Тот, кто меня купил (СИ) - Чер Алекс - Страница 17

Он язвит. Эдгар невозмутим.

— Добрый вечер Всеволод.

Сева разглядывает меня бесцеремонно, цокает языком, отодвигает стул, приглашая сесть. Я вижу, как почти незаметно у моего спутника дёргается желвак на щеке.

— Тая, Тая, Тая. Не удивлён, но поражён. Чувствую, не одна челюсть грохнется на пол и разлетится вдребезги.

— Мелехов, может, ты успокоишься? Перед нами можно не играть. Мы не публика.

Льдины и айсберги. Жидкий азот. Тотальное обморожение, когда не выдерживают приборы. Он так холоден, что у меня рука начинает мёрзнуть в его тисках. Хотя ладони у Эдгара невероятно горячие.

— Ладно-ладно! — сдаётся в плен Сева и примирительно поднимает руки вверх. — Один-один. Я забываю, что ты впервые за столько лет наконец-то опоздал, а ты перестаёшь осквернять пространство своим убийственным морозильником.

Эдгар молчит. Сева делает рука-лицо и подзывает официанта. В полнейшей тишине мы изучаем меню. Господи, куда меня занесло. Здесь же названия — язык сломать можно. Не испанская кухня явно. И все эти тра-та-та для меня пустой звук. Мне бы сытного чего-нибудь. Горячего. И побольше.

— Тая? — я набираю воздух в лёгкие и боюсь брякнуть что-нибудь не то. — Ты позволишь за тобой поухаживать?

Киваю осторожно, и он делает заказ на двоих. Мясные и овощные закуски и наконец-то горячий суп. От его аромата кружится голова. Не знаю, как я не накинулась на него, а смогла есть вполне достойно, но жмуриться от удовольствия мне никто не запрещает. Тем более, эти двое заняты друг другом и на меня не смотрят.

— Есть три новости. И даже не знаю, хорошие они или плохие, — ковыряется вилкой в салате Сева. Он явно не голоден в отличие от нас.

— Не юли, — Гинц расправляется с закуской. Чёткие движения. Ест быстро, но очень правильно. На него приятно смотреть. Воображение почему-то рисует, как сидит он на кухне и ест мою стряпню (жена же должна кормить мужа после тяжёлых рабочих будней?), а я сижу, как простая баба, подперев кулаком щёку, и с благоговением смотрю, как тают мои кулинарные шедевры. Синица сказала бы, что я старомодная доморощенная перечница без намёка на юность и креативность.

— У меня телефон, что у павиана жопа — красный. Спрашивают, правда ли, что ты женился.

— Всем отвечай: правда. Дальше.

— Вижу, ты не удивлён, — Сева сверкает глазами и кривит рот в ухмылке. Чем-то он сейчас мне противен. Скользкий какой-то, ненатуральный. Дёрганый, как марионетка. Словно кто-то большой и уродливый стоит за ним в тени и дёргает за ниточки. И, хочешь не хочешь, приходится ему то улыбаться, то рожи корчить. Странно, что Эдгар этого не видит. Или видит? А если да, то почему держит Севу так близко?

— Нет, — у Гинца и слова лишнего не вытянешь. Хотя со мной он разговаривал. Почти нормально.

— Тогда новость номер два: благотворительный бал переносится на неделю. Приблизительно. Причины пока неизвестны, но ползёт слух, что мероприятие и вовсе может зависнуть или отложиться на неопределённое время.

Сева бросает в мою сторону быстрый взгляд. Я продолжаю есть суп. Не останавливаюсь, хотя хочется замереть, не донеся ложку ко рту. Может, ему и жениться теперь не нужно?

— Зато моих планов это не отменяет. Я женюсь. Точка. Рано или поздно состоится этот чёртов бал или раут, или ещё какая другая полька-бабочка, куда мне без жены доступ к Варшавинскому телу будет закрыт. Поэтому завтра на половину третьего подъезжай к известному тебе заведению. Форма одежды — парадная. И можешь взять барабан. Анна Сергеевна будет счастлива.

— Аннушка! — закатывает глаза этот ловелас, и я понимаю: он спал с Песочными Часиками. — Ну, ладно. Как скажешь. А я уже думал, что тебя порадую.

— Ты и так меня безмерно порадовал обеими новостями. У нас с Таей будет больше времени узнать друг друга. Дальше.

Сева вздыхает, смотрит на часы, ковыряется ложкой в остывшем супе. Гинц терпеливо ждёт, пока его помощник отыграет показательное выступление и приступит к обязательной программе.

— Приехала твоя мать, Эдгар, — говорит он почти невнятно, тихо, но эти негромкие слова звучат почти как взрыв новогодней хлопушки. Как только конфетти и штукатурка нам на головы не посыпались.

— Очередная тётка решила меня осчастливить? — меня даже на сарказм не хватило. Лишь на усталую холодность.

— В этот раз нет, Эд, — Сева слишком серьёзен. Непривычно серьёзен. — Она изменилась, конечно, но узнаваема на двести процентов.

Чёрт. Именно сейчас ей нужно было вынырнуть из небытия и появиться в моей жизни.

— И как она меня нашла?

— Без понятия, — пожимает плечами Сева, — но, ты не поверишь: она проникла в офис. Обманула охрану. Я застал её дерущуюся с безопасником. Вышел на шум.

— И чего она хочет?

Чёрт, я вижу, как подалась вперёд Тая. Бросила еду и ловит каждое наше слово. Надо было не начинать этот разговор при ней. Но уже поздно.

— Увидеться с тобой. Сказала, что ничего передавать на словах не будет. Ей нужна личная встреча. Для неё это очень важно. А ещё сказала, что хочет рассказать что-то о твоём отце.

Я безотчётно ерошу волосы. Что она может рассказать такого, чего я не знаю? Это уловка, лишь бы добиться своего.

— Она оставила номер своего мобильного. Чтобы ты позвонил. Или придёт сама. Будет ходить каждый день, пока не увидится с тобой.

Сева протягивает мне бумажку, я отталкиваю её брезгливо, словно боюсь измараться.

— Я не веду переговоры с террористами. Пусть попробует ещё меня поймать. Предупрежу охрану, чтобы её на пушечный выстрел не подпускали к офису. Ты поела? — спрашиваю Таю. У меня пропал аппетит. И у неё почти полная тарелка. Видимо, боялась жевать, чтобы услышать наш разговор. Любопытство всегда наказуемо.

Она смотрит на меня растерянно. И тоскливо — на еду. Не наелась, значит. И не знаю, чего хочу больше: наказать её или побыть снисходительным. На выручку ей приходит Сева.

— Дай поесть девушке, изверг. Ещё десерт заказали. Не лишай ребёнка сладкого.

Тая готова молнию метнуть за «ребёнка». Но я тоже хорош. Целый день голодом морил и сейчас чуть не отыгрался на ней за плохое настроение и за то, что подслушивала. Если уж на то пошло, надо было выйти вон и разговаривать. А за общим столом не закрывать же ей уши.

Сева пытается шутить и хохмить, поддевает Таю, трясёт арсеналом своих приколов, но вечер безнадежно испорчен.

Назад мы едем в полном молчании. Я почему-то думал, что Тая бросится меня обрабатывать. Просить за мать. Но она молчит. Смотрит в окно, хотя вряд ли что-то там видит.

— Так ничего и не скажешь? — не выдерживаю я первым. Может, потому что всё же хочу поговорить об этом. Сейчас, когда немного улеглось и никто не надавил на больное место.

— А есть смысл? — поворачивает она ко мне лицо. — Ты же всё решил. А я не тот человек, которого ты послушаешь.

— И тебе чисто по-женски не хочется меня поуговаривать?

— Хочется. Но это бесполезно. Я не хочу и не буду на тебя давить. Однажды ты примешь правильное решение сам.

Она выделяет голосом слово «правильное», давая понять, что я не прав. Она умнее, чем мне казалось. И мудрее, наверное. Пойти отсыпать её тётке ещё денег, что ли. За то, что воспитала её такой или не сумела сломать. И то и то ценно.

Я провожаю Таю до двери квартиры. И мне не хочется никуда от неё уезжать. Тем более, я не знаю, что ждёт меня дома. Может, моя деятельная мамочка и туда добралась. С неё станется. При всей своей детскости и незамутнённости, она всегда умудрялась настоять на своём или вырвать желаемое хоть из горла. Наверное, хватка у меня от неё. Отец был мягок и инфантилен в некотором роде.

— Я побуду с тобой немного, — решаюсь оттянуть момент расставания.

Она не радуется, но и не возражает. Проходит в комнату и снимает обувь. Узкие ступни, розовые пяточки. Нежная кожа стёрта до красноты. А она терпела и даже не хромала.

Тая с тревогой смотрит на меня. Я понимаю её взгляды.