Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 97

Джеймс не отводил от Фреи взгляда, даже когда каждое слово проникало под кожу самой острой иголкой. Ему было неловко, стыдно и совершенно не по себе. Любые оправдания были излишними, да и вряд ли его задетое эго было достаточным поводом для того, чтобы игнорировать девушку, томившуюся в ожидании.

Он думал, что дает ей время и личное пространство, пока сам не потерялся в одном и не злоупотребил вторым. Пауза выдалась ему затянувшейся, и нарушать её первым оказалось уделом гордости, что снова оказалась в приоритете. Теперь, когда Джеймс знал о попытках Фреи всё вернуть вопреки его постыдному бездействию, ему нечем было возразить ей. Признавать её правоту в то же время было достаточно непривычно.

— Дело не в этом… — начал было, когда Фрея не дала договорить.

— Поскольку это касается нас двоих, то дело именно в этом. Мы поссорились из-за того, что я упрекнула тебя в безразличие к остальным, когда в ответ ты заверил меня, что не безразличен ко мне. Затем ты подтвердил иное, — на выдохе произнесла девушка, чувствуя, как к глазам подкатывали слезы. — Впрочем, в этом есть и моя вина. Я убедила тебя в том, что мне было достаточно лишь момента, а теперь будто требую намного больше. Я не должна была тебя обязывать. Всё должно было быть просто, — Джеймс и сам не понял, как Фрея обернула свои же стрелы против себя.

— Нет. Это всё неправда. Послушай меня, — он схватил её за руки, за которыми она успела спрятать лицо. Из серых глаз прыснули слезы, которые Фрея всё же не смогла сдержать. Нос вмиг стал влажным. В конце концов, она испустила тихий протяжный жалостливый стон, что не смог оставить Джеймса равнодушным. — Всё не так.

— Я оказалась так неимоверно глупа, когда должна была стать лучше, выше всего этого, — она взмахнула в воздухе руками, прежде чем Джеймс обнял её. Фрея отчаянно схватилась за ворот его пальто и прижалась щекой к его груди. Со скрытым упоением вдыхала запах, за которым так сильно скучала, и что возвращал её будто бы домой, где ей было самое место вопреки провозглашенным вслух упрекам. — Я так примитивна и поверхностна, — Фрея подняла вверх голову, коснувшись кончиком носа колючего подбородка парня.

Его руки тем временем были крепко замкнуты вокруг её талии, что было так привычно, что она даже не сумела почувствовать того. Джеймс глупо улыбался, когда Фрея недоуменно хлопала слипшимися от слез ресницами, пытаясь понять, что было у него на уме в ту секунду. Казалось, он насмехался над ней, но делал это без злобы и ненависти. Приятнее от этого всё равно не было.

— Сейчас ты заставляешь меня чувствовать себя ещё глупее, — она снова ударила его сжатой ладонью по груди, но без прежней раздраженности. Фрея сделала неуверенную попытку отстраниться, но его руки лишь крепче сжались вокруг неё, не давая путей к отступлению.

— Мне жаль, — слова резали горло. Джеймс не привык к извинениям, поэтому даже самое короткое невзрачное предложение заставило его почувствовать, будто он перешагнул через свою гордость, снизошел к обычному человеческому сожалению, из-за чего приравнивался к другим людям, которых прежде привык называть глупцами. — Мне самому не было достаточно того, что ты предложила. Момент слишком короткий, чтобы его можно было почувствовать. Нам нужно гораздо больше времени.

— Сколько тебе нужно времени? — нахмурено спросила, шмыгнув носом. Брови сдвинулись, в глазах была видна озадаченность и непонимание того, что он пытался иметь в виду между строк.

— Не знаю, пока что будет достаточно бесконечности, — Джеймс двинул плечами. Глупая улыбка украшала лицо. Фрея продолжала смотреть на него в исступлении, будто всё ещё не могла до конца осознать того, что было, кажется, очевидно. — Я ошибался. Чувства это то, что наполняет нас изнутри, и они не могут быть иллюзией. Они настоящие, как и мы сами. Будь ты призраком, духом, тенью я был бы прав, но ты живая, и мне нравиться чувствовать тебя, как никого другого, — его ладонь поднялась к лицу девушки, когда вторая рука продолжала прижимать к себе ближе. — Ты заставляешь меня чувствовать себя странно, потому что прежде я и представить не мог, что смогу кого-нибудь вообще…

Фрея не дала ему закончить. Потянулась вперед и поцеловала. С кончика его языка должно было соскочить то самое признание, о котором мечтали многие, да и она сама втайне. Только в ту же секунду Фрея вдруг испугалась простого незамысловатого «полюбить», будто оно должно было всё только испортить. Из глубины души выполз глупый страх повторить ту же ошибку, что она совершила и с Джоном.

Фрея ужасно испугалась, что признание Джеймса должно было воззвать к её эго. Ведь ей хотелось быть любимой и кроме того ужасно нравилось это. Казалось, одно слово должно было заставить девушку накрепко уцепиться за саму идею любви, потеряв связь с подлинным чувством, что было настоящим и разгоралось в груди живым пламенем. Ведь поначалу ей казалось, что она действительно любила Джона, вопреки тому, что его касания были ей неприятны в отличие от слов, пустота которых её окрыляла.

Слова остались комом посреди горла парня. И всё было правильно, как и должно было быть. Фрея не чувствовала тяжести его ладони на своем лице, отвратной влажности поцелуя и отвращения от близости, от которой и отвыкнуть не успела. Этого всё ещё было достаточно, пока внутри жил страх того, что однажды может быть иначе.

Ей было достаточно недосказанности. Упущенное слово тоже вызывало трепет. Джеймс любил её, а она в душе знала, что любила его в ответ. Зачем ей нужно было большее? Кому вообще может быть нужно большее?

— Прошу прошения, молодые люди, — их оттолкнул друг от друга чужой голос, которому предшествовало демонстративное покашливание. — В конце концов, не в храме же Господнем, — их потревожил священник, появившейся будто из ниоткуда.

Фрея смущенно спрятала лицо за натянутым воротом пальто парня, а затем прикрыла его ладонью. Джеймс тихо ругнулся под нос, но судя по возмущенно нетерпимому выражению лица священника, что переменилось за секунды, он сумел это расслышать. Фрея бегло извинилась, взяла парня за руку и повела к выходу, заливаясь от смеха.

Снаружи продолжал падать снег. Было уже прилично темно, но белые хлопья были различимы в свете фонарей. И Фрея задержала дыхание, прежде сделав глубокий вдох. Казалось, легкие покрылись тонкой ледяной коркой, под слоем нанесенной косметики проступил румянец, кожа на открытых шее и руках в ту же секунду покрылись мурашками. Её даже передернуло от холода, но в следующую секунду, она почувствовала на своем плече тяжелую руку парня. Джеймс прижал её к себе, поцеловал сперва в лоб, затем в холодный нос, пока не нашел губы.

— Мы не успели обсудить то, что ты нарисовала меня. Знаешь, в следующий раз ты могла бы нарисовать мой полный портрет. Я даже готов позировать за определенную плату, — он заставил её громко засмеяться. — Уверен, это была бы твоя самая знаменитая работа.

— Похоже, тщеславности тебе по-прежнему не отнимать.

***

Джеймс не умел не задерживаться дома у мистера Клаффина. Продолжительность их встреч не была обозначена, поскольку всё зависело от настроения и расположения духа мужчины. За одну встречу они могли исписать лишь пару страниц, а порой и несколько десятков. Джеймсу нравилась история, которой он был лишь немым свидетелем, не способным вмешаться, чтобы что-либо изменить. Впрочем и сам мистер Клаффин вряд ли теперь мог что-то изменить, в отличие от парня, жизнь которого ещё не имела бесповоротной точки.

Посвященный в давно прошедшие дни юности и молодости мистера Клаффина, Джеймс всё острее ощущал бессмысленность и глупость не только собственного существования, но и своей семьи. Чопорная правильность матери, холодная расчетливость отца и беспринципная податливость брата сводили его с ума своей пустотой. Люди, с которыми он был связан кровью и фамилией, были лишь безликими тенями всего глубоко человечного, что Джеймс замечал в мистере Клаффине, своих друзьях, Фрее и, в конце концов, самом себе.