Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей - Страница 22

— Это ты скорее отрыжка акулы, а не я. А за бортом я уже был. Ничего, и там «рыбы» живут. А тебя там ждут, один из тамошних монстров просил меня, чтобы я предупредил тебя!

— Тебя же Жан зовут?

— Нет, Жаком!

— А ну да, я плохо французские имена знаю, — стал я увиливать. — Да, так и сказал: «Жака увидишь, передай, что дни его сочтены и его скоро съедят змееголовые кальмары». Слышал о таких?

— Нет, — слегка испуганным голосом проговорил тот.

— Ну, это не важно, главное, что они о тебе знают. Но я обещал поговорить с ними, чтобы они повременили, пока я с вами. А там, там мне будет всё равно.

— Что за чушь ты мелешь, гачупин!

— Ну, такую же чушь, что сотворила со мной морская стихия. Ты же, наверное, не веришь, что меня вернули обратно таким же, каким я и был?

Моряк озадаченно молчал и вроде даже как-то напрягся, услышав от меня такое. Ну, а что он хотел, чтобы я продолжал терпеть от них оскорбления и поношения, а ради чего? Я уже в третий раз почти что умер, и это за какой-то месяц. «Крыша» у меня крепкая, но на такое количество неприятностей она совсем не рассчитана. Всему есть предел.

Пират так и не нашёлся, что сказать и, вспомнив о полученном приказе, продолжил, как ни в чём не бывало.

— Ладно, отрыжка Старого Роджера, давай пошевеливайся. Тебя ждёт капитан.

— Он не может идти! — это уже вмешался падре в наш разговор. А вообще, я спокойно общался и с англичанами, и французами, и испанцами, быстро схватывая и запоминая новые слова и разговорную речь. То, что этот мир был с магией, добавляло понимания при общении с окружающими, кем бы они ни были.

То, что я не мог понять, мне переводил падре, и наоборот. Ну, а сам Гасконец довольно сносно знал испанский, так что, разговаривая с ним, я обходился без жестикуляции и задумчивых пауз.

— Не может идти сам, понесём, — тут же ответил пират, — не сможет — поможем, не хочет — заставим, и… Что он хотел сказать дальше, я так никогда и не узнал, пришлось довольствоваться теми изречениями, которые я уже услышал. И я добавил.

— Я не смогу идти! — и пояснил — сил нет!

— Ну, тогда ясно, тогда понесём! — и пират, открыв дверцу деревянной клетки, зашёл внутрь и, подхватив меня за шиворот, понес наверх. Поднимаясь по лестнице из трюма, он вынужденно взвалил меня, давно ничего не евшего, себе на плечо и выволок из трюма на палубу.

Свежий морской воздух и солнечный свет подействовали на меня как слабый наркотик. Голова закружилась, меня поставили было на ноги, но я сразу же упал. Пришлось пирату и дальше нести меня в капитанскую каюту.

Усадив меня на рундук, Жак удалился, оставив один на один с Гасконцем. Тот довольно долго меня разглядывал с несказанным интересом. А потом проговорил.

— Признаться, гачупин, ты меня удивил. В таком тщедушном теле живёт неукротимый дух. Не ожидал я этого от испанца.

Что я мог ответить на это, что я не испанец? И что у меня русская душа. И что бы это изменило? Я чувствовал, что дело уже давно не в том, что я пришелец в чужом теле, а в том, что за плечами этого подростка несколько десятков поколений людей, связанных с морем. Эти люди испокон веков ходили в море, жили там, возвращались и снова уходили в море.

В крови нескольких поколений потомственных мореходов уже плескалась не кровь, а неизвестная мне смесь, основу которой составляла скорее морская сильно йодированная соль, чем эритроциты с лейкоцитами. И чем испанцы хуже французов, голландцев или англичан?

Да ничем! Испания — единственная из них создала империю, а Англия, Республика Соединённых Провинций и Франция до сих пор делили континент, воюя как между собой, так и с другими странами.

Высокоразвитая культура была в Испании, а не в этих странах, и именно выходцы из этих трёх государств составляли подавляющее большинство людей, которые становились пиратами. Разумеется, ничего этого я вслух не сказал. Ни к чему это. Не поймут. Все три страны привыкли умалять чужие достоинства и выпячивать свои, так что говорить об этом было целиком и полностью бесполезно.

— Я хочу есть! — не логично ответил я на слова его удивления моей стойкостью.

— Ты голоден? Тебя не кормили?

— Вы меня вызвали на разговор, но есть я не могу. Мне нужна каша, а не кусок грубой лепёшки, которую принесли ваши люди.

— Ха, может быть, тебе ещё молока налить?

— Я с удовольствием, но мой желудок не в состоянии сейчас переварить кукурузную лепёшку. А вам явно что-то от меня надо, поэтому я и прошу вас. Сначала накормите, а потом спрашивайте, или требуйте, как вам уже будет угодно.

Гасконец помолчал.

— Кто тебя научил так разговаривать, юнец?

— Падре!

— Да, этот может, — согласился со мной Гасконец и добавил, — иногда мне кажется, что я разговариваю не с подростком, а со зрелым юношей. Но ты слабо умеешь пользоваться магией, я бы давно уже это почувствовал, и значит, ты действительно подросток. Любой взрослый на твоём месте уже давно бы смог сбежать с корабля. А ты до сих пор здесь, а ведь у тебя был шанс спастись!

— Это слишком дорого мне будет стоить, — туманно и мрачно ответил я.

Гасконец, резко сощурив глаза, посмотрел мне прямо в лицо, надеясь там что-то увидеть, кроме усталости и безысходности.

— А ты не так прост, либо ты что-то скрываешь. Не хочешь заключать договор со Старым Роджером?

— Не хочу, — не стал я его разубеждать, — не для него моя душа, и вам не советую! — зачем-то предупредил я его.

— Мы давно уже все прокляты, — неожиданно грустно сказал Гасконец.

— Ещё нет, ещё нет, — повторил я два раза своё утверждение и медленно покачал головой, вспомнив при этом капитана Барбоссу из «Пиратов Карибского моря».

— Ты меня пугаешь, малыш! — и Гасконец низко склонился передо мной, приблизив своё лицо прямо к моему. Взгляд его прозрачно-голубых глаз пытался проникнуть в меня, подобно рентгеновским лучам, и просканировать всего, надеясь найти ту информацию, которую я скрываю от него.

Пристально глядя в эти абсолютно бездушные глаза, мне хотелось только одного — фыркнуть, точно кошка, и вцепиться ему в нос зубами и рвать, рвать его в клочья ногтями, зубами, руками, чем угодно, лишь бы не видеть его ненавистную наглую рожу. Видимо почувствовав это, он отпрянул от меня. Мои волосы, безжалостно обрезанные пиратским ножом, встали дыбом, торча во все стороны, а глаза пытались вылезти из орбит от плохо сдерживаемой ярости.

Гасконец, ничего не говоря, только сморщившись, как будто съел кислый лимон, отворил дверь своей каюты и крикнул: — Эй, кто есть на палубе, кока ко мне! — и захлопнул дверь, снова повернувшись ко мне.

Капитан «La Gallardena», немало поплававший и повидавший на своём веку как множество людей, так и кораблей, переваривал увиденное и услышанное от юнца. Вся беседа, задуманная им, чтобы заставить сотрудничать этого детёныша рыбного филина, пошла насмарку.

Он пытался разглядеть в этом подростке его магическую сущность и связанность с тёмными силами или увидеть его связь с тёмной магией, но не почувствовал ничего. Вообще ничего, но юнец на короткое время превратился от его взгляда в нечто, не совсем обычное.

Его грубо обкромсанные ножом волосы встопорщились, как у птицы, торча в разные стороны, а глаза, до этого равнодушно-спокойные, неожиданно стали злыми и колкими. В них поселилась дикая необузданная ярость, превратившая небольшие зрачки в огромные чёрные провалы, отчего глазное яблоко, и так не блиставшее белизной, приобрело грязно-жёлтый цвет. Нос, с небольшой элегантной горбинкой, превратился в кривой клюв, как у филина. И если бы он был ороговевшим, то подросток обязательно бы им клюнул его, вцепившись в лицо. Филин, как есть, филин!

Гасконцу было неприятно осознавать, что нашёлся человек, который будил в нём противоречивые чувства, одно из которых было чувство опасности, исходящей от этого гачупина. Но дело надо было делать, а его знаний определенно не хватало для этого.

Если команда поймёт, что они заблудились, а капитан не может найти обратный путь, то они выйдут из-под контроля и свергнут его. И хоть подходящих кандидатур не было, но такой вариант исключить было нельзя. Всегда найдётся тот, кто будет более достоин и более щедр, по их мнению.