Швабо со своими людьми — окружайте дом по периметру. Казимир Станиславович, расставьте людей так, чтобы их ни в коем случае не было видно из окон.

Когда все заняли свои места, Кошко подозвал к себе агента, одетого посыльным.

— Дай-ка я тебя, Степанов, перекрещу. Помилуй тебя, Господи.

Степанов сам тоже перекрестился, надел фуражку и зашагал к надворному флигелю, в котором проживал Павлюченко.

Фотограф сыскного отделения, изучив записку Семинариста, найденную у Акулины, написал его почерком письмо, в котором предлагал подельникам как можно быстрее скрыться из квартиры, адрес которой стал известен легавым-сволочам. Это письмо и лежало в кармане шинели посыльного.

Степанов поднялся на второй этаж и позвонил.

Дверь открыл сам Павлюченко. Он был без тужурки, в одной сорочке. Его слегка пошатывало.

— Чего тебе?

— Записку велено передать, ваше благородие.

— Велено, так давай.

Посыльный вручил студенту сложенный вчетверо лист бумаги.

— В книжке извольте расписаться.

Павлюченко нетвердой рукой чиркнул в услужливо поданной разносной книге и стал разворачивать лист.

— Кхм. На чаек бы, ваша милость!

— Ступай, ступай, тебе уплачено.

Степанов развернулся и взялся за дверь.

— А ну стой!

Агент остановился и стал медленно поворачиваться.

— Кто тебе записку передал?

— Не могу знать-с. Мы фамилиев не спрашиваем.

— Где ты ее получил?

— Так на вокзале же. Мое место — у Ярославского вокзала. Подошел господин, велел по этому адресу записку передать, в собственные руки квартирохозяину.

— Давно это было?

— Ас четверть часа. Барин наказал извозчика взять и быстрее к вам ехать. Два рубля дал. Ну я и торопился, как было приказано.

— Каков из себя барин?

— Так обыкновенный. Высокий, чернявенький. Одет в пальто и шляпу.

— Ладно, иди.

Степанов замялся.

— На чаек не изволите ли?

— Иди отсюда, пока цел! Два рубля ему мало!

Степанов открыл дверь и пошел вниз по лестнице.

Он вышел со двора на улицу и прислонился к стене. Несмотря на то, что погода стояла прохладная, пот катил с него градом.

В это время в квартире Павлюченко трое мужчин лихорадочно одевались.

— Быстрее, Сычи, быстрее.

Студент открыл комод, достал оттуда револьвер, взвел на нем курок и сунул за пояс.

Уходили через черный ход. Как только один из Сычей открыл уличную дверь, то тут же получил поленом по голове и упал. Павлюченко среагировал моментально: выхватив револьвер, он три раза подряд выстрелил в дверной проем через голову шедшего впереди второго Сыча и бросился бежать назад в квартиру. Со стороны сыщиков раздались беспорядочные выстрелы из четырех револьверов. Все пули достались Сычу. Упал он так неудачно, что перегородил узкий проход черной лестницы. Когда сыскным удалось перебраться через его труп, они услышали звук запирающегося замка. Парадную дверь квартиры в это время ломали городовые. Павлюченко выпустил в парадную дверь несколько пуль, после чего ломать ее перестали.

— Сергей Аркадьевич! Сергей Аркадьевич, отзовитесь! С вами говорит начальник сыскной полиции коллежский советник Кошко Аркадий Францевич. Я предлагаю вам выйти из квартиры и сдаться. У вас нет другого выхода, ведь не век же вы там будете сидеть! Нас много, а вы один. Когда-никогда, а припасы у вас кончатся, как съестные, так и боевые. Уж не думаете ли вы, что мы без вас отсюда уйдем? Я уверяю вас, что нет. Будем под вашими дверьми сидеть до победного конца, сколько понадобится. Сдавайтесь, голубчик!

В ответ на эти слова из квартиры раздался одиночный выстрел.

— Ломайте, ребята! — крикнул Кошко.

Городовые с опаской подошли к двери и, стараясь укрыться за стеной, стали наносить по ней удары взятыми у дворника ломом и топором. Никто больше в дверь не стрелял. Кошко достал из кармана пальто папиросы и закурил. Наконец, дверь была сломана. Сыскные, держа револьверы наготове, зашли в квартиру. Павлюченко полусидел-полулежал на полу, прислонившись к стене прихожей. У его правой руки валялся револьвер, а на стене растекалось пятно, состоящее из крови, кусочков костей черепа и вещества головного мозга.

— Плохо, очень плохо, господа! Тараканов!

— Я, ваше высокородие!

— Я же вам приказал бить, а не убивать! А вы? У убитого 7 пулевых ранений! Семь! И все в области головы и верхней части тела!

— Там темно было, ваше высокородие…

— Темно! Ствол револьвера пониже нельзя было опустить? Или со страха палили куда попало?

Тараканов молчал, опустив голову.

— Фокин, это ты додумался поленом работать?

Фокин вскочил.

— Я, ваше высокородие! Метод проверенный.

— Проверенный! Знаешь, что врач говорит? У Сыча — перелом основания черепа! Он в критическом состоянии, с минуты на минуту помрет. Нельзя было полегче бить?

— Вы же сами сказали: бить, что есть мочи…

— Я сказал! Я фигурально выразился, а ты… заставь дурака богу молиться… Прокурор подробный рапорт уже требует. Неизвестно, сколько мы теперь будем отписываться! Да и отпишемся ли? Я представляю завтрашние заголовки газет: «Чины сыскного убили обывателя поленом»! Дал бог работничков… Ладно. Всем отдыхать до завтра. Завтра на утреннее совещание каждый из вас должен предоставить соображения о том, где нам теперь искать главаря.

Собираясь со службы домой и надевая шапку, Тараканов обнаружил в ней дырку с оплавленными краями, на пол вершка выше того места, где обычно в шапке находилась его голова. Сразу же задрожали колени. Он сел на стул. Швабо, который стоял около двери и ждал Тараканова, с недоумением уставился на него:

— Осип Григорьевич! Ночевать здесь собрались?

— А?.. Нет, иду. — Тараканов тяжело поднялся.

— Что с вами? — Швабо внимательно посмотрел на коллегу, потом перевел взгляд на шапку, которую Тараканов держал в руках.