Новое назначение (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 27

— А почему такие скромные результаты? — с усмешкой поинтересовался один из членов коллегии, одетый во френч. — Всего лишь пять человек?

— Я не считаю, что это скромные результаты, — парировал я. — Весь штатный состав контрразведки белой армии, именуемый у них Осведомительное отделение, состоял из пятидесяти человек. Тридцать из них были арестованы сразу, после освобождения Архангельска. Еще десять, по нашим сведениями, либо убиты, либо бежали за границу. Значит, на свободе может оставаться не более пяти человек, если, они до сих пор живы.

— Тогда неплохо, беру свои слова обратно, — хмыкнул товарищ во френче, а я продолжил:

— Одна из самых больших проблем губернии — снабжение продовольствием. Соответственно, перед ЧК стоит задача борьбы со спекуляцией. Архангельск уже давно снабжается централизованно через государственную систему распределения и торговли, частных поставок в нем нет, потому борьба со спекуляцией часто превращается в борьбу со злоупотреблениями должностных полномочий, когда новые чиновники пытаются использовать сложную ситуацию в своих шкурных интересах. Недавно отдел по борьбе со спекуляцией выявил попытку использовать не по назначению продукты со складов в Бакарице.

— А в Бакарице еще что-то осталось? — удивленно спросил Кедров.

— Так точно, — улыбнулся я, вспоминая рассказ Артузова, как он обнаружил недостачу двенадцати вагонов с тюленьим жиром, вывезенных ушлыми совслужащими на станцию Сухона безо всяких документов и уже приготовленных к отправке в Петроград, спекулянтам.

— И что там могло остаться? — поинтересовался Артур, не менее удивленный, нежели его начальник.

— Самое смешное — вагон тюленьего жира. Он был загнан в тупик, двери сломаны — кто-то создавал впечатление, что уже ограблен. Я полагаю, что его хозяев арестовали и расстреляли, а вагон так и не трогали. В самом начале работы в освобожденном Архангельске, когда я еще не был начальником ЧК, мы обнаружили на кладбище кораблей судно, заполненное продовольствием, потому губисполком и решил проверить еще раз все свалки кораблей, вагонов и прочего. Тюлений жир хотел пустить в оборот начальник продовольственного отдела вместе с интендантами шестой армии.

— То-то мне на вас Кругликов жаловался, дескать — Аксенов приказал арестовать армейских интендантов, не поставив его в известность, — засмеялся Артузов.

Кругликов пожаловался? Ну, вообще-то, это свинство с его стороны.

— Товарищ Кругликов был поставлен в известность, — хмыкнул я. — Я ему даже интендантов передал, чтобы он с ними сам разобрался. Армия не в моем ведении, а в ведении особого отдела.

— Да ладно, он на самом-то деле и не жаловался, просто разговор зашел.

— Товарищ Артузов, давайте о собственных делах позже, после коллегии, — призвал Ксенофонтов к порядку. — Аксенов, продолжайте.

И я продолжил:

— Самой трудоемкой задачей оказалась фильтрация военнопленных и задержанных. На сегодняшний день у нас насчитывается свыше трех тысяч человек, рассредоточенных в Архангельске, на Соловецких островах и в Холмогорах. Приняты разные степени решения в отношении свыше тысячи человек.

— Поясните, что значит — разные степени решения? — сразу же вцепился в мою фразу Ксенофонтов.

Я кивнул и принялся объяснять:

— Значит, на сегодняшний день, из прошедших через фильтрационные лагеря четыреста человек уже расстреляны — это, в основном, ярые враги Советской власти, а также мародеры, убийцы. Сто двадцать — бывшие офицеры не особо перепачканные кровью переданы в ведомство товарища Троцкого и продолжают службу в рядах РККА, а остальные пятьсот человек, в отношении которых проверка не выявила большой вины, отпущены по домам и поставлены на учет по месту жительства. Работа по фильтрации продолжается. По нашим данным, через армию белых прошло свыше двадцати пяти тысяч человек, на военных и оборонительных работах были занято еще столько же. Разумеется, часть из них погибла, но большая часть сейчас находится по домам, и наша задача выявить — кто именно служил в белой армии, чем в ней занимался, насколько велика вина перед Советской республикой.

— Как быстро вы закончите работу? — спросил Ксенофонтов.

— Думаю, что понадобится не меньше года, чтобы провести, так сказать, черновую проверку, но окончательная работа может занять два года, а в некоторых — особых случаях, и пять лет, и даже десять.

— Не слишком ли долго? — сурово спросил меня товарищ во френче, которого я так и не смог опознать.

— Долго, — кивнул я. — Самым оптимальным было бы прямо сейчас задержать всех, кто служил белым, поместить в лагеря особого назначения и отфильтровать. Но это возможно в крупных городах. Если мы в Архангельске сделаем такое, то некому будет работать ни в городе, ни на селе. Архангельская губерния полтора года прожила под властью белых, и каждый взрослый мужчина, а то и женщина, в той или иной степени связаны с интервентами или белогвардейцами.

— Ясно, — кивнул Ксенофонтов. Повернувшись к членам коллегии, спросил: — Товарищи, у кого-нибудь есть вопросы к товарищу Аксенову? Если нет, то мы его ненадолго отпустим, а сами примем решение о его работе на должности начальника губЧК и дальнейшей судьбе.

Что-то мне не понравилась фраза «о дальнейшей судьбе», и я притих, посматривая на членов коллегии.

— У меня есть много вопросов к Аксенову, — заговорил вдруг Бухарин. — Почему он лжет, уменьшая число расстрелянных? По моим сведениям, Аксенов расстрелял гораздо больше людей.

— Хорошо, — кивнул Ксенофонтов и повернулся ко мне: — Что можешь сказать, товарищ Аксенов?

— Встречный вопрос товарищу Бухарину, — начал я. — Во-первых, о какой цифре идет речь? Во-вторых, откуда он получил эти сведения? Еще уточню, что ни сам Аксенов, ни Архангельская ЧК не имеет права производить расстрелы. Все приговоры выносит ревтрибунал, и все задокументировано.

— Товарищ Аксенов, не разводите демагогию, а отвечайте на поставленный вопрос, — начал сердиться Бухарин.

— По-моему, демагогию разводите вы, товарищ Бухарин, — повысил я голос. — Я не могу ответить на вопрос, если он сформулирован недостаточно четко. Если вы обвиняете меня во лжи перед моими товарищами, то будьте добры доказать свои слова, а иначе они напоминают либо сплетню, либо провокацию.

— Товарищ Ксенофонтов! — вскочил со своего места Николай Иванович. — Почему ваши сотрудники позволяют себе разговаривать со мной в таком неуважительном тоне? Я член ЦК, член коллегии ВЧК.

— Товарищ Аксенов, объявляю вам замечание за неуважение, проявленное к товарищу Бухарину, — сказал Ксенофонтов, а потом повернулся к Бухарину. — Николай Иванович, по сути, Аксенов прав. Если вы обвиняете его в чем-то, то должны оперировать конкретными данными.

— Хорошо, будут вам и конкретные данные, — нервно сказал Бухарин, вытаскивая из полотняного портфеля несколько газет на иностранном языке и демонстративно бросая их на стол. — Если бы присутствующие могли читать на немецком или на английском языке, то могли бы и сами прочитать то, что пишут в иностранных газетах о методах и действиях Аксенова.

— А вот это уже называется хамством, товарищ Бухарин, — не удержался я. — Кичиться собственной грамотностью неприлично для члена ЦК.

— Аксенов, я объявляю вам выговор! — резко сказал Ксенофонтов.

— Иван Ксенофонтович, а за что выговор Аксенову? — вмешался Кедров. — Я думаю, что Владимир Иванович прав. Товарищ Бухарин, прикрываясь своим членством в ЦК, ведет себя как настоящий хам. Николай Иванович, половина присутствующих владеют иностранными языками, которые вы назвали, а некоторые знают и другие языки.

— Согласен, — не стал спорить Ксенофонтов. — Выговор я отменяю, но замечание остается. Николай Иванович, снизойдите до тех, кто не обучался в гимназиях, переведите.

Похоже, Бухарин и сам понял, что где-то перегнул палку, а ссориться с коллегией ВЧК ни один нормальный человек не захочет. Расправив одну из газет, «любимец партии», как его назвал как-то Ленин (или, еще назовет?), сказал: