Темное прошлое - Додд Кристина - Страница 62

• Предыдущая
• 62/66
• Следующая

Саманта понимала: она должна сказать им что-то. Что-то доброе и мудрое. Что-то правильное. Она подозревала, что это может быть только одна вещь, и только сейчас у нее есть возможность сказать это. Сказать правду.

– А вы знаете, почему я уезжаю? – спросила она. – Миссис Шелбурн рассказала вам об этом?

Девочки замотали головами.

– Потому что, когда я была совсем, совсем молодой, я была воровкой.

Все хором удивленно вскрикнули.

– О да, я была худшей из грешниц. Я грабила людей, забирала их деньги. Резала им кошельки, – Саманта остановилась и внимательно посмотрела на девочек. Бедные, бедные малышки. Они смотрели на нее широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать. И не зная, что делать дальше. – Я хорошо умела делать все это, и обо мне шла дурная слава. У меня даже было прозвище – Воровка из театра. Богатые джентльмены хвастались тем, что я обчистила их карманы. Но однажды я разрезала не тот кошелек, и его владелица поймала меня за руку, – Саманта тяжело вздохнула. – Леди Бакнел заставила меня понять, что я веду неподобающий образ жизни. И я исправилась. Но если ты приобрел однажды в жизни дурную репутацию, она остается с тобой на всю жизнь. Когда люди слышат, что я была раньше воровкой, они думают, что я и осталась ею и украду у них что-нибудь. Если что-то пропадает и я нахожусь поблизости, все подозрения падают на меня.

– Так это вы украли портрет нашей мамы? – выпалила Вивьен.

Саманта вздрогнула. Ей стало еще больнее. Хотя секунду назад она готова была поклясться, что это невозможно.

– Нет, она не брала его! – Мара ударила Вивьен.

Саманта попятилась и присела на стоявшую за ее спиной скамейку.

– Вот видите? Даже Вивьен подозревает меня, – она посмотрела на свои перчатки, затем снова на девочек. – Нет, Вивьен, я не брала портрет вашей мамы. Но твой папа считает, что это сделала я.

– А я думала, что вы помогли ему вчера поймать ту нехорошую женщину. И значит, теперь он относится к вам лучше, – сказала Мара.

– Я действительно помогла ему, но он стал думать обо мне только хуже. Потому что, чтобы помочь ему, я использовала свои прежние навыки – навыки воровки. И теперь ваш папа презирает меня.

– Но кто же на самом деле взял мамин портрет? – задумчиво произнесла Агнес. – Если бы мы выяснили это, вы смогли бы остаться.

Саманте следовало быть осторожнее.

– Я не знаю, кто взял портрет вашей матушки, но, даже если бы мы его нашли, я не смогла бы остаться. Видите ли, ваш папа очень плохого мнения обо мне, и я не хочу оставаться и ждать, когда он обвинит меня вновь.

– Мисс Прендрегаст, простите, – Вивьен подбежала к Саманте, села рядом и обняла ее за плечи. – Я не должна была подозревать вас!

– Все в порядке, – Саманта погладила девочку по волосам. – Ведь взрослые люди совершили ту же самую ошибку.

– Мы хотели, чтобы вы стали нашей мамой, – сказала Агнес.

О господи!

– Я с удовольствием была бы вашей мамой, но вы же понимаете, девочки, что бывшая воровка, гувернантка, женщина без прошлого, без семьи не может выйти замуж за такого важного и знатного господина, как ваш папа.

– Но вы можете, – прошепелявила Эммелин.

– К тому же это сослужило бы вам дурную службу, когда пришло бы время представить вас в свете.

– Хотела бы я посмотреть на того, кто посмел бы сказать о вас дурное слово, – Агнес решительно уперла руки в бока.

– Таких найдется немало.

– Папа любит вас, – заявила Генриетта.

У Саманты перехватило дыхание. Так Уильям требует, чтобы она осталась, потому что влюблен в нее? Или все же потому, что лишил ее девственности и теперь считает, что, как порядочный человек, должен на ней жениться?

– Может быть, ему так кажется. Но это быстро пройдет. У мужчин такое всегда проходит очень быстро.

– Это несправедливо, – вдруг заплакала Кайла.

Саманта вдруг с удивлением обнаружила, что на губах ее играет улыбка.

– Жизнь не всегда справедлива, дорогие мои. И вы должны усвоить один урок – если вы делаете что-то, зная, что это неправильно, надо вовремя остановиться и все исправить.

– Но мы ведь еще дети, – дрожащим голосом произнесла Мара. – Откуда нам знать, что хорошо, а что плохо.

– Если у тебя каждый раз сосет под ложечкой, когда ты думаешь, что кто-то об этом узнает, и дрожат коленки, и краснеют щеки, значит, ты поступаешь неправильно. Если тебе все время хочется спрятаться, забиться в какой-нибудь темный уголок, значит, ты поступаешь неправильно. И если ты причиняешь боль другим, это тоже неправильно. – Встав со скамейки, Саманта подошла к Маре и взяла ее за подбородок. – Прислушайся к своему сердцу, Мара, и все будет хорошо.

«Пожалуй, хватит, – решила Саманта. – Сейчас не время читать им лекцию».

– Ну вот, а теперь мне пора идти. Я никогда не забуду вас, девочки.

Черт побери, это была правда!

– Вы всегда будете жить в моем сердце.

Саманта обняла и поцеловала каждую из них, стараясь найти какие-нибудь особые слова и не находя их. Может быть, профессия гувернантки вообще не для нее. И для девочек только лучше, что она уезжает.

Они так и остались стоять посреди поляны, шестеро маленьких несчастных девочек, завладевших ее сердцем.

Вернувшись в коттедж, Саманта обнаружила, что в гостиной больше нет ее чемодана.

Дурной знак.

Уильям стоял посреди спальни полностью одетый и с обескураженным видом рассматривал дыру на простыне, которую проделал вчера своими сапогами.

– Слуги будут сплетничать, – произнесла Саманта.

Уильям смотрел на нее абсолютно спокойно. Он наверняка слышал, как она вошла. Он стоял и смотрел на Саманту. Выражение лица его было вполне добродушным, но все же ей казалось, что его синие глаза прожгут дыру на ее лице.

– Почему это на тебе перчатки и шляпа? Только не говори, что собралась наносить визиты в столь ранний час. Нам надо обсудить нашу свадьбу.

Ей хотелось плакать.

Ей хотелось кричать.

Но она не могла позволить себе ни того, ни другого.

– Я уезжаю, как и планировала, – твердо сказала Саманта. – Отправляюсь в Лондон, в Академию гувернанток. Постараюсь объяснить леди Бакнел, что гувернантки из меня не получится. Лучше мне быть компаньонкой какой-нибудь пожилой леди или директором школы для девочек. Или занимать любую другую должность, которая даст возможность держаться подальше от мужчин.

Уильям подошел к ней так быстро, что Саманта невольно попятилась и больно ударилась о стоявший сзади шкаф.

– Боюсь, мне придется написать леди Бакнел, что тебе нельзя доверять ни одну работу, подразумевающую доступ к чужим деньгам и вещам.

Боль пронзила все существо Саманты. Какая же она дура, если решила, что ночь безумной телесной любви способна изменить его мнение о ней, помочь разглядеть, кто перед ним на самом деле.

Конечно, нет, если Уильям не только продолжал считать ее воровкой, но и был уверен, что она готова остаться с ним.

– Да, – кивнула Саманта. – Не сомневаюсь в этом. После твоего письма я наверняка вообще не смогу найти место в Англии. Мне придется уехать за границу.

– Ты не можешь так поступить. – Уильям говорил спокойно и уверенно. – Да и какой в этом смысл? Ты ведь можешь остаться здесь, стать моей женой, и у тебя будет всего гораздо больше, чем смогла бы заработать гувернантка. И даже воровка.

Он не смеет диктовать ей свою волю. Он утратил это право.

– Зато не будет волнующего кровь ощущения кражи. Удовольствия, которое получаешь, разрезав чужой карман или кошелек. Игры, когда изображаешь, что позволила ухаживать за собой. Все это уйдет из моей жизни.

Поставив ногу на стул, Уильям оперся локтем о колено.

– Можешь украсть у меня все, что захочешь, если останешься.

– Если я выйду за тебя, все это и так будет моим. Не могу же я красть у себя самой.

Уильям пристально смотрел на Саманту, проникая взглядом в глубину ее души, но не понимая того, что он там прочитал.

– Верни мне, по крайней мере, портрет моей жены.

• Предыдущая
• 62/66
• Следующая