Медленный яд (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 11

На входной двери — домофон, но кто-то оставил выдвинутым ригель замка.

— Проходной двор какой-то, — захожу, поражаясь тишине. Слышно, как цокают каблуки туфель по кафельному полу, и больше — ничего.

Открыв дверь в первый кабинет, останавливаюсь. Мужа нет, и мне все это не нравится.

— Кирилл! — прохожу вперед, оглядывая пустое пространство, только два офисных стула возле окна и белый пустой стол. Справа в помещении есть карман, со встроенным шкафом, сворачиваю туда и замираю. Муж лежит лицом вниз, сжимая в ладони телефон.

— Кирилл, Кирилл! — неловко опускаюсь на колени, проклиная узкое платье, высокие каблуки, тяжелое ожерелье, которое бьет по шее и душит, словно кто-то затягивает его сзади, не давая мне дышать.

Переворачиваю мужа, стараясь не навредить ему, — вдруг упал неудачно, и его нельзя трогать? А самой страшно, что вот-вот наступит нечто неотвратимое, и это ощущение заполняет мозг, словно туман.

Я не переставая повторяю его имя, словно он может откликнуться, сказать что-то. Глаза Кирилла закатались под верхние веки. Я дергаю рубашку, расстегивая ее, припадаю головой к груди и пытаюсь услышать сердцебиение, которого нет.

— Господи, господи, Кирилл, я не знаю, что делать, ну помоги мне, пожалуйста, — бормочу, нащупывая сотовый. Набираю ноль-три, но сбрасываю, вспоминая, что с мобильного другой номер, а какой — никак не могу вспомнить. Трясутся пальцы, и мне кажется, что жизнь моего мужа уходит через них. Поскуливая, открываю приложение и кричу голосовому помощнику:

— Вызови «скорую помощь»!

А сама вспоминаю уроки первой помощи из автошколы и начинаю делать массаж. «Вдруг это вообще не сердце? Вдруг я его сейчас убью своей помощью?»

Разговор с оператором «скорой» запоминается только фрагментами — я снова кричу, постоянно отвлекаясь на то, чтобы вдохнуть воздух в рот мужу, и продолжаю надавливать ритмично на грудь, пытаясь завести его сердце.

Он же здоровый, Господи, вообще никогда ни на что не жаловался! 

Все двадцать минут, что к нам едет бригада, я не останавливаюсь. Когда фельдшер пытается оттащить меня, я огрызаюсь, отбиваясь.

— Женщина, остановитесь! Умер он, вы ему уже не поможете, — молодая девушка сочувственно гладит меня по плечу, и только ее слова вытягивают меня в реальность. Я отползаю на четвереньках, пятясь назад, и не свожу глаз с Кирилла.

— Может, позвонить кому-нибудь? Чтобы за Вами приехали?

Но я не отвечаю, просто мотаю головой. Единственный человек, которому я всегда звонила, когда попадала в беду, лежит сейчас, накрытый с лицом собственным пиджаком.

Папа приезжает забрать меня, и я сажусь в машину, ощущая дикую боль в мышцах рук, такую, что не могу удержать даже мобильный.

Эта боль не проходит неделю, и только благодаря ней я понимаю, что все еще живая.

Как только мама открывает дверь своим ключом, я тут же выхожу ей навстречу, не давая первой сделать шаг внутрь.

— Невтерпеж? — укоризненно интересуется она, сторонясь. В руках — полные пакеты еды, в голосе — металл и осуждение.

— Именно, — отвечаю резче, чем хотелось бы. Кажется, что я вырвалась на волю, и теперь я несусь вниз.

На улице печет, и я чувствую, как жарко в черных джинсах и футболке. Наверное, уже пора снять с себя темные вещи, но я не могу. Рука не поднимается схватить из шкафа яркую одежду. Я заезжаю домой, прежде чем отправиться в офис, чтобы зарядить выключившийся телефон и помыться.

Как только мобильник отыскивает сеть, мне тут же сыпятся пропущенные вызовы, сообщения в соцсетях, и я раздраженно хлопаю кулаком по спинке дивана. Как все некстати!

Десяти минут мне хватает, чтобы собраться и натянуть темно-синее платье, — первый шаг в сторону от черного. Не досушив волосы до конца, вылетаю на работу. Одной рукой нажимаю на кнопку телефона, записывая голосовые ответы всем, кто домогался меня с утра, другой удерживаю руль. Пару раз попадаюсь на камеру, пролетая выше положенного, и тут же матерюсь. Терпеть не могу нарушать правила. И врать тоже — но приходится.

— Жанн, я была в больнице, вот только вышла. Ничего страшного не произошло, в офисе буду скоро, сразу к тебе зайду, если ты еще не на обеде, — и подобных сообщений еще десяток. Никогда бы не подумала, что окажусь вдруг нужна сразу стольким людям.

Бросаю тачку, перекрывая несколько автомобилей, и взлетаю по лестнице в офис — новый, но не тот, который присматривал Кирилл.

Как научится не отвлекаться на мысли о нем каждую минуту?

Никак, особенно, когда вижу рядом почти каждый день Илью.

Это он был последний, кто встречался с мужем в тот день. Именно из-за него у Кирилла оторвался тромб, закупоривший сосуд. Это он попался мне навстречу, когда я ехала в офис за мужем, не зная, что того уже нет в живых.

И если бы не регистратор на моей машине, я бы никогда не узнала, что Поддубный проехал мимо на своем синем «Мерседесе», разминувшись со мной на минуты.

Хранящееся у меня видео никогда не послужит доказательством следственным органам или друзьям мужа, но для меня оно — неопровержимо. И если бы я оказалась чуть внимательнее, глядя по сторонам, выехала чуть раньше или зашла, не стесняясь помешать, все обернулось бы иначе.

Но пока у меня есть только один враг.

Мы проходим с ним молча, даже не здороваясь. Меня тут же хватает за руку офис-менеджер, отправляя к эйчару, где пришедшие на собеседование девушки ждут меня.

— Тут дурдом какой-то, — доверительно шепчет Олеся и тут же убегает дальше, держа в руках распечатку бумаг.

— А вот и Александра Эдуардовна, — улыбается эйчар, за спиной у сидящей блондинки показывая мне кулак, но я только киваю головой, не обращая внимания на красочный жест.

— Здравствуйте, — и только я начинаю спрашивать о том, что умеет кандидатка, как дверь к нам в кабинет распахивается и на пороге появляется Поддубный.

Я вижу, как в недовольстве искривляются его губы, когда приходится говорить со мной.

— Ты перекрыла мне дорогу. Переставь машину.

В словах нет никакой интонации, но именно за этим и скрывается все его отношение ко мне. Блондинка смотрит на него большими глазами, в которых явственно читается интерес, и я мысленно ставлю на ней крест. Мне только этого не хватало.

— Прости, сейчас уберу. Торопилась.

— Не похоже, — замечает он, и словно камень в меня бросает. Нервы на исходе, и я говорю ему, проходя мимо:

— Пошел ты, — и несусь в сторону машины, чувствуя, как горят даже уши.

Детский сад, с ним нельзя так, надо умнее. Но после разговора с Лизой, после всех воспоминаний, которые всплыли за сегодняшний день, после бессонной ночи, я не способна мыслить рационально.

Занимаю свободное место, с визгом стартуя с места. Возле курилки замирает Жанна с сигаретой во рту, Олег оборачивается, не успев закурить. Такой нервной меня здесь не видели, и я словно сейчас не по асфальту еду, а по собственной репутации спокойного человека.

Плевать.

Поддубный останавливается перед моим капотом, которым я почти уперлась в стену, и смотрит, как на обезьяну. Мы не отводим взгляда друг от друга, пока в кармане платья не начинает вибрировать телефон. Я отворачиваюсь, доставая его, и вижу пришедшее смс.

Наверное, кадровик напоминает о том, что меня все еще ждут люди. Не то, чтобы я не могла обойтись без собственного секретаря, но таков порядок.

Я громко хлопаю дверью.

У Поддубного дергается бровь — та самая, со шрамом, который он заработал благодаря мне. Детские качели, с которых я резко спрыгнула, со всего маху ударили его по лицу. Илье тогда было лет шесть или семь. Он не сдал меня родителям, мужественно сдерживая рыдания. Ему наложили несколько швов в больнице, а после мама жаловалась, что с тех пор, в моменты, когда сын сильно нервничает, раненая бровь начинает дергаться.

Мы снова не говорим друг другу ни слова.

Мужчина садится, наконец, в свой автомобиль, Жанна с Олегом отворачиваются, а я захожу в офис, ощущая, как подрагивают пальцы.