Бесконечная история (СИ) - Коллектив авторов - Страница 55

Все это только будет. А пока бежала на север белая лошадь Уэссекса да летел ей навстречу варяжский ворон.

У Черного Олафа было много детей. В мыслях своих он часто воспарял над землей и любовался на свое королевство. Вот Мэн, вот Льюис, Скай и Айона, вечные корабли в океане. Кто из сыновей получит Айону, прибежище святых и королей? Кому достанется Скай с горами, где спят великаны? Чьи корабли встанут в бухтах острова Мэн? Нет травы зеленее, нет неба выше, чем над землями короля острова Мэн и прочих островов. Недаром властители здешних мест ведут свой род от Мананнана Мак Лира, морехода старых времен, которому были подвластны волны и ветер.

Черный Олаф любил всех сыновей, но больше — самого младшего, Лауда. Тот был тише старших братьев, хотя никто не рискнул бы назвать его трусом. Пускай монахам немного грамоты удалось вбить в головы юных принцев, зато росли они быстро. Братья не боялись уйти в море на хрупкой лодке, их не страшили завывания ветра и порвавшийся парус. Если хочешь быть королем моря — люби море. Здесь тебе будет больше пользы от примет погоды, чем от мертвых букв на пергаменте. Лауд, как и все, управлялся со снастями, почитал Господа и отца да упражнялся с мечом.

Однако с недавних пор до Олафа стали доходить слухи, будто младший сын таскается по лугам без дела. Будто чьи-то серые глаза превратили принца острова Мэн в пастушьего подпаска. Ума, по крайней мере, оставили ровно столько же. И в этом не было бы большой беды, не знай Олаф упрямство младшего сына. А ведь он должен заключить выгодный брак. Дочерей и сестер мы отдаем лордам и королям скоттов и северян, а сами забираем в жены их родню. Свиваем из кровных связей веревки, прочнее которых нет. Что же, неужели Лауд осмелится ослушаться отца?

Когда же Олаф узнал, кто именно заворожил его сына, то стукнул кулаком по столу и смял серебряный кубок в руке. Уна Гудбругсдоттир не могла похвалиться ни большим приданым, ни знатной родней. Там и красоты-то особой не было, чтобы так по ней убиваться. На свете сотни таких девиц с глазами, руками, ногами и всем прочим. И Олаф поклялся самому себе, что, пока жив, не допустит свадьбы.

Поздним вечером Уна ждала Лауда. Она не боялась: большая пастушья овчарка сидела у ее ног и лениво шевелила хвостом. Море шумело, но шаги Лауда девушка могла распознать издалека. В этот раз он шел медленно. Он не протянул ей рук и не обнял.

— Сегодня отец спросил меня, долго ли я собираюсь ходить за тобой хвостом, — наконец сказал он.

— И ты не удержался, — договорила за него Уна. Она бы предпочла, чтобы он схитрил, пока они придумывают, как бы смягчить гнев короля. Но что же делать, если этого мужчину она полюбила за то, каков он есть, а не за воображаемые доблести?

Лауд кивнул. Он не знал такого гнева короля до этого дня. Его братья отступили, как щенки перед матерым волком.

— Что же, — сказала Уна, — нам надо подождать. Что именно он от тебя потребовал?

— Чтобы я сам не искал с тобой встреч и не заключал брак без его позволения. Он заставил нас всех поклясться на святой реликвии, что мы не выйдем из его воли.

Уна улыбнулась.

— Если бы на свете была только воля твоего отца, Лауд, и невеселое же это было бы место! Иди, любовь моя, и не ищи со мной встреч. Я сама тебя найду.

Лауд ушел, а девушка еще долго стояла. Наконец она топнула ногой и прошептала проклятье, от которого, имей оно силу сбыться, Черный Олаф окривел и облысел бы еще до восхода солнца.

Уна Гудбругсдоттир никогда не считала себя доброй. Впрочем, стать ведьмой ее тоже не тянуло. Она честно избегала Лауда, пока это было возможно, и честно полюбила его. Она считала, что хочет не так много, чтобы все святые вдруг ополчились против нее. А раз так, то и Черного Олафа можно заставить принять верное решение. Осталось лишь придумать, как.

Как-то раз Черный Олаф отправился на прогулку. И надо же было так случиться, что он поскользнулся как раз над обрывом. Король острова Мэн и прочих островов висел, уцепившись за какой-то куст, а внизу облизывало камни море. Тут он услышал собачий лай, собрался с силами и стал звать на помощь. Какая-то девица перегнулась через край обрыва и, увидев короля, не стала зря терять время. Она спустила свой передник, а был он из плотного, славного домотканого полотна, а сама вместе с собакой ухватила ткань за другой край и принялась тянуть.

Король оценил ее старания, так как знал, сколько весит. Поэтому, когда они все, обливаясь потом, сидели на краю обрыва, он сказал:

— Прежде всего, никому об этом не говори, девушка. И проси чего хочешь, у меня достанет и серебра, и овец.

— Твоего младшего сына, — ответила нахальная девица. Черный Олаф пригляделся получше и узнал Уну Гудбругсдоттир.

— Что же, — сказал он, — слово короля было сказано. И у тебя есть право явиться в мой пиршественный зал и попросить Лауда себе в мужья.

— Только попросить? — перебила Уна, и Олаф подумал, что девица умна, но он-то поумнее будет.

— Конечно, — ответил король. — Потому что потом я спрошу тебя, во сколько ты ценишь моего сына? Если уж он тебе так нужен, что за выкуп ты за него отдашь? Подумай об этом, девушка.

Он с достоинством встал и похромал домой. Уна осталась сидеть, и несчастнее ее не было сейчас девушки не только на острове Мэн, но и во всей Шотландии.

Когда Уна вернулась домой, в невысокую закопченную лачугу, ее ждала бабка. Больше у нее никого не было, еще разве что собака и Лауд, но надолго ли?

— Не вздумала ли ты здесь плакать, девушка? — спросила старуха. — И капать слезами в мою похлебку? Уж лучше я отдам ее первому бродяге, который к нам постучится, он-то уважит труд старой женщины!

Уна сжала губы и вытерла слезы передником, который все еще держала в руках.

— Так-то лучше. Теперь садись к очагу и рассказывай.

Уна рассказала.

— У меня ни единой монетки нет! — наконец воскликнула она. — Я знаю, как обойти клятву Лауда, но как нам быть потом, если Черный Олаф придет за нами со своими людьми?

Старуха задумчиво пошевелила губами.

— Тебе нужно принести такой выкуп, чтобы все ахнули, — сказала она. — Чтобы король слова против не мог сказать. И я знаю, где взять такое богатство. Только хватит ли тебе смелости?

— Не сделаю — всю жизнь буду жалеть, — отозвалась Уна.

— Тогда слушай, девушка. Ты знаешь, где живет маленький народец?

Уна кивнула. «Маленьким народцем» прозвали обитателей поселения в глубине острова. Они были невысокие, темноволосые, со смуглой кожей. Жили в странных домах, выкопанных в земле, и не любили металл.

— Так вот. Сотню лет назад из Норвегии в Англию приплыл король. У него было волшебное знамя, которое помогало ему побеждать врагов. Но в тот раз он его не развернул на ветер и умер. Кто-то из его людей вернулся назад в Норвегию, а кто-то сошел здесь и знамя оставил тоже здесь. От своей бабки я слышала, что один человек поспорил с королем и ушел жить к маленькому народцу, а знамя прихватил с собой. Говорят еще, что маленький народец жил здесь до нас, а потом наши воины многих убили, а остальных прогнали с насиженных мест.

— Если бы Черный Олаф узнал, что знамя у них, то давно бы разорил деревню, — возразила Уна.

Старуха засмеялась мелким смехом.

— Откуда же ему знать, девушка? С чего это наш король будет слушать бабьи сплетни? Я знаю об этом от своей бабки, а ей тот человек, что ушел, приходился братом. Так что иди и забери свое наследство. Только не разворачивай раньше времени.

Бабка пошла спать, а Уна осталась ворошить торф у очага.

Рано утром, когда край неба еще даже не заалел, Уна стала собираться. Она взяла краюху хлеба и штуку полотна, который соткала в прошлую зиму. Свистнула собаке и отправилась в путь.

Она шла весь день и еще полдня и дошла до деревни маленького народца. Первыми ее заметили дети. Они что-то закричали и кинулись врассыпную. Уна встала посреди улицы. Она ждала, а потом подоткнула юбки и села на землю. Достала хлеб, отломила поджаристый край и принялась есть. В пути она порядком проголодалась. Она знала, что на нее сейчас смотрят десятки глаз, и старалась, чтобы руки не дрожали.