Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 131

Проснулся только пополудни, и первая пронзившая отрезвевший рассудок мысль не была утешительной. Джеймсу не хватало несколько минут забвения, чтобы не помнить ни стремительного ухода Фреи, ни размолвки с матерью, ни телефонного разговора с Дунканом. Ему отчаянно не хотелось помнить прошлый вечер, что, кажется, с самого начала был обречен на провал. У них не было шанса пережить его без очередной потери друг друга, покуда они всё ещё не научились разговаривать.

Утро чёртового Рождества не приносило большой радости. Ещё сутки назад он представлял его совсем по-другому. Достаточным было проснуться подле Фреи, увидеть её рядом, услышать, прикоснуться и почувствовать. Оказавшись в просторной удобной постели в собственной комнате, Джеймс чувствовал себя менее уютно, чем в гостевой комнате в её доме. Не слишком ли запоздалым было осознание того, что дело было не в самом празднике, а в людях?

Парень продолжал лежать в постели, пока под кожей мурашками не пробежало опасение, что он пропустил звонок от Фреи. «Пусть позвонит мне в любое время». Когда Джеймс проверил время на наручных часах, был уже полдень. Она могла звонить. Может быть, даже несколько раз. После последнего сорванного звонка, оставить пропущенным хотя бы один выдавалось непростительной ошибкой, совершение которой могло стоить им ещё большего отдаления друг от друга.

Джеймс не хотел спускаться вниз, но и деваться больше было не куда. Первым делом он вышел в коридор, перехватил одну из горничных, чтобы узнать, не поступало ли ему звонка. Та чуть отшатнулась, покуда запах перегара, которым разило от парня, был невыносим, но всё же резко покачала головой, прежде чем оставить его.

— Дебби, — девушка очень удачно попалась ему на глаза. — Сегодня в течение утра звонил телефон? — его голос звучал взволновано, почти что отчаянно.

— И вам счастливого Рождества, мистер Джеймс! — Дебби прижимала к себе комплект выглаженного постельного белья и вся сияла, как рождественская ель. Хотя бы кому-то было весело. — Вы пропустили завтрак, но я могла принести вам…

— Дебби, — голос парня обрел стальных ноток. Он наклонил голову, упрямо глядя на нее в ожидании ответа. Улыбка Деборы стала менее уверенной и жизнерадостной. Она заметно напряглась, прижав комплект белья к себе ещё сильнее. — Меня кто-то спрашивал?

Дебби подошла к нему, чтобы грубо взять за локоть и отвести в сторону. Она оглянулась вокруг, будто их мог кто подслушивать или подстерегать, что должно было для обоих обернуться неприятностью. Джеймс в ответ на опасения девушки лишь закатил глаза. Ему было плевать, даже если бы в ту же секунду из ниоткуда появилась мать и застала их врасплох. Было важно узнать, звонила ли Фрея, когда всё остальное оставалось пустячным.

— Звонил мистер Дункан. Трубку снял мистер Оливер здесь на втором этаже, и я случайно подняла на первом и…

— Дебби, мне плевать, если ты прослушиваешь телефонные разговоры. Что сказал Дункан? — он нетерпеливо потряс её за плечи. Джеймс не боялся говорить громко, отчего девушка взволновано оглянулась вокруг.

— Он хотел встретиться с вами в парке Уотерлоу. Кажется, это где-то в Хайгейте. Мистер Оливер должен был вам передать это, но он ушел час назад и…

— Во сколько он хотел встретиться со мной? — Джеймс снова потряс Дебби за плечи. Она бросила быстрый взгляд на его наручные часы.

— У вас есть час.

— Спасибо, — на радостях он поцеловал девушку в щеку, что заставило её пошатнуться на месте, а затем не стал терять времени и бросился обратно в комнату, чтобы привести себя в порядок.

Может быть, это Фрея попросила Дункана позвонить и назначить встречу, чтобы ненароком не попасть на Клариссу Кромфорд, с которой не было охоты иметь дело и у самого Джеймса. Может быть, это она должна была прийти в чёртов парк, чтобы увидеться с ним. Может быть, он всё это только придумал.

В душе случайно вспомнил о найденном в отцовском столе фото. Казалось странным, как слова написанные рукой незнакомки, въелись в память слово в слово. Джеймс мысленно насмехался над отцом, повторяя про себя, что у них с Фреей всё иначе, покуда они любили друг друга одной и той же любовью. Не больше, ни меньше — одинаково.

Джеймс вернулся в комнату, преисполненный наилучших предчувствий. Может быть, этот день был не так уж плох. Может быть, в Рождестве всё же было своего рода волшебство, в которое он никогда не верил прежде. Может быть, они наконец-то научаться понимать друг друга.

Кровать уже была убрана, поверх покрывала лежал чистый выглаженный костюм. Тот, в котором он был вчера, нигде не было. Джеймс мысленно поблагодарил Дебби за неизменную помощь. Переодевшись, ушел из дому через заднюю дверь, оставшись никем не замеченным.

Джеймс до последнего полагал, что увидеться с Фреей. Сумел убедить себя в этом настолько, что вовсе забыл, как Дункан, а не сама девушка, назначил встречу, как именно с ним накануне разговорил по телефону. Предвкушение перед встречей с Фреей было столь же приятным, насколько горьким оказалось разочарование от встречи с Дунканом.

— Я не был уверен, что Оливер передаст моё послание, — друг встретил его неловким объятием и скромной улыбкой, как будто ничего не случилось.

— Он ничего не передал. Где Фрея? — тон Джеймса отдавал ледяной прохладой. Дункан достаточно быстро понял, что на его месте парень ожидал увидеть кузину.

— На самом деле, я не видел её со вчерашнего вечера. Она заперлась в своей комнате и решительно никого не пускает.

Это была правда. Фрея отделила себя от остального мира, заперевшись в четырех стенах комнаты, будто один сделанный наружу шаг мог её уничтожить. Едва за девушкой захлопнулась дверь, как она сбросила дурацкое платье, небрежно отбросив его ногой в сторону, подальше от себя. В одночасье в нем стало слишком жарко, тесно и неудобно. Словно кто пропитал мягкий атлас ядом, что жег кожу, оставляя безобразные красные пятна.

Полураздетой Фрея села на край кровати, пропуская через себя холод неотопленных стен. Дункан должен был справиться с отоплением, что заполняло дом медленно, переходя из комнаты в комнату, когда она физически нуждалась в том, чтобы немного остыть. Опустив тяжелую голову, девушка закрыла глаза, сжала тонкими пальцами грубое одеяло, поверх которого сидела, и прерывисто дышала, содрогаясь от озноба. Фарфоровая кожа вмиг покрылась мурашками, грудь поднялась вверх, завязавшейся внизу живота узел не отдавал привычной сладостной истомой, скорее вызывал внутреннюю слабость.

Фрея сжала глаза настолько сильно, что и сама не заметила, как вниз по щекам пустились горячие слезы. В который раз за день она плакала, за что порядком ненавидела саму себя. Ладони опустились на колени, и Фрея впилась ногтями в мягкую кожу, в попытке вырвать с корнем слабость, что прошибла её насквозь. Ругалась тихо под нос, рассыпалась в проклятиях, в неистовости царапала саму себя, пока не прекратила плакать. Затем грубо начала тереть ребром ладони глаза, пока не увидела цветные пятна, затмевающие действительность, что не была к ней милосердна.

Она не стала прилагать усилия к тому, чтобы переодеться, умыть испачканное в размытой слезами косметике лицо или освободить волосы из плена простой прически. Фрея залезла под холодное одеяло и устремила глаза в окно, пытаясь выбросить из головы Джеймса, миссис Кромфорд, Марту и весь чёртов вечер. Смотрела в окно, испытывая боль в горле, что сдавливал ком, сотканный из обиды и жалости, но слез себе нарочно не позволяла, даже когда чувствовала, как от них жгло глаза.

Посреди ночи Фрея просыпалась трижды. Долго вертелась в постели, не находя себе места. Стоило глазам сомкнуться, как рассудок поражал очередной кошмар, что вынуждал подниматься из постели и раз за разом восстанавливать сбившееся дыхание.

Наверное, впервые в жизни утро Рождества было ей столь ненавистно. Осознание того, что это был праздник, давило на голову ещё большей болью, покуда в душе было, как никогда глухо и пусто. Больше не хотелось плакать, только громко и безудержно кричать, как это когда-то делала Алисса. Закрывая глаза, Фрея делала это, но только внутри головы, разрывая тонкие хитросплетения нервных клеток, что, кажется, стремительно погибали во внутренней борьбе с самой собой. Она кричала громко, как банши, и, казалось, от этого крика разрывались легкие, хоть не произносила ни единого звука.