Я вас предупредил - Головачев Василий - Страница 41

Николай Александрович прогулялся вдоль узорчатой чугунной решётки парапета набережной, поглядывая на заходящее за рекой солнце, выслушал доклад старшего группы сопровождения, что всё чисто и спокойно, признаков «чужого внимания» не наблюдается, и отпустил машину. Затем увидел выходящего из такой же чёрной «Волги» на стоянке возле кафе полковника Щербатова с двумя телохранителями и направился через дорогу к нему. Дальнейшие события произошли в течение нескольких секунд.

Вышедший в это время из кафе пожилой мужчина в хорошем светлом костюме достал сигарету, двинулся через дорогу к набережной и, встретившись на полпути с Николаем Александровичем, попросил огоньку. Машин по данному участку набережной ходило мало, но всё же прикуривать посреди улицы было бы по крайней мере неосторожно, и генерал, задержавшись на мгновение, зашагал через дорогу дальше, не собираясь забирать зажигалку, и в тот же момент человек, попросивший огоньку, взорвался!

Взрыв был такой силы, что тело Николая Александровича взрывная волна отшвырнула на три десятка метров, вплющив в стену кафе. Чугунный парапет снесло в реку, две близстоящие машины перевернуло, а во всех домах, окружающих кафе, выбило стёкла.

Генерал скончался, не приходя в сознание, на руках у полковника Щербатова, тоже изрядно помятого и поцарапанного. От самоубийцы, взорвавшего себя на глазах двух десятков свидетелей, не осталось ничего.

Очередная бутылка из-под пива со звоном грохнулась на крышу подъезда, и Потапов наконец осерчал настолько, что решил тут же разобраться с любителями выпивать и выбрасывать бутылки из окна вниз ради забавы.

В этот шестнадцатиэтажный дом на улице Рогова он переехал недавно, полгода назад, когда умер отец, доктор химических наук, бывший завлаб Курчатовского института, и квартира досталась Потапову в наследство. С отцом он особенно дружен не был, заезжал изредка, раз в два месяца, да встречался с ним иногда на его же даче в Горках, но мама такие встречи не одобряла, и Потапов сократил встречи с отцом до минимума, о чём сейчас жалел. Отец, по сути, был добрым человеком, а с матерью не ужился по причине увлечённости работой, отдавая ей (работе) все свободное время. Маме же хотелось, чтобы известный учёный-химик хотя бы изредка переставал быть исследовательской машиной и обращал бы на неё внимание чаще чем два раза в год – в день рождения и на Восьмое марта. Прожив с мужем двенадцать лет, она ушла от него и забрала сына, и Потапов вырос в Бибиреве, в однокомнатной квартирке на улице Плещеева. Он не удивился, когда после похорон отца их с мамой нашёл судебный исполнитель и прочитал завещание Потапова-старшего о передаче трёхкомнатной квартиры в Щукино в собственность сыну. Вскоре Потапов переехал на новое место жительства, разобрал старьё, которым была под завязку забита квартира отца, починил старую, но добротную, времён русского ренессанса, мебель, переставил все по-своему и впервые в жизни почувствовал себя человеком, не зависящим от квартирных условий.

Но ненадолго.

Сначала по вечерам в квартире над ним стали собираться молодые люди в возрасте от девятнадцати до двадцати двух лет, включая на полную мощь аудиоаппаратуру и не давая Потапову, да и соседям, естественно, отдыхать после трудового дня и спокойно спать. Длилось это безобразие с месяц, Потапов терпел, он и сам любил посидеть в компании друзей, хотя не так громко и скандально, потом в очередной загул компании в два часа ночи поднялся на третий этаж (сам он жил на втором) и мирно попытался объяснить молодым людям, что ведут они себя неправильно. Его слушать, разумеется, не стали, пообещали «набить морду», если он ещё раз «посягнёт на священное право человека отдыхать, как ему хочется», – парни, судя по всему, были начитанными, хотя и предельно инфантильными, – и Потапов рассвирепел. Драться, правда, с ними он не стал, хотя мог бы уложить всю компанию в течение нескольких секунд, а просто позвонил дежурному в управление, обрисовал ситуацию, и через полчаса к дому подкатил джип отдела с нарядом оперативников. Ребята были в чёрных спецкомбинезонах, с масками на головах, увешаны оружием, и глядеть на них было приятно. Ещё через несколько минут компания веселящихся «хозяев жизни» – пятеро парней и две девушки – сидела в машине и икала от страха, не понимая, что происходит, а Потапов пошёл спать. Потом ему рассказали, что девушек высадили возле отделения милиции, а парней отвезли за город и оставили в лесу, пригрозив в следующий раз всех «утопить в реке». С тех пор пьянки по ночам в квартире этажом выше прекратились. Зато кто-то начал регулярно сбрасывать на крышу подъезда пустые бутылки, банки, пластиковые пакеты и объедки, что в конце концов довело Потапова до белого каления, так как два окна квартиры выходили аккурат на крышу подъезда и осколки бутылок изредка залетали на кухню в открытое окно. Вдобавок ко всему мусор вонял, и запахи летом бродили по квартире ещё те.

Вскоре он выяснил, что бросали бутылки с двенадцатого этажа снявшие там квартиру не то армяне, не то азербайджанцы. Связываться с ними не хотелось, но поскольку вызванный участковый сделать ничего не смог под предлогом, «не пойман – не вор», Потапов решил действовать сам, и как только тихим майским вечером раздался звон, поднялся на двенадцатый этаж.

Мише Потапову исполнилось недавно двадцать девять лет. Работал он в оперативном управлении антитеррора Федеральной службы безопасности под командованием полковника Щербатова. Служил в армии в десантных войсках, окончил юрфак МГУ, с малых лет занимался рукопашным боем, много читал, увлёкся эзотерикой и даже женился – в двадцать один год, но прожил с молодой женой всего четыре месяца, после чего она погибла – утонула при невыясненных обстоятельствах в Киргизии, на озере Иссык-Куль, куда поехала отдыхать с подругой. Потапов тогда поехать с ней не мог из-за экзаменов, он сдавал летнюю сессию. С тех пор жил один, лишь изредка позволяя себе короткие знакомства и расставания без сожалений. Второй такой женщины, как Даша, он пока не встретил.

Нажимая кнопку звонка, Потапов вспомнил приговорку отца, которую тот любил повторять: одинаково опасно и безумному вручать меч, и бесчестному власть[5], – подумал, что папа, безусловно, смотрел в корень, но меч всё же надо хотя бы изредка вынимать из ножен, чтобы лечить кое-какие социальные болезни, требующие хирургического вмешательства, и сказал в приоткрывшуюся дверь, в щель которой выглянуло мрачное смуглое усатое лицо «кавказской национальности»:

– Будьте так любезны, позовите хозяина.

– Я хазаин, – с акцентом ответило лицо.

– В таком случае прошу вас или ваших гостей больше бутылки вниз не бросать. Во избежание неприятностей.

– А ты кто? – поинтересовалось лицо, даже не озаботившись опровержением сказанного.

– Я живу на втором этаже, и мне очень не хочется, чтобы крыша подъезда превращалась в мусорку.

– Тогда иды к сэбэ, – буркнуло лицо, закрывая дверь, но Потапов сунул в щель носок туфли и постарался приятно улыбнуться.

– Не доходит? Или ваш ответ следует считать обещанием жить как люди, а не как свиньи?

Усатый посмотрел на ногу Потапова, позвал кого-то, дверь распахнулась шире, и на пороге вырос ещё один абориген, в спортивном трико, но уже не кавказской, а вполне славянской организации, которую обычно называют одним словом: бугай.

– Тебе чего, мужик?

Потапов снова попытался объяснить ситуацию, прислушиваясь к доносившимся из квартиры голосам: судя по всему, здесь обитала целая компания людей определённого склада, но достучаться до сознания бугая не смог, – для этого, очевидно, нужна была кувалда.

– Хошь жить – мотай отседа, и шоб боле не видал, – косноязычно сказал бугай с украинским акцентом. – Не покушайся. Хочем – бросаем, не хочем – не бросаем. Понял? – Он сделал ударение на последнем слоге. – Хошь, иди в милицию, тока потом не жалуйся.