Влюбиться в снегурочку (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 3

— Олег Андреевич?

Оборачиваюсь и вижу молодую девушку, новенькую воспитательницу.

— Да.

— Зайдите, пожалуйста, — просит она и опускает взгляд, словно в чем-то провинилась. Забавно.

Прохожу с девушкой в комнату для игр, где на маленьком стульчике сидит моя Поля и рассматривает свои сандалии, а рядом с ней мальчишка с царапиной на щеке, весь зареванный. Нетрудно догадаться, что это Полиных рук дело. Рядом с пацаном бегает мамаша и причитает, прикладывая к его царапине ватный тампон.

— Что случилось? — привлекаю к себе внимание. Поля поднимает на меня глаза и смотрит умоляюще, комкая свое платье.

— Посмотрите, что сотворила ваша дикарка! — нервно кидает мне мамаша, осматривая недовольным взглядом. Сжимаю челюсть, сдерживаюсь. Я точно знаю, что моя дочь никогда не ударит первой.

— Полина, это сделала ты?

Дочь открывает рот, но воспитательница ее перебивает:

— Олег Андреевич, она…

— Помолчите, пожалуйста, я хочу послушать свою дочь! — обрываю девушку. Слишком резко, но я на взводе. Девушка опускает глаза так же, как Полина. Совсем молоденькая, только после института. Опыта, так понимаю, никакого. И за этот детский сад я плачу немалые деньги.

— Да, это я, — выдыхает моя дочь.

— А я вам что говорю, думаете, мы будем врать! — верещит мамаша. Игнорирую ее, словно пустое место. Глаза моей девочки наливаются слезами, но она держится, стараясь не плакать.

— Почему ты так поступила? — спокойно спрашиваю я.

— Потому что он обозвал меня.

— Как? — Поля бормочет под нос что-то невнятное.

— Не ври, мой Кирюша не мог такое сказать! Мы так не выражаемся в семье! — перебивает ее женщина, и я глубоко дышу, чтобы не нагрубить.

— Поля, говори!

— Туртушка! — с обидой повторяет Полина и стискивает кулаки.

— Да мой Кирюша и слов-то таких не знает. Она врет! — продолжает истерить мамаша.

— Я нисколько не оправдываю Полину, но ваш сын, и правда, повторил это слово много раз, дразня. Пока Полина не кинула в него игрушкой, — встревает воспитательница.

— Ну а что же вы, как педагог, не решили этот конфликт без травм?! За что мы вам платим деньги! — уже начинает откровенно орать женщина, усиливая мою головную боль. Кажется, я сейчас взорвусь и построю этих женщин.

— Извините, пожалуйста, я, конечно, отвечаю за ваших детей, но это… — начинает мямлить девушка.

— Да что вы можете, вы даже не наказали вот эту… — пренебрежительно тыкает пальцем на мою дочь. — А если бы она выбила Кирюше глаз?! Кто бы за это отвечал?! — продолжает вопить женщина, а ее ребенок начинает рыдать в голос, впитывая нервозность матери.

— Поймите, это дети, и я… — опять начинает мямлить девушка. — Мы… проведем беседу с Полиной, но и вы объясните Кирюше, что так нельзя.

— Это я должна объяснять?! — происходящее превращается в бедлам, головная боль усиливается, и я взрываюсь.

— Замолчали обе! — повышаю голос, чтобы перекричать этих кур. Женщины замолкают, воспитательница смотрит на меня испуганно и бледнеет, а мамаша поджимает губы, начиная нервно одевать сына, дергая его за руку. — Это дети, — стараюсь говорить спокойнее, но тон низкий и раздражительный. — Они сегодня поссорились, завтра помирятся. Вы, — указываю пальцем на женщину, — объясните своему сыну, что обижать девочек некрасиво. Он будущий мужчина. А я в свою очередь поговорю со своей дочерью. А вы, — указываю на воспитательницу, — проведите с детьми воспитательную беседу и донесите до них, что есть хорошо, а что плохо.

— Я сама знаю, что мне делать! — огрызается мамаша. — Ноги моей больше в этом саду не будет! — она дергает своего сына и тащит за собой.

— Поля, одевайся, — тру виски, желая, чтобы этот день побыстрее закончился. Моя дочь берет свою кофточку, натягивая на плечи, а воспитательница устало садится н стул, растерянно нас рассматривая.

Выхожу к шкафчикам, достаю верхнюю одежду дочери и рюкзачок, в ожидании копошащейся Полины. Пока выясняли, кто прав, а кто виноват, все разошлись, и мы последние. Головная боль усиливается, хочется скорее попасть на воздух и подышать.

— Полина! — поторапливаю дочь.

— Агния Александровна плачет, — грустно сообщает мне дочь. — Ты ее обидел, а она хорошая. А Кирюша плохой, он и раньше обзывался…

— Я не обижал твою воспитательницу. Я сказал по делу.

— А почему она плачет? — с претензией спрашивает Поля и снимает сандалии.

— Я не знаю. Видимо, впечатлительная, — устало тру лицо руками. — Одевайся немного быстрее. Давай поговорим в машине.

— Нет, ты сам говорил: если обидел — нужно извиниться.

— Правильно, но я не обижал.

— Обижал, она плачет! — упрямо повторяет дочь.

Вздыхаю. Женщины! С детства нелогичны. И ведь Поля манипулирует моими же словами.

— Хорошо, — раздраженно кидаю я и прохожу в игровую, где на маленьком стульчике сидит девушка и плачет, размазывая тушь по глазам какой-то сухой салфеткой. Она настолько глубоко в своей обиде, что не видит меня. Пытается быть тише, кусая губы, которые уже становятся красными от ее зубок. Маленькая, хрупкая, содрогается и комкает строгое черное платье с белым воротничком, как у школьницы. На ногах балетки и плотные колготки, на голове пучок. Похожа на первокурсницу. Кто ей доверил воспитывать детей? Она сама ребенок. В данный момент очень обиженный ребенок.

С минуту рассматриваю девушку, сжимаю переносицу. Пытаюсь утихомирить боль, которая давит на глаза. Женщины сегодня решили меня доконать.

— Почему вы плачете? Не так я был груб, как вы рыдаете.

Девушка замолкает, замирает, с минуту просто смотрит в пол, а потом поднимает на меня заплаканные глаза, распахивая их в удивлении. На секунды меня сносит от ее голубого, кристально чистого взгляда. Нереальные глаза, словно не настоящие. Голубые, с синей радужкой, слезы делают их хрустальными. Не может быть таких глаз. Это явно линзы. Опускаю взгляд на ее искусанные губы, и в голове возникает ненормальная мысль. Я хочу знать, какие они на вкус. Попробовать их вот такие искусанные, покрасневшие, немного припухшие и соленые от слез. Сумасшествие какое-то. Я явно сегодня не в себе.

— Что вы сказали? — переспрашивает девушка, быстро моргая. Ресницы у нее длинные, с мелкими капельками слез. Завораживают. Черт! Хочется врезать себе, чтобы прийти в норму. Смирнов, она младше тебя лет на шестнадцать. Очнись!

— Я говорю, не стоит так близко воспринимать мои слова.

— При чем здесь вы? Я не из-за вас плачу! — девушка ведет плечами, словно пытается сбросить с себя мой взгляд.

— В чем тогда трагедия? — мне должно быть плевать, но я почему-то задаю этот вопрос.

— Это личное, — она встает со стула, разглаживает юбку, идет к своему столу, вынимает из ящика влажные салфетки, утирая слезы, смотрясь в зеркальные дверцы шкафа.

— Ну и отлично, — выдаю я. — Хорошего вам вечера, — выдыхаю и выхожу к уже одетой Полине.

— Ты извинился? — прищуривается дочь.

— Да, — беру ее за руку и веду на выход.

— Агния Александровна тебя простила? — не унимается она.

— Да! — киваю для убедительности. Агния, значит… Кто ей дал такое имя? Хотя цепляет… И имя тоже. Необычное.

Олег

Обычно бытовыми покупками занимается няня Поли и готовит моей дочери тоже она, но сегодня эта обязанность легла на меня. Мы заезжаем в маркет недалеко от детского сада, покупаем все необходимое, немного вредных сладостей для Полины, которые она слезно выклянчила у меня. Ошибочно полагать, что родители имеют влияние на детей, иногда мне кажется, что все происходит наоборот.

И вот моя хулиганка поедает мармеладных червяков на заднем сиденье и рассматривает украшения и мерцающие огни предновогоднего города.

— А мама мне что подарит?

— Не знаю, это же подарок.

— А она приедет?

— А ты хочешь?

— Да, — кивает, настороженно посматривая на меня в зеркало заднего вида.