Шеф-повар Александр Красовский 2 (СИ) - Санфиров Александр - Страница 14

— Не угадал, его зовут Мартин, — облегченно засмеялась Импи, похоже, она решила, что я, кто-то типа колдуна, саамы, несмотря на крещение, долго оставались язычниками в душе. — Никогда бы не подумала, что в Советском Союзе молодые люди так хорошо знают наш эпос Калевала.

— Ну, чей это эпос еще надо поспорить, — улыбнулся я. — Лённрот собирал его у нас в Карелии, где я родился и вырос, — начал объяснять хозяевам свои знания. — Поэтому об эпосе Калевала у нас знают практически все. Конечно, полностью прочитать его захочет не каждый. Существует масса укороченных версий и пересказов.

Когда мне было лет шесть, бабушка подарила нам с братом детское издание Калевалы на финском языке. Я тогда и на русском языке читал по слогам, поэтому в этой книге сначала только разглядывал картинки. Но потом бабушка пообещала купить мне и брату велосипеды, если мы сможем ей прочитать Калевалу целиком.

Велосипед мне очень хотелось и я начал понемногу вчитываться, было трудно, но с помощью бабушки я все же через два года её прочитал до конца, хотя, конечно, не все мне было тогда понятно. В результате у меня появился велосипед. Когда стал старше и неоднократно перечитывал книгу, то понял, что бабушка меня просто пожалела, потому, что я в оригинале до сих пор не все могу внятно для себя в ней перевести.

— А брат смог прочитать? — спросила рыжая Анники.

— А брат сказал, что он вполне может покататься на велосипеде, подаренном старшему брату.

Мои собеседницы дружно засмеялись.

— Алекс, — может, ты нам еще что-нибудь расскажешь из эпоса, у тебя хорошо, получается, — попросила Тууликки.

— Хм, давайте, я вам лучше расскажу стихотворение нашего поэта Валерия Брюсова, «Лесная Дева», этот стих очень подходит для Тууликки, когда-то в школе я перевел его на финский язык для одной девушки карелки, конечно, очень старался, много раз переделывал, но мой перевод все же далек от оригинала, поэтому сильно не ругайте.

Встав, я принялся читать стихотворение, удивляясь тому, что слова так легко приходят из памяти, все же последний раз я его читал Лиде Ермолаевой больше шестидесяти лет назад.

На перекрестке, где сплелись дороги,

Я встретил девушку: в сверканьи глаз

Ее — был смех, но губы были строги.

Горящий, яркий вечер быстро гас,

Лазурь увлаживалась тихим светом,

Неслышно близился заветный час.

Мне, сделав знак с насмешкой иль приветом,

Безвестная сказала мне: «Ты мой!»,

Но взор ее так ласков был при этом,

Что я за ней пошел тропой лесной,

Покорный странному ее влиянью…

Когда я закончил чтение слушательницы сидели молча, глядя на меня не моргающими глазами, как будто я их загипнотизировал своими стихами.

Но вот гипноз прошел и Тууликки, посмотрев на меня глазами полными слез, прошептала.

— Алекс, ты ее так сильно любил?

Однако Импи не дала продолжить разговор. Хмуро смотря на меня, она произнесла:

— Девочки, идите к себе, Алексу пора уезжать.

— Уезжать, так уезжать, — подумал я. — Странно, чего я такого натворил, что у неё резко испортилось настроение?

Когда я оделся и собрался выходить на улицу, Импи подошла ко мне вплотную и прошептала.

— Алекс, ты плохо влияешь на Тууликки, зачем ты читал эти стихи? Чтобы она думала о тебе и тешилась несбыточными мечтами? У девушки есть жених, они обручены. Не надо портить ей жизнь.

— Импи, о чем ты говоришь? возмутился я, — У меня есть жена, я её люблю, и не собираюсь с ней расставаться.

— Тогда зачем ты читал привораживающее заклинание? — спросила Импи. После того, как я упомянул, что женат, ее лицо стало не таким хмурым.

— Я просто читал стихи и больше ничего, и вообще, мне пора ехать, спасибо, обед был очень вкусный, — сказал я, взявшись за дверную ручку.

Вышел из дома, конечно, в расстроенных чувствах. Черт меня дернул читать стихи, хотя, все произошло из-за моих ассоциаций, Тууликки в Калевале — Лесная Дева и стихотворение Брюсова тоже — Лесная Дева.

И чего там Импи болтала всякую чушь о ворожбе, надо же такое придумать в наше время! Хотя саамы, что с них возьмешь, — возмущенно подумал я, и заткнулся, вспомнив, что сам попал в прошлое неведомым путем.

Когда подошел к машине, дверь дома распахнулась, оттуда выбежала Тууликке. Мать схватила её за руку, но девушка вырвалась и подбежала ко мне.

— Алекс, прости мою маму, на неё иногда находит такое. А я, я прошу тебя, не забывай меня, пиши мне иногда, я буду ждать.

Она заплакала и попыталась меня обнять. Тут к нам подоспела Импи. Кинув в мою сторону испепеляющий взгляд, она повела дочь домой, а я уселся в машину и начал выезжать на шоссе, дав себе зарок, никогда больше не читать стихи девушкам, никаким, не финским и не русским.

До финско-шведской границы я ехал, как ударенный пыльным мешком по голове. Мой практичный мозг никак не мог принять очередное доказательство моей ненормальности.

— Какая на хрен ворожба? — Снова и снова задавал себе этот вопрос. Я так был погружен в мысли, что, подъехав к пропускному пункту, не сразу заметил, что шлагбаум поднялся, и пришел в себя, только, когда открылась дверь со стороны водителя, и финский пограничник чуть не в ухо мне сообщил.

— Эй, парень, долго будешь спать? Шевелись, а то системболагет в Хапаранде закончит торговать спиртным.

— Он, что подумал, я за водкой в Швецию поехал? — подумал я, мысленно улыбнувшись, поблагодарил пограничника и отправился дальше. Шведский пограничник даже не вышел посмотреть, кто там едет мимо его будки, так что не пришлось снова останавливаться.

— Нет, больше никаких девушек не подвожу и тем более, стихов не читаю, думал я, проезжая очередной поселок.

Пока их встречалось не очень много, все же для Швеции, в отличие от Финляндии это был настоящий север, и народ здесь селился неохотно. Это не юг страны, где весной цветут яблони и вишни.

К шести часам вечера я заехал в городок Умео. Остановившись, достал атлас и начал искать дешевый мотель.

Поиск был недолгим мотелей, как таковых здесь не имелось. Но на выезде из города в сторону Стокгольма, на атласе была отмечена гостиница. Туда то я и направился.

Поставив машину на стоянку, зашел в двухэтажное деревянное здание, окрашенное в любимый скандинавами кирпичный цвет.

В небольшом фойе, за стойкой сидела портье- женщина средних лет. Когда я обратился к ней на английском языке, она безнадежно махнула рукой и исчезла за дверью администрации. Через минуту появилась вновь уже с молодым пареньком лет двадцати.

Говорил тот по-английски не в пример лучше меня, поэтому договориться нам вполне удалось.

Перекусив в небольшом кафе по соседству, я ушел в свой одноместный номер, улегся в кровать и моментально вырубился.

Как всегда будильник зазвенел слишком рано. Спать хотелось до невозможности, хотя вчера я улегся в кровать часов в девять вечера.

За окном царила темень, а когда я выглянул в окно, то там бушевал снежный ураган. Зима никак не хотела понять, что её время уходит.

На будильнике стрелки вплотную подошли к семи утра. Быстро собравшись, я покинул номер. За стойкой сидел уже другой портье, ему я отдал ключ и, попрощавшись, направился в соседнюю забегаловку. Там уже сидели такие же ранние пташки, как и я, в основном водители. Кто еще может завтракать в такой час рядом с оживленной трассой. К сожалению, ничего из горячего, кроме яичницы здесь предложить не могли, зато рыбных холодных закусок было море. Я, тем не менее, рыбе предпочел яичницу-глазунью, черный хлеб и кружку кофе. Купив еще кое-что с собой, отправился к машине.

Под утро подморозило, на уличном градуснике было двадцать градусов ниже нуля, поэтому я переживал, заведется, или нет моя Волжанка. Машинка не подвела, завелась со второго включение стартера. Прогрев её несколько минут на подсосе, полностью убрал его и через десять минут выехал со стоянки. Рядом со мной так же заводили свои фуры дальнобойщики. Выехав на заснеженное шоссе, подстроился под скорость основной массы автомобилистов, включил магнитолу и двинулся по дороге, изредка поглядывая по сторонам. Впереди меня ожидали еще шестьсот сорок километров пути.