Цена покорности (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 18

— Спать.

— Не сейчас, а в общем. Как ты видишь свое завтра, послезавтра?

— Я хочу домой, к сыну. Хочу уехать с Димкой куда-то очень далеко на острова и отдохнуть от этого города. Сбежать от себя, прошлого, настоящего и, возможно, от будущего.

И это правда, я так хочу. Я устала. Слишком много эмоций.

— Я могу вас сопроводить? — Назар впервые не приказывает, не настаивает, а спрашивает, а я отрицательно качаю головой. Не хочу никого рядом, кроме сына. — Я могу купить вам путевки?

— Нет, — допиваю вкусный чай и просто вожу пальцем по кромке бокала. — Прости, я так хочу.

— Ты не должна извиняться. Ты не принадлежишь мне как нижняя. Я не надевал на тебя ошейник и не проводил ритуал принадлежности. И как женщина ты тоже не моя. Я просто знакомил тебя с «темой». Поэтому я ничего не решаю, могу только предложить. Я уважаю твое желание. Отвезти тебя домой сейчас?

— Нет, завтра утром, сил сегодня нет.

Он кивает, встаёт из-за стола и неожиданно поднимает меня на руки, как ребенка, и несёт наверх в мою спальню, ставит на ноги и снимает с меня свой пиджак.

— Я раздену тебя? — спрашивает, и я киваю.

Мне так хорошо в его руках, и я им отдаюсь. Глубоко вдыхаю его запах и плыву на волнах, закрывая глаза. Назар медленно расстёгивает замок на моем платье и так же не спеша спускает его с плеч. Дёргает, и ткань скользит к моим ногам. Назар наклоняется и целует меня в плечо, так аккуратно, словно я фарфоровая. Ведет носом по моей шее, глубоко вдыхает и расстёгивает бюстгальтер, срывает его с меня и швыряет в кресло. Зарывается в волосы, сжимает, дергает, причиняя лёгкую боль, а потом опять ласкает шею, всасываю кожу. Разворачивает меня к себе, садится передо мной на корточки и целует живот. Поддевает резинку трусиков и стягивает их вниз. Не узнаю его, такого осторожного и нежного. Он ещё раз целует меня в живот, и мое тело оживает, отзываясь приливом жара и мурашек. Но Назар поднимается на ноги и расправляет кровать.

— Ложись, — в голосе проскальзывает приказ, и я ложусь. Он укрывает меня одеялом, наклоняется, нависая надо мной, и долго смотрит в глаза. Не выдерживаю его глубокого пронзительного взгляда, будто он заглядывает в душу, и зажмуриваюсь. Чувствую его горячее дыхание на лице и расслабляюсь — мне спокойно, когда он рядом.

— Когда вернёшься с отдыха, мне тебя встретить? — вдруг тихо спрашивает он.

Вопрос гораздо глубже, чем просто забота.

— Я ещё не знаю, — честно отвечаю. Мне нужно подумать наедине с собой.

— Хорошо, я всегда для тебя открыт, только позвони — и я всегда буду рядом. Если ты захочешь, конечно.

Я ещё не уезжаю, а он уже прощается. Чувствую, как он целует меня, слегка прикасаясь губами, и уходит.

На следующие утро, мы, как всегда, завтракаем вместе, беседуя ни о чем: о дождливой погоде, о собаке, о вкусной выпечке и прочей ерунде. А потом он просто отвёз меня домой. Он уже вчера попрощался со мной и сегодня не собирается поднимать эту тему. И так действительно легче, словно мы и не прощаемся вовсе.

Я опять смотрю на его руки, которые уверенно ведут машину, и думаю, что руки — это самая сексуальная часть тела мужчины. Особенно если они сильные, с выступающими венами. Когда его машина останавливается возле моего дома, мне почему-то отчаянно хочется ластиться об эти руки, как кошке, выпрашивая внимание. Но я сдерживаюсь. Мне действительно нужно разобраться в себе, понять, чего я хочу. Я благодарна Назару за то, что у меня пропала ненормальное, ужасающее желание убивать и умереть самой. Я хочу жить. Только вот как я хочу жить — не решила.

Он открывает мне дверь и помогает выйти из машины, где-то внутри зарождается сожаление о том, что я больше не проснусь в его доме, и мы больше не позавтракаем на террасе. Никто больше не решит за меня, что мне есть и что делать. Никто не даст ощущение покоя, надёжности и защищённости. Я должна все решать сама.

На прощание он просто целует мне руку, а мне хочется сделать то же самое. Целовать его щедрые дающие руки. Но Назар быстро уезжает, оставляя меня у ворот дома.

Оксана

Глеб долго сомневался, прежде чем подписать разрешение на выезд ребенка, а потом все же отпустил. Он достаточно хорошо меня знает, чтобы понять, что я не способна на побег с сыном. Тем более когда мне ничего не угрожает. Я, скорее, бежала от себя и своих мыслей. Мы улетели далеко-далеко, туда, где белоснежный песок и голубая вода. Туда, где ласковый бриз ласкает тело по вечерам, а небо радует красивейшими закатами. Туда, где дышится намного легче и забывается все плохое. Прекрасное место, чтобы обнулиться.

Я очень спокойный человек, но первые дни после перелета меня до головной боли одолевали десятки эмоций: гнев, злость, обида, горечь, тоска — много всего. Днем я изображала для сына счастливую мать, а по ночам металась по комнате и не могла найти себе места. А потом прибегла к методу Назара: открыла ноутбук и нашла в соцсети Стефанию. И посыпались десятки ее фотографий. Она счастливая и беременная, одна и с Глебом и даже с моим сыном. У них своя маленькая жизнь, свой отдельный мир, которого в нашей с Глебом семье никогда не было. Как бы я ни хотела этого, мы все равно существовали как отдельные личности. У него всегда была своя отдельная жизнь, а у меня только звание матери и жены, не более. Я долго рассматривала фотографии и подписи к ним, пила вино и листала их по кругу, пока меня не начало тошнить от их счастья. Глеб никогда так на меня не смотрел, никогда так не прикасался и не любил. Может, уважал, ценил как мать ребенка, но никаких глубоких искренних чувств не испытывал. Это я строила замки из песка, а теперь поражаюсь, как быстро они рухнули. Сама придумала, сама сокрушаюсь. И плохо только мне.

Я больше не плакала и не истерила, Назар был прав — я выплеснула эти эмоции. Внутри еще оставались смешанные остаточные чувства, но я пыталась их гнать.

Где-то через неделю я полностью их отпустила и потекла по течению, наслаждаясь отдыхом — жила здесь и сейчас. И все было хорошо, мне давно не было так спокойно и умиротворенно, только пазл все-таки не складывался, чего-то не хватало, какой-то важной и значимой части.

Вернулись мы с сыном через месяц, загоревшие отдохнувшие, с новыми силами на жизнь. Димка соскучился по отцу, и Глеб приехал за ним. Так вышло, что сын занимался с репетитором, и я предложила Глебу кофе. Вот так просто и даже спокойно заглянула ему в глаза — и ничего внутри не оборвалось. Он сел за стойку, как делал это раньше за завтраками, и осмотрел кухню. Да, с того момента ничего не изменилось.

— Твои вкусы не поменялись? Черный без сахара? — спрашиваю, а он просто кивает, как всегда, дёргая ворот рубашки. Раньше мне так нравилась эта его привычка.

— У меня родилась дочь, — сообщает он.

А я на мгновение застываю, а потом опять заглядываю ему в глаза и вижу там безграничное счастье, и он делится этим со мной. Я уверена, что он будет хорошим отцом, потому что Глеб обожает Димку.

— Поздравляю, как назвали? — спрашиваю, словно мы приятели, а сама, прислушиваясь к себе, улавливаю эмоции.

Нет, мне не больно, нет, я не злюсь. Жизнь продолжается. Я не чувствую себя целой, но Глеб здесь уже не причем.

— Полина, — с каким-то трепетом сообщает он.

— Красивое имя, — подаю ему чашку кофе и сажусь, напротив.

Не знаю, что ещё сказать, просто молчу. Хорошо от того, что я не бьюсь в истерике и даже немного рада появлению ребенка.

— Как отдохнули?

— Хорошо.

— Как ты?

— Тоже хорошо, — отвечаю я, покручивая чашку.

— Я могу чем-нибудь тебе помочь? — Отрицательно качаю головой. Друзьями мы никогда не будем, но можем общаться нормально. У нас общий сын и, как ни крути, мы связаны навсегда. — У тебя точно все хорошо?