Лабиринты Роуз (СИ) - Абалова Татьяна - Страница 28

Фарух в мельчайших подробностях помнил тот день, когда впервые узнал о существовании Петра Пигеон. Лолибон все больше доверяла старому жрецу и перестала стесняться вовлекать его в свои интриги. Однажды она принесла книгу, на которой светилась магическая печать хранилища королевства Эрия. Фарух не стал спрашивать, как запретная книга попала королеве в руки. Его поразило содержание пергаментных страниц: там подробно описывался ритуал прохождения дорогой Бахриманов.

— Скажи, Фарух, в каком возрасте вы, жрецы, можете самостоятельно вызвать портал?

— Как только научимся говорить, госпожа. Но мало кто из отцов отпустит малолетнее чадо в путь, где оно может легко заблудиться. Поэтому мы предпочитаем как можно позднее передавать знания открытия портала.

— Пятнадцать лет — этого возраста для жреца достаточно?

— Вполне.

— Можно ли научиться вашей магии с помощью книги?

— Нет такой книги, которая правильно описывает открытие портала. Не достаточно прокричать слова «Дорогу идущему Бахриману», важно точно воспроизвести жест рукой, повторить его тысячи раз, и только тогда….

— Значит, книга не поможет? — прервала объяснения жреца Лолибон.

— Даже если бы я постарался сам описать каждое движение с большими подробностями, ничего бы не вышло.

Увидев, что королева недовольно сдвинула брови, Фарух поинтересовался:

— Моя госпожа, объясните мне, чего вы хотите добиться с помощью этой книги и, может быть, я смогу вам помочь.

Лолибон помолчала, пристально глядя на согнувшегося в раболепном поклоне старика, но потом решилась:

— То, о чем я расскажу, не должна знать ни одна душа, — дождавшись кивка, она продолжила: — Во дворце короля Эрии живет юноша, не подозревающий, что он внук Верховного жреца. Мне нужно, чтобы он исчез, а его приемные родители сошли с ума, разыскивая его по всему свету. Я надеялась, что ему достаточно только прочесть книгу, и он исчезнет в портале, повторив магический жест Великих Бахриманов. Его мальчишеское любопытство должно было бы погубить его.

— Вы хотите его смерти?

— Мне все равно, где он выйдет из портала, будут ли там смертоносные ловушки или нет. Моя цель — месть его приемным родителям. Ты сам должен ненавидеть их — это Эдуард и Свон Эрийские.

— Убийцы Бахриманов… — задумчиво проговорил Фарух. — Но, моя госпожа, зачем терять могущественного мага, коим при правильном обучении станет внук Верховного жреца? Он будет верой и правдой служить своей спасительнице, я позабочусь, чтобы мальчик освоил полезные для Тонг-Зитта науки. Вы не представляете, каких высот он достигнет! Я и мой сын — ничто против последнего Верховного жреца.

— Но как мне вытащить мальчишку из Эрии?

— Я подумаю. Дайте мне время.

С помощью белка яйца птицы Турух жрец сотворил сложное заклинание. Книга, подброшенная в королевскую библиотеку Северной Лории, ждала своего часа. Когда внук Верховного жреца оказался поблизости, она потянулась к его спящей магии и упала под ноги подростка. Если бы принц Генрих пробежал мимо, то граф обязательно вернулся бы к книге, не в силах отказаться взять заколдованную вещь в руки.

С этого момента пошел отсчет времени: произнес бы Петр заклинание «Дорогу идущему Бахриману» или нет, махнул бы рукой или держал ладони сцепленными, портал все равно открылся бы и втянул в себя юного жреца. С другой стороны портала его ждали Фарух и Анвер, вложив в заклинание призыва все свои силы. Как только Петра протащило дорогой Бахриманов и швырнуло к ним в руки, все трое, измученные магией принуждения, забылись долгим сном.

Фарух ни разу не пожалел, что своим вмешательством сохранил Петру жизнь. Тот, как и ожидалось, стал сильным жрецом, но пользовался магией осторожно, не пестуя в себе ни злости, ни обиды, которые хотела бы пробудить в нем Лолибон. Влияние приемных родителей, растивших мальчика в любви, оказалось сильнее магии Бахриманов. Фарух знал, что на Петра можно положиться, он не подведет, выручит в нужный момент, поэтому сильно беспокоился о его судьбе.

Отойдя от всхлипывающей Роуз, Фарух приблизился к стене и приложил к ней ухо. Медленно провел по каменной кладке рукой, ощупывая каждую неровность. Вздохнул, покачал головой, прошел вдоль всех четырех стен и застыл у самой дальней.

Прижавшись к ней мокрым от пота лбом, тихо заговорил:

— Петр, уходи. Не смей завершать дорогу Бахриманов. Здесь ловушка.

Еще постоял, вслушиваясь, и опять прошептал:

— Уходи, прошу тебя. Дай ей умереть. Не делай глупость, сын. Ей немного осталось. За меня и Анвера не беспокойся, мы выпутаемся.

На столе опять застонал Роуз, старик оглянулся на нее, его лицо смягчилось.

— Ничего, милая, потерпи. Скоро все закончится.

Роуз то выныривала из небытия, то погружалась в него, но чернота не приносила облегчения. Боль терзала тело и душу. Душу больше. Невозможность объяснить, исправить то, что случилось ночью, мучила, почти убивала.

Не кровь по капле уносила ее жизнь — осознание, что она подвела Петра, сделала ему больно, хотя не хотела этого. Роуз словно наяву видела его потухший взгляд, брошенный на нее перед тем, как он исчез в свечении портала. Все случилось так быстро! Она не успела остановить его, закричать, что те ласки, нежность, которые она дарила чужому для нее человеку, предназначались только Петру. Но он об этом никогда не узнает. Жаль, что она покидает мир, так и не сказав, как сильно его любит. Чем была забита ее голова, когда она могла произнести такие важные слова?

Сейчас боль очистила ее мысли от ненужной шелухи, наносного, запутывающего, ложного, открыв единственно правильные чувства. Откуда-то появилась уверенность, что скажи она ему тогда, в тронном зале, что любит его, Петр не позволил бы дракону целовать свою женщину. Она не знала как, и под силу ли было Петру скинуть оковы, но он сделал бы все невозможное, только услышав о ее неравнодушии к нему.

Но не случилось.

Ее упоение собственными бедами не позволило увидеть важное, дающее ключ к спасению обоих. Зачем бороться за женщину, если она изо дня в день показывает, что ты ей не нужен?

Но, увы, она упустила, проморгала, не поняла, а теперь поздно.

Роуз умирала. Тело становилось все легче и легче, и уже не могло удержать душу. Вот и боль пропала, осталась одна безмерная тоска. По несбывшейся любви.

Петр смотрел на женщину, лежащую перед ним, и не мог понять, что заставило его шагнуть в ловушку? Находясь у выхода из портала, еще невидимый никому, он мог развернуться, уйти, перетерпеть, но даже предупреждение Фаруха его не остановило.

Всего лишь пара мгновений, и его измученная душа обрела бы свободу, исчезли бы зависимость, постоянная боль, сомнения…

Со смертью Роуз он стал бы подвластен только своим устремлениям и желаниям.

Да, он мог подождать.

Но куда деть любовь?

Она называла его Петушком, а он, дурак, злился. Он видел в ее детских глазах обожание, но отмахивался, как от назойливой мухи. Тогда она была слишком маленькой и вызывала лишь братские чувства. А он оказался плохим братом. Сколько раз она приходила к нему на помощь, заступалась, признавала себя виновной в его проделках? Бессчетно. А он дразнил ее и даже наслаждался слезами. Старался показаться плохим, чтобы она отстала, не путалась под ногами.

Он видел ее больные глаза в то далекое утро, еще в королевском дворце Эрии, когда очередная, наспех одевшаяся, любовница покидала его комнату. Он лишь посмеялся над ее легко читаемым горем. Он считал себя мужчиной, а она для него так и оставалась малявкой.

Никто не знает, даже Фарух, что через четыре года после попадания в Тонг-Зитт, решившись тайно посетить Эрию, он пришел не к бывшему другу и брату Генриху, а к ней, маленькой принцессе. Он стоял за шторами и с удивлением разглядывал влетевшую в покои девушку, не сразу поняв, что эта красавица и есть Роуз.

Сколько ей было, когда он исчез? Двенадцать? Нескладная, длинные руки и ноги. Большие глаза, пухлые щеки, вздернутый вверх нос. Та, что кружилась по комнате, напевая любовную балладу, казалась сказочным созданием: распущенные волосы, летящие за ней, красивая линия шеи, вьющаяся вокруг стройных ног юбка. Принцесса танцевала, лучась счастьем. Ее умелые движения были плавны и изящны. Поворот, еще поворот, наклон, более низкий, чем того требовал танец, и Петр разглядел ее открывшуюся грудь.