Грешный и влюбленный (Древнее проклятие) - Додд Кристина - Страница 70

• Предыдущая
• 70/90
• Следующая

Но почему? Понять этого он никак не мог. Она уже знала причины, вынудившие его так жестоко обойтись с нею, чтобы заставить ее уехать из Клэрмонт-курта. Верно, отец ее — холодноват, и она могла перенять у него эту осторожность в делах с чужими людьми, но какой же он ей чужой? Он хочет быть тем единственным, которому она отдается всем сердцем.

Ранд улыбался, но губы его были плотно сжаты.

— Еще несколько преград, кажется, есть. Почему бы их не убрать сейчас? К чему лишние хлопоты? Все равно, в конце концов победа будет за мной.

— Не понимаю, о чем ты. Никаких особенных препятствий я не сооружала. — Голос Силван звучал достаточно невинно, но глаза она отвела. Стараясь отвлечь внимание Ранда, она окинула взглядом комнату и охнула:

— Ну и ну! Что же это мы такое ночью творили?

А он-то думал, что его молодя женушка будет стесняться при мысли о том, как весело провели они эту ночь. Ранд самодовольно ухмыльнулся:

— А что этажом ниже было, помнишь?

— Ох да, помню.

Она юркнула под одеяло и натянула его себе на голову, словно только так можно было стереть эти воспоминания. Но память — не грифельная доска.

— Тебе не стоило опрокидывать подсвечник на обеденном столе. Он соскользнул и потянул за собой скатерть со всем, что на ней было.

— А я и не заметил. — В самом деле в тот момент он не видел никакого стола. — Ты меня околдовала.

— И тут я виновата.

— Ну, интересно, а кто меня соблазнял?

— Я просто пыталась хоть что-то одеть на себя.

— А я про что говорю? Ты меня соблазняла. — Она только залепетала в ответ что-то невнятное, и тут Ранд сказал:

— Мы сегодня отправляемся в Клэрмонт-курт.

Силван тут же умолкла и переменилась в лице.

— Не хочу я в Клэрмонт-курт.

Изумившись, он изучающе поглядел на нее.

— Но почему?

— Могу я попросить чашку чая? — Она явно не желала отвечать.

Кивнув, он отошел к двери, позвал горничную и сделал соответствующие распоряжения.

Стоило ему отойти, как Силван сразу почувствовала себя увереннее. Она поудобнее села на постели и приготовилась к объяснениям.

— Я думаю, тебе следует вернуться в Клэрмонт-курт одному, а я пока останусь здесь. Мне кое-что купить тут надо да и в гости кое к кому зайти.

Говорила она это очень нервно, сбивчиво, а Ранд терялся в догадках: что, собственно, она хочет этим сказать? Уж не боится ли она возвращаться в Клэрмонт-курт? Неужто его родня внушает ей такой страх?

— Ты что, испугалась?

Ее руки стиснули одеяло, и она подтянула колени к груди.

— Испугалась?

— Ну, того негодяя, что призраком притворялся, который Гарта убил и тебе угрожал.

— Я? Испугалась? — оскорбленно вскинулась Силван, но вдруг замолкла. — Да! Я боюсь призрака.

Ей пришлось противоречить самой себе. Он в этом был уверен. Не очень-то она боится мужчины, изображавшего из себя привидение, но чего-то она все-таки боится. Точно.

— Силван, в чем дело?

— Не хочу пострадать от этого безумца. Лучше я в Лондоне останусь.

— До конца дней наших?

Она потерла уголком простыни свой лоб. Чтобы вытереть пот? Или голова у нее болит? Или хочет спрятать свое лицо?

— Это, конечно, невозможно, я понимаю. Но хоть еще на несколько месяцев или по крайней мере до конца следующего сезона.

— Следующий сезон начнется только в мае будущего года, а закончится так и вообще только следующим летом. А я надеюсь отпраздновать Рождество в кругу семьи.

Силван молчала. Но Ранд не отступался.

— Мы с тобою муж и жена, и теперь, когда все наши затруднения разрешились, нам надо быть вместе. — И, сделав вид, что она его убедила, Ранд добавил:

— Я останусь с тобой в Лондоне. Если хочешь, мы можем пожить в доме твоего отца. Мы с ним еще как следует не познакомились.

— Это было бы…

— И, по-моему, ты захочешь помочь своей матери.

Силван резко поднялась и печально, но решительно сказала:

— Ей не поможешь. Мать не переменится. Я это осознала много лет назад. Но ты прав. — Она поглядела прямо ему в глаза. — Чего мы добьемся, если будем сторониться Клэрмонт-курта?

— Ну так поехали домой. Чего ждать?

— Ладно. — Она сбросила простыни и одеяла, позволив ему на миг увидеть все то, чем он овладел в предшествующую ночь, и нырнула в ночной халат. Лишь тогда, когда она укуталась вся, Ранд подошел к ней.

Силван сказала:

— Все думаю, как я буду встречена твоей родней.

Слова ее прозвучали так буднично, что Ранд чуть не поверил, будто она и впрямь соскучилась по его родственникам. Но когда он обнял ее и повернул лицом к себе, то почувствовал, как она замкнулась и насторожилась. И опять словно стена выросла на его пути к Силван, и он тщетно бился в эту стену, пытаясь разрушить ее.

Но одну победу он все же одержал — они едут домой!

— Стоп! — крикнула Силван. — Остановите коляску вот здесь.

Джаспер как будто ждал этой команды, потому что потянул поводья и остановил лошадей, а сам развернулся на своем высоком сиденье.

— Выпусти меня, — скомандовала она Ранду, и он выскочил из кареты, чтобы подать ей руку.

Снова дома.

Она и не думала, что у нее будет такое чувство, когда она вновь ступит ногой на землю Клэрмонтов, а вот, поди ж ты. Ранд как-то устроил, что Джаспер повез их в стэнхоуповской двуколке, и, точно так, как это было а первый раз, Джаспер очень критически оглядел ее, отыскивая какие-то изъяны. И точно так, как это было в первый раз, у нее перехватило дыхание, стоило им подняться на вершину первого холма и она окинула взором бескрайние просторы, раскинувшиеся перед ее глазами.

Как всегда, с океана дул ветер. Воздух был уже по-осеннему сладок, и Силван глубоко, всей грудью вдохнула эту целительную свежесть. Ей не хотелось возвращаться сюда. В памяти до сих пор жива была сцена их последней ссоры, когда Ранд так грубо оскорбил ее. И она боялась опять оказаться лицом к лицу с работниками с фабрики — и, может быть, выслушивать их упреки. Ведь кто знает, что с ними сталось после ее лечения? Еще она боялась косых взглядов своих новых родственников, которым, конечно, не так-то легко смириться с ее далеко не безупречной родословной. А самое главное — она боялась своих страхов. Но сейчас и здесь ничто не имело никакого значения, потому что она возвращалась в дом родной.

И когда Ранд обвил своей рукой ее талию, она благодарно склонилась к нему на грудь.

Море по-прежнему тянулось в вечность голубой дымки и мрачно-величественных туч высоко вверху. Холмы по-прежнему громоздились и налезали друг на друга, но вот листва понемногу начинала менять усталую зеленоватость на яркие красные и золотые цвета. Трава оставалась высокой, по крайней мере там, где не паслись овцы, И лишь на самых верхушках стеблей замечалась Пробивающаяся желтизна. Далеко-далеко она видела квадраты спелых злаков — пшеницы и ячменя — и сначала их освещало солнце, а потом, когда тучи сгустились и набрякли дождем, на хлебные поля пала густая тень.

— Похоже, что к приезду нашему нагнало непогоду, — заметил Джаспер. — Давайте-ка лучше в коляску, леди Силван, не то, неровен час, на вас сухой нитки не останется, так вот, мокрой, и явитесь в поместье.

Крепкие руки Ранда заботливо подсадили ее в коляску.

— А что, хлеба еще не жали? — спросил он у Джаспера.

— На тех склонах, на которых солнца было побольше, уже все убрали, и еще кое-где приступили к жатве, там, где у арендатора постоянный участок. Но по большей части крестьяне говорили, что еще недельку подождать надо. Пусть зерно силой нальется, пусть, как мой отец говаривал, колос потяжелее станет. — Джаспер мотнул головой в сторону тучи, волновавшейся и разбухавшей над морем. Ветер уже гнал ее к берегу. — Вот и дождались.

— В этом деле всегда риск есть, — заметил Ранд.

— Ага, а мой отец еще дивился, что это я служить пошел, а в земле копаться не захотел. — Джаспер подстегнул лошадей. — Говорил, я свободным не буду, коль у меня своего клочка земли нет, а я говорю, что любой солдат посвободнее будет мужика, который всю дорогу на погоду оглядывается.

• Предыдущая
• 70/90
• Следующая