Люди, дружившие со смертью (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 20

— Бывают спектакли и лучше, — заметил я.

Эршаль надолго задумался.

— Ну и пусть. Я-то, знаешь под мостом сидел, еще когда людей не было и гномы свою руду переправляли в порты… Пока на телегах везли — еще не так скучно было, да у меня барышня была… Троллина по-вашему… красивая, но вредная. И волосы у нее цвет сами меняли как хотели, под настроение. Не как у ваших дам — после покраски, а вот захотела она себе зеленые волосы и они в другой цвет переходят. Потом ушла она… Затем гномы обленились, нашли чародея, который из руды делал големов. Таких великанов в пять саженей высотой. Никого месяцами нет, только эти синие болваны маршируют.

— Синие? Так, значит басни про голубую руду — правда?..

— Неа, руда была синяя, а вот сталь из нее варили действительно голубую…

Сталь варили гномы, но оружием из него пользовались эльфы. И из-за этого она стала называться эльфийской. Я много слышал о такой, но не видел ни разу. Когда пришли люди, они выбрали оружие попроще, не такое благородное — эльфийская сталь светилась в темноте и для убийц или воров просто не подходила.

Хоты тоже варили «голубую сталь», но она была не голубой, а скорей серой с синим отливом. И что самое паскудное — оружие из такой стали было хрупкое до безобразия. Эльфийская сталь, как гласили слухи, щербилась с трудом.

-

После представления труппа закатила маленький праздник.

В воздухе висело очарование осени, которая еще не вступила в свои права, но тайком смотрит из-за угла, дышит холодом, прикидывает какой лист сорвать с дерева первым.

Наши спутники пели песни, декламировали разученные диалоги. Именно пели, а не орали благими голосами, стараясь побыстрей упиться мутным самогоном. Здесь вино, хотя и не лучшего качества. Но что пьянило больше — вино или воздух, понять было нельзя.

Сидели до поздней ночи, затем разошлись, спали чуть не до полудня…

-

А когда проснулись, пришла пора прощаться.

На базаре Ади купил две лошади — одну себе под седло, другую кобылу — в упряжь театру. Когда мы расставались, он отсыпал старику горсть серебра. Старик зарделся, и отводил руку, в глазах стояли слезы. Но его препирания были скорей из вежливости, и монеты он принял. Тогда я тоже дал ему одну монетку — просто положил в карман его куртки.

Всего лишь одну, но золотую…

Я думал, что Эршаль тоже раскошелится, но все оказалось не так просто.

Он отвел меня в сторону и сказал, что остается с театром. Не скажу, что его решение расстроило меня, что оно было неожиданным. Но я привык к этому громиле.

Эршаль пояснил свои мотивы.

— Говорится же — добро должно быть с кулаками. Они добрые, хорошие… Представления такие интересные. Ну а я вроде как с кулаками… В театре не против…

— А как же мост?

— Да ну его, — улыбнулся Эршаль. Улыбка у него была открытая как у ребенка, — Пока есть дороги, будут и мосты. Под каждый мост тролля не посадишь, так что уж как-нибудь… А вообще мне больше нравятся дороги, чем мосты…

— Ну, в добрый час, тролль…

— В добрый час… Человек…

Я вернулся к Ади. Молча запрыгнули в седло и тронулись. Лишь за поворотом я спросил:

— Видал?

Ади кивнул:

— Ну а что в том такого? Твой тролль неглупый малый. Скоро он сам будет играть, а лет через пять мы запросто сможем сходить на представление «Театра Эршаля»

-

От Найвена до Тиира — сто восемьдесят миль имперским трактом. Ну или же двести семьдесят верст, если кому так удобней.

Сколько же ехать петляющей грунтовой дорогой рядом — никто не мерил, но я полагаю, миль на десять-двадцать больше.

Из чего этот десяток складывается? Проезжий шлях петляет, смещается то к одной, то другой деревушке. Затем взять те же мосты — на шляху их возводят поперек течения, а имперские инженера, когда надо и холм сроют, и переправу наискосок наведут. Лишь бы гонцу быстрей было скакать…

Даже лучший почтовый голубь не пролетит это расстояние быстрей, чем часа за три-четыре. Конному на сей путь понадобиться три дня. Ну или два с половиной, если лошадь особо не жалеть.

А если конь падет в дороге или изначально его не было, то на своих двоих топать дней шесть или более. И то если повезет, если волки не задерут, люди лихие не встретят.

В те времена тракт являл собой не просто дорогу, а сложный организм

Через каждые пятнадцать-двадцать миль стояли блокгаузы с вооруженной охраной, сменой лошадей для гонцов и экипажами для казенных людей.

На этих постах с проезжих брали пошлину за право ехать трактом. За отдельную плату предлагали присоединиться к конвоям, которые ходили раз в несколько часов.

Дежурный офицер, увешанный бляхами словно иная ель шишками, поглядел на наше оружие и настоятельно советовал дождаться следующего конвоя. Обещал нам серьезную скидку, грозил бандитами, которые обнаглели до такой степени, что нападают на конвои и даже на станции.

— Ну а тогда на кой вы тогда вовсе нужны? — спросил его Ади.

— А что вы хотите, — всплеснул руками лейтенант. — Времена пошли ныне лихие. Эвон и в городе посреди дня на банки налетают.

— И не говорите, — поддакнул ему сержант, — Недавно в соседней губернии кто-то банк ограбил. Правда без налета и ночью… Прорыли ход, то ли магией, то ли машинами….

— Да какими машинами, — оборвал лейтенант. — Нету таких машин. Не придумали еще. И не магией — в банках все алярмами на магию увешано. Как есть вам говорю — там была банда дрессированных кротов.

По тракту Ади гнал как безумный или гонец, что, в общемто, одно и то же. Мне тоже приходилось погонять коня за ним, и иногда становилось страшно — а не загоним ли мы коней, а не падут ли они.

Когда я что-то заметил? Может и сразу. А может, и до конца я ни о чем не догадался. В Ади многое было странно — его странность была притчей во языцех. Скажем, вы видели человека, который жмет руку прокаженному, а затем откусывает заусенцы с пальцев той же руки, кою держал больной лепрой?

Как правильно назвать болезнь Ади?

Да никак!

Теперь я знаю, что не болезнь была у него. Не хвороба в нашем, обычном понимании. Не тот недуг, при которой пользительно глотать микстуры, прикладывать пиявки…

Никто из врачей нашего мира не смог бы прописать Ади стоящего рецепта, равно как и не смог бы предложить лекарства от болезни по имени любовь. Ну кроме яда, конечно…

Меж тем, я действительно думал, что Ади влюбился — уж слишком были похожи симптомы. Он вел себя, будто ударенный пустым мешком — отвечал невпопад, бил наугад…

Но в кого он мог влюбиться — не в меня же? А всех остальных он наблюдал ну не более четверти часа.

С Ади действительно творилось что-то непонятное. Он часто вздрагивал, его бросало то в жар, то в холод, он произвольно менял темы разговоров.

Иной раз, проснувшись ночью, я не находил его на месте — его то ли не было вовсе, то ли он сидел и скармливал костру щепки. Я пытался с ним заговорить, но он просто отмахивался.

Иной раз из его сумок появлялась колбочка с каким-то эликсиром. Цвета лекарств были совершенно разные, фантазийные — то будто кипящая сталь, то словно пьяная, свихнувшаяся радуга. Ади выпивал, морщился, срывал злость на пустом сосуде — разбивал его о ближайшее дерево.

Я раз попытался выяснить, что он пьет, но Ади не счел нужным даже открывать рот в ответ.

А знал ли он сам, что вливает в себя? Часть его, вероятно, это знала, но скрывала ответ. Вероятно, кто-то ему объяснил, что если почувствует одно — пить из такой-то пробирки, другое — из совершенно иной…

Однажды, проснувшись, я увидел, как он, в лунном свете упражняется с мечом. Это был единственный случай, когда я видел Ади тренирующимся, и впечатление получилось тягостным — мельницу он крутил медленно, кружил тяжело, будто держал оружие впервые.

Но я не придал этому значения — какая разница, какие мы на тренировках. Все решает бой.

Я повернулся на другой бок и заснул.

Прибытие в Тиир

Ближе к Тииру нашу дорогу перегородила свадьба — шумная и многолюдная. На нее, вероятно, собралась вся деревня — все сорок дворов. Деревня лежала чуть в стороне на холме, ближе к совершенно бесплатному проезжему шляху. Но отчего-то процессия вышла именно на тракт. Наверное, в этом был какой-то скрытый мятеж, месть проносящимся мимо.