Повесть об Остролистном холме - Алберт Сюзан Уиттиг - Страница 6

Но было поздно. Страницы дневника обуглились, съежились и распались на черные хлопья, которые вылетели в каминную трубу, навсегда лишив побелевшую от ярости гувернантку возможности прочитать следующую запись: «Мисс Мартин такая же француженка, как я, ну а я-то совсем не француженка. А бабушка Лонгфорд — просто старая дура, раз верит жестокой подлюке, которая только притворяется, что ее любит».

Это была сущая правда. Хотя под взглядом хозяйки дома мисс Мартин казалась кроткой и смиренной, что называется, тише воды ниже травы, стоило только леди Лонгфорд повернуться к ней спиной, как все круто менялось. Кэролайн замечала презрительно поджатые губы и злобный блеск в глазах своей наставницы, и девочке становилось понятно, что на самом деле для мисс Мартин имеют значение только ее собственные интересы.

Хотя Кэролайн и радовалась, что ей удалось спасти свои записи от придирчивых глаз мисс Мартин, она дорого заплатила за свой поступок. Приговор разгневанной мисс был таков: три дня Кэролайн надлежит получать только стакан молока и кусок хлеба на ужин. Впрочем, утрата дневника печалила ее больше, чем голод.

Записи в этой книжке стали для нее спасением еще в Новой Зеландии, в безрадостные дни после того, как поезд, в котором ехал ее отец, рухнул с моста в ущелье и погибли все пассажиры. Дневник утешал Кэролайн и в те бесконечные недели, когда ее матери становилось все хуже и она наконец умерла, и в еще более мрачные и долгие месяцы, когда девочка ожидала решения своей участи, о чем ей должны были сообщить адвокаты отца. Сначала они сказали, что ее бабушка, которая отреклась от отца Кэролайн, когда тот отказался жениться на выбранной ею для него барышне, решительно не желает брать к себе внучку. Приходилось искать другое место, и адвокаты тщетно ломали головы в поисках решения, поскольку иных родственников у девочки не было. В конце концов ей стало известно, что бабушка все-таки согласилась дать ей кров до той поры, пока для нее не найдут подходящую школу, и Кэролайн посадили на корабль, плывший в Англию. Мистер Хилис, довольно приятный человек, адвокат, ведущий дела бабушки, встретил Кэролайн у причала в Ливерпуле и привез в Тидмарш-Мэнор.

И во все эти тяжкие времена девочка выплескивала на страницы дневника свои чувства — и гнев, и страх, и надежду. Надежду на то, что ее бабушка окажется милой и доброй, в конце концов полюбит Кэролайн и не станет отсылать ее в школу, а оставит в своем доме. Надежду на то, что в деревне у нее появятся друзья, а в доме — какие-нибудь зверюшки, и она сможет с ними играть и…

Но эти надежды разбились вдребезги, а ее бесценный дневник обратился в кучку пепла. Выход был один — начать все сначала, и послужит для этого чистая конторская книга, которую она этим утром стащила на кухне из буфета миссис Бивер. Но теперь-то, поклялась себе Кэролайн, она не допустит, чтобы мисс Мартин или кто-либо другой смог наложить свои жадные лапы на дневник с ее сокровенными записями. Она будет хранить его в надежном месте. И даже если его найдут, то никто, кроме нее самой, не сможет ничего прочитать, потому что писать в дневнике она будет шифром. Каким именно — Кэролайн пока не решила, но уж что-нибудь она непременно придумает.

И вот, пока леди Лонгфорд и мисс Мартин пили чай и рассказывали Димити Вудкок про доктора Гаррисона Гейнуэлла, Кэролайн стремительно летела по тропинке, огибающей Кукушкин лес. Дадли она не взяла — тот был слишком толстым и медлительным и всякий раз недовольно рычал, когда его пытались вывести за пределы сада. Через несколько минут она уже карабкалась вверх по крутому каменистому склону Остролистного холма, на вершине которого в незапамятные времена пастухи сложили из камня крошечную хижину, чтобы укрываться от дождя и снега. Чуть ниже этого убежища в склоне виднелся старый заброшенный вход в барсучью нору, окруженный насыпью из земли, которую трудолюбивые барсуки выбросили наружу, когда рыли свои коридоры и опочивальни. Накануне Кэролайн спрятала в норе пустую жестяную коробку от печенья — там-то она и предполагала хранить свой дневник. Что ж, теперь оставалось придумать шифр.

Кэролайн села на обогретый солнышком камень у барсучьей норы и первым делом написала все буквы алфавита. Теплый июльский ветерок шевелил влажные прядки на лбу девочки. Около каждой буквы она изобразила другую букву или значок, призванный заменить настоящую. Вместо «М» теперь будет «А», вместо «Б» она станет писать «Е», роль буквы «С» возьмет на себя «№» — и так далее. Конечно, понадобится какое-то время, чтобы выучить новый алфавит, но Кэролайн отличалась сообразительностью и на память не жаловалась. А на тот случай, если память ей все-таки изменит, в кармане она станет носить ключ к шифру. И не будет с ним расставаться. Теперь, если кто-то и найдет дневник, нипочем не раскроет ее тайну.

Время от времени Кэролайн поглядывала на долину ручья Уилфин-бек — там, далеко внизу, на полуденном солнце посверкивала серебряная нить ручья. К Тидмарш-Мэнору, который она могла видеть слева, Кэролайн не питала особой приязни. В этом хмуром уродливом доме, полном злобы, ей доводилось просыпаться среди ночи оттого, что свирепый ветер громыхал ставнями и завывал в трубах. Но Кэролайн любила окружающие холмы и пастбища с разбросанными там-сям овцами — безмятежность этого пейзажа напоминала ей родину. Правда, здесь горы были куда ниже, да и вся местность не такая дикая, как в Новой Зеландии, и все же красота Озерного края не оставляла девочку равнодушной.

С того места, где она сидела, Кэролайн могла видеть сланцевую крышу и белые стены фермерского дома, где жил мистер Хорнби, и дорогу к Кукушкину лесу, которая вилась вдоль Овсяного хребта на противоположном берегу ручья Уилфин-бек. Отсюда она сможет заблаговременно заметить возвращающийся фаэтон и успеет добежать до дома, опередив бабушку и мисс Мартин.

И тут Кэролайн увидела повозку, которая поднималась по этой дороге со стороны деревни. Когда повозка приблизилась, девочка убедилась, что это вовсе не сверкающий черным лаком фаэтон леди Лонгфорд, а простая зеленая телега, запряженная вороным конем. В этот момент за спиной Кэролайн раздался шум — кто-то неловко задел ногой камень. Она резко обернулась.

— Это всего лишь я, — сказал Джереми Кросфилд. — Я тебя не напугал?

— Разве чуть-чуть, — ответила Кэролайн и вернулась к своей работе.

Джереми был ее ровесником, хотя казался старше благодаря своей серьезной манере вести разговор. Он-то и показал Кэролайн пастушью хижину и барсучью нору, не говоря уж о местах, где растут лучшие грибы и самая сладкая ежевика. Похоже, Джереми, которого она повстречала во время одной из своих вылазок за пределы сада, знал почти все почти обо всем, и это придавало ему особую ценность в глазах Кэролайн. Он жил со своей тетушкой Джейн в домике близ ручья Канси-бек и всегда носил с собой альбом, в котором рисовал разных животных.

Само собой разумеется, ни бабушка, ни мисс Мартин понятия не имели о Джереми — у Кэролайн хватало ума не упоминать об их знакомстве. Узнай они об этом, ей тут же запретили бы с ним встречаться. Кэролайн дали понять, что деревенские дети стоят «ниже» ее на общественной лестнице, и это показалось ей до смешного старомодным и глупым. Дома, в Новой Зеландии, она ничем не отличалась от других детей на овцеводческой ферме, а здесь, у бабушки, ее многое злило и раздражало, в том числе и то, что одни люди почему-то считались выше других.

Из холщовой сумки за спиной Джереми вынул подзорную трубу.

— С этой штукой лучше видно, — сказал он, кивнув в сторону повозки на дороге.

Кэролайн отложила дневник и прильнула к подзорной трубе. У лошади на морде виднелось белое пятно, а в зеленой телеге сидел темноволосый мужчина в серой рубахе с закатанными рукавами. Рядом бежала собака темно-красной масти.

— Это мистер Чанс со Старой фермы, она дальше по дороге, за Остролистным холмом. А пса зовут Перец. — Джереми улыбнулся. — Хозяин назвал его так, чтобы все думали, будто он злой и кусается, но, по правде, это славная псина.