Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 104

— Как давно вы успели проснуться? — Джеймс продолжал стоять подле Фреи, которая подала кузену условный сигнал, что он мог двигаться дальше.

— Похоже, гостеприимность здесь не распространяется на тех, кто знает хозяйку дома почти с самого её рождения, — хмыкнул Дункан, в ответ на что Фрея лишь закатила глаза.

— Я разбудила его в половине седьмого. Было бы неплохо успеть украсить дом к Рождеству, — произнесла нарочито громко, чтобы слова расслышал и недовольный Дункан. — Обычно, я занималась этим на пару с Лесли, но сейчас у неё и без того много забот, — Фрея опустила глаза вниз и поджала губы, замявшись. — Миссис Томпсон написала записку о том, что ей очень жаль, но она больше не сможет вернуться. Это сейчас так некстати.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил учтиво и мягко.

— Можешь развешать омелу? — Фрея подошла к низкому столику напротив большого розлогого дивана, где лежало около пяти веток и, не дождавшись ответа, протянула их Джеймсу вместе с катушкой грубых нитей.

— Мы могли бы сделать это вместе, чтобы сразу последовать традиции, — он хитро улыбнулся, подмигнув девушке. Фрея лишь покачала головой в ответ, втиснув ему в руки омелу с нитями.

— Хорошая попытка, — Дункан прыснул от смеха.

— У нас ещё будет время последовать ей, — Фрея скромно поцеловала парня в щеку, отправив его восвояси, прежде чем снова обратилась к кузену. — Не хочу тебя расстраивать, но ты снова повесил всё криво.

Алисса спустилась вниз ещё спустя полчаса. Пыл Дункана чуть поутих, будто бы не осталось следа от раздражительности. Все к тому времени проголодались и, к счастью, Лесли успела приготовить завтрак к моменту, когда вся четверка собралась вместе.

К Фрее вернулась суетливость. Было заметно, что уход миссис Томпсон расстроил девушку, выбил из колеи, но она усердно пыталась не поддаваться чувствам вины и сожаления, для которых теперь было совсем не время. Джеймс заметил, что Фрея почти не притронулась к еде, серые глаза были покрасневшими, руки едва заметно дрожали, будто от холода. За столом она много болтала, посвящая остальных в планы на день, среди которых была покупка рождественского дерева, отправление почтой открыток, отправка в газету объявления о поиске новой кухарки и заказ столика в ресторане для ужина. Джеймс предложил разнообразить день бутылкой вина и игрой в бридж на четырех, на что охотно согласился лишь Дункан, но судя по тому, как девушки улыбнулись друг другу, переглянувшись между собой, они тоже были непротив.

Джеймс никогда прежде не был вовлечен в предпраздничную суету, что имела своё очарование. Мать всегда самостоятельно составляла список подарков для всех и отправляла Дебби совершать покупки. Дом обязательно украшали другие горничные, число которых в лондонских апартаментах было намного больше, чем в Сент-Айвсе, куда, обычно, уезжала со всеми Дебора. Не было суетливой беготни по магазинам, нетерпеливого выбора подарков и совместного убранства дома. Джеймс связывал Рождество лишь со скучным ужином, который был вынужден терпеть. Он едва мог выносить дурацких гостей, которые только и спрашивали его о будущем, будто он мог знать, каким оно будет, и просили сыграть на фортепиано, словно ему было шесть. И Джеймс развлекал их, подыгрывал, был частью маскарада счастливых безгрешных лиц.

Всё это было пустотой и глупостью. Он знал, что ни мать, ни отец не были искренне рады видеть людей, которых приглашали в свой дом. Ради невыносимой всем вежливости они терпели друг друга, кривлялись глупыми улыбками, вынужденным смехом и разговорами о сущих пустяках, что вовсе не имели значения. Чистой воды фарс, в котором Джеймс участвовал невольно, кривя душой. Покуда ему платили за это деньги, он ещё находил смысл играть со своим терпением. Теперь же это было неважно.

Ещё полгода назад Джеймс был уверен, что занятия сродни походу по магазинам, развешивания по дому дурацких украшений и выбора подарков будут ему скучны и неинтересны. Его обязанностью было вытерпеть ужин, чтобы затем уйти из дому следом за гостями, чего он ждал с нетерпением больше всего. После нескольких часов невыносимой скуки Джеймсу только и нужно было, что выпить, принять галлюциноген, а затем уединиться с кем-то в темноте чужой холодной комнаты, где он, возможно, проснется наутро первым, чтобы вернуться обратно домой и спать до обеда. Теперь малости, что была в распоряжении каждого, было ему достаточно.

После завтрака все пришли к соглашению, что Фрея отправиться с Джеймсом за ёлкой, когда Алисса останется с Дунканом и Лесли, чтобы продолжить украшение дома. Затем все обусловились встретиться в закусочной, чтобы отобедать, а потом, может, немного прогуляться по городу. Фрея почти была уверена, что Алисса воспротивиться тому, чтобы оставаться в компании Дункана, но она ни разу не возразила, словно это было в порядке вещей и иначе быть не могло.

Едва они успели выйти из дому, как Фрея смело двинулась вперед. Опустила голову вниз и что-то бормотала себе под нос, загибая пальцы, когда Джеймс неторопливо плелся сзади, спрятав руки в карманы.

— Куда мы идем? — рассеяно спросил, оглядываясь вокруг. Фрея обернулась, чуть замедлив шаг, пока не схватила Джеймса под руку, положив голову ему на плечо.

— У нас на самом деле много дел. Очень много, — серьезно ответила, не дав более определенного ответа. Затем нахмурилась, вернувшись к мысленным подсчетам, забыв не только о вопросе Джеймса, но будто бы и о нем самом.

Чтобы не думать о риске встретить кого-либо из знакомых, Джеймс пытался разговорить Фрею, сбивая её постоянно с мысли, в чем она его всякий раз упрекала, но, тем не менее, не злилась. Совсем скоро обое весело хохотали, привлекая к себе излишнее внимание случайных прохожих. Джеймс ловил себя на мыслях о том, что ему нравилось, как в попытке подавить смех ради приличия Фрея закрывала рот ладонью, а то и обеими, наклонялась чуть вперед, а затем и вовсе утирала бусинки слез у краешков серых глаз. Ему нравилось слышать отголосок её скромного тихого хохота, напоминающего эхо, исходящее из глубокого колодца души. И нравилось, как она встряхивала головой, смотрела на него и полным серьезности голосом заявляла, что ему стоило прекратить.

Джеймс не был намерен прекращать. Он смешил её, покуда это отвлекало его самого. В конце концов, Лондон был большим городом, невзирая на то, что мир был достаточно тесным. Вряд ли у него был шанс встретить где-то посреди улицы мать, которая старалась не выходить лишний раз из дому, отца, который ездил только на машине, гораздо большим оставался риск встретить Оливера, ещё хуже Марту. Джеймс не опасался встречи с ними, но находил её крайне неприятной. Если он с кем и встретился бы после возвращения, так точно не с ними, хоть и прежде общество Марты находил весьма приятным, но и достаточно отягощающим.

Ему было странно спокойно находиться рядом с Фреей, предпраздничная суета которой по большей мере веселила. Он находил что-то весьма забавное в том, как она обвиняла его в своей рассеянности, смеялась и хмурилась, а затем просила рассказать о большем, испытывая искренний интерес к тому, что было частью его жизни. Джеймс вслух вспоминал о ежегодном рождественском ужине, приглашенных гостях и их смехотворных бессмысленных речах, ловко превращая каждую историю в каламбур. И Фрея воображала во всей яркости красок, будто сидела рядом с Джеймсом и видела всех тех людей воочию, желая узнать как можно больше о каждом из них.

Шел мелкий снег, мягко приземляющейся на промозглую холодную землю. Он застревал между ресниц, таял на горячей коже открытых ладоней и попадал за ворот теплых вещей. Фрея закрыла глаза и подставила белоснежным хлопьям лицо, когда Джеймс напротив опустил голову вниз, прячась от них. Она слишком увлеклась его рассказом, спрашивая всё больше и больше, а между тем не могла пропустить ни единого магазина, попадавшегося им по пути, где позволила купить для дома ещё несколько безделушек, в ответ на что Джеймс всякий раз лишь закатывал глаза.

— Скоро мы должны будем встретить Дункана и Алиссу, — парень проверил время на наручных часах, когда они вышли из очередного магазина с ещё одной бессмысленной покупкой. Фрея сорила деньгами не хуже него самого, но вот только истрачивала их на всякую ерунду, в которой Джеймс не находил ни пользы, ни красоты. Почему-то он снова подумал о своей матери, в частности, что ей это понравилось бы, покуда она была достаточно щепетильной к внутреннему убранству дома, к которому, тем не менее, не прикладывала руки.