Боль мне к лицу (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 41

Я — по привычке.

Ваня — еще не понимая, откуда она берется.

Ему только предстоит все понять.

— Иди ко мне, — он подзывает меня словно кошку, похлопывая по бедру. В голосе — тоска и усталость, и мне снова хочется наполнить его силой, вдохнуть жизнь. Я дохожу до Вани, сажусь рядом. Полицейский прижимает меня к себе, утыкаясь носом в висок.

— Обои тоже она? Или твоя работа?

— Моя, — отвечаю я, и начинаю хохотать, а Ваня — следом за мной, выпуская скопившееся напряжение.

Насмеявшись до слез, мы перебираемся в гостиную. Пока я расправляю постель, Иван раздевается, ставит на зарядку телефон, включая его. Почти сразу мобильный оживает, разливаясь стандартной мелодией, но отчего-то в гулкой темноте комнаты она кажется тревожной.

— Незнакомый номер, — хмурится полицейский, после чего принимает вызов, нажимая на громкую связь. Сначала мы слышим лишь непонятный шум, а после раздается припев знакомой песни

— «Пять минут, пять минут — бой часов раздастся вскоре. Пять минут, пять минут — помиритесь те, кто в ссоре. Пять минут, пять мину, разобраться, если строго, даже в эти пять минут можно сделать очень много. Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре, помиритесь те, кто в ссоре…»

— Выключи! — я дергаю полицейского за руку, выводя из оцепенения. Взгляд его кажется стеклянным, обращенным куда-то сквозь меня. — Ваня, Ванечка!

— Пять минут, — медленно тянет он, не реагируя на мои слова. — В прошлый раз были часы — без десяти двенадцать. Теперь — без пяти. Помиритесь те, кто в ссоре. Янка!

Он уже срывается, чтобы бежать, но тут вспоминает обо мне.

Я отхожу назад, качая головой. Как легко Ивану покинуть меня, оставить одну. Так было всегда, было и будет.

— Аня… Черт, — Доронин трет лицо рукой, ерошит волосы нервными движениями, мерит комнату шагами. Он — порыв ветра, ураган. — Кто следующая жертва, Аня?

Я закусываю губу, с отчаяньем глядя на него.

— Не знаю, Иван, не знаю!

Мужчина дергает мобильный, выдираю зарядку из розетки, набирает номер жены, но она не отвечает.

— Вань, ты видел, сколько время? Третий час ночи, она спит.

Я чувствую горечь во рту, говоря о его супруге. Не стоило ждать, что карточный домик простоит долго.

— Ань, мне ехать надо. Я должен проверить…

— Конечно, — киваю головой.

— Аня, если это маньяк…

— Не оправдывайся. Это твоя семья.

Он переминается с ноги на ногу, глядя исподлобья, словно я виновата во всех бедах. Возможно, в чем-то так и есть.

— Завтра Романцеву хоронят. Пойдешь?

— Пойду, — киваю я. Всю неделю она снится мне, сломанная и мертвая. Попрощаться — лучшее, что я могу сделать. Для нее ли, для себя — не важно, но знаю, — это именно то, что нужно.

Ваня срывается, исчезая за порогом квартиры, оставляя меня одну.

Все логично, все так, как должно было быть. Я ложусь спать, ожидая его приезда, но ни сегодня, ни завтра Иван не появляется.

Я жду его с самого утра, просыпаясь непривычно рано, но понимаю, что зря. Мой телефон молчит, сама я не решаюсь позвонить первой. Тревожные сны, терзающие на протяжении ночи, оставляют на лице печать скорби и тоски.

Умываюсь, долго и тщательно чищу зубы, надавливая на них щеткой так сильно, что из десен начинает сочиться кровь. Сплевываю под волнительные возгласы шептунов, набираю полный рот холодной воды, и долго держу ее, не дыша.

«Отстаньте», — мысленно отмахиваюсь от голосов, сплевывая.

Без Вани мне не хочется красить лицо, наряжаться. Натягиваю темную одежду, открываю паспорт, извлекая на свет медальон Лили. Раздумываю, поглаживая холодное золото, но все же надеваю на шею, пряча за ворот футболки. Перед выходом из дома прячу глаза за темными очками.

Солнце, которого не было последние дни, ярко светит, заливая все вокруг теплым светом. Солнце в день похорон Солнца…

Сажусь в такси, чтобы поехать по адресу, присланному Ваней в сообщении вчера ночью. Сверяюсь еще раз с названием улицы, отпечатавшимся навсегда в памяти, но не успеваю убрать телефон обратно в карман: раздается звонок. Долго не отвечаю, видя незнакомый номер. Голос Гурченко всплывает из памяти, перебивая мелодию сотового.

— Алло, — произношу осторожно, не ожидая ничего приятного. Впрочем, так оно и есть.

— Привет, чокнутая. Понравился мой подарок? — узнаю голос Яны, и неожиданно стыд начинает разъедать изнутри. Каков бы не был ее поступок, я ее понимаю. Роль любовницы оказывается куда тяжелее, чем шизофренички. — Чего молчишь? Язык проглотила? Кто тебя просил лезть в чужие отношения? В дурдоме трахаться было не с кем? — лицо горит алой краской стыда, я накрываю мобильный второй ладонью, не давая звонкому женскому голосу выбраться за пределы заднего сидения. Водитель с любопытством поглядывает на меня через зеркало заднего вида, и я забиваюсь в угол так, чтобы не пересекаться с ним глазами. — Ты ему не нужна, понимаешь? Мне даже жаль тебя, дурочка. То, что вы пару раз переспали, еще ничего не значит. Не строй на него планов, ничего у тебя не выйдет. Знаешь, где он был вчера ночью? Со своей женой? Знаешь, чем мы занимались?

— Догадываюсь, — не желая развивать тему, отвечаю я, в чем-то согласная с Яниными словами. Все так и есть. Вот она, цена моего недолгого, хрупкого счастья.

Доронина еще кричит что-то, распаляясь от собственных же слов, но я отпускаю телефон ниже, не выключаюсь, и прижимаю его к груди. Туда, где сейчас больше всего болит. Яна делится своим страданием, завернутым в обличительные слова, и я принимаю часть его на себя. Глаза жжет сухим жаром, но слезы никак не соберутся.

Когда такси подъезжает к дому, где жила Солнце, в трубке уже ничего не слышно. Я аккуратно выключаю звук, убирая телефон в карман. В груди жжет огромная черная дыра, выросшая на месте обуглившегося сердца.

Я пытаюсь затеряться среди пришедших попрощаться с Лилей, страшась предстоящего зрелища. Мне хочется помнить ее живой, пусть с испуганными оленьими глазами, нервно грызущую ногти, когда Иволга рассказывает страшные истории, прозрачную, — но с бьющимся сердцем.

Когда выносят гроб, понимаю, что никакие силы не заставят меня подойти ближе, туда, где разрывая сердце криком, плачет ее мать. Темный платок скрывает такие же светлые волосы, как у дочери, широкие рукава платья напоминают вороньи крылья, хлопающие в отчаянье над телом своего ребенка.

Ее пытаются успокоить, отводя в сторону, давая попрощаться выстроившимся в очередь людям в черных одеждах.

Теряясь в конце процессии, я прихожу к выводу, что последние события ослабили мое внимание. Я позволила чувствам затмить все остальное. Так не может продолжаться дальше, нужно найти способ отыскать маньяка и вытрясти из шептунов правду. Может ли убийца быть здесь, в толпе? Я уверена, что это не совпадение, и личность Солнце не была для него тайной. Более того, он убил ее не по наитию, а согласно своему плану. Вот только являлось ли для него сюрпризом мое появление на кладбище или он ждал меня? Мог ли серийник следить? Я шла, влекомая голосами, за мной — полиция, а если еще и убийца — одновременно? Ведь кто-то вывел из игры Толика.

Парень с кладбища и маньяк — один и тот же человек или два разных? Мысленно я не делаю между ними разницы, но ведь он уверяет, что настоящий убийца куда ближе. Только кто он?

Думать об этом, когда впереди несут гроб с убитой по какой-то странной логике девочкой, едва оказавшейся на свободе и тут же лишившейся жизни, кощунство. Но разыскать преступника нужно, во что бы то ни стало.

«Не время», — шелестит одна из них, четвертая.

«Когда оно будет? Когда меня вот так же, как Лилю, понесут на кладбище?».

Она не отвечает. Надеюсь, мне уготован иной исход.

Я разглядываю толпу людей в черном, особенно внимательно — мужчин. Может ли он быть здесь? Наверняка, среди провожающих есть кто-то из полиции, задающийся такой же целью. Но в мою пользу есть весомый аргумент — я его видела. Видела, и осталось живой. Надолго ли?