Девы - Михаэлидес Алекс - Страница 2

Несмотря на жаркий, солнечный климат Греции, в их доме не хватало теплоты в прямом и в переносном смыслах слова. Там всегда было холодно и пусто, во многом по вине отца Марианы – незаурядного, умного и влиятельного человека, который, однако, обладал весьма тяжелым характером.

Мариана предполагала, что таким его сделало трудное детство. Она ни разу не встречалась с родителями отца, и тот о них предпочитал не распространяться. Мариана знала лишь, что ее дед служил во флоте, а бабушка работала в порту. Отец упомянул об этом вскользь и с таким стыдом, что Мариана забеспокоилась, уж не была ли та проституткой.

Ее отец вырос в афинских трущобах, в районе Пирейского порта. Еще в детстве начал выходить в плавание с моряками, быстро приобщился к торговле кофе, зерном и, как подозревала Мариана, различной контрабандой. К двадцати пяти годам он обзавелся собственной лодкой, занялся бизнесом и впоследствии, пройдя по головам, потом и кровью создал некое подобие империи.

Мариане отец слегка напоминал короля, а точнее, тирана. Позже она узнала, что он был сказочно богат, хотя жили они скромно, по-спартански. Возможно, мама Марианы, англичанка, нежная и деликатная, смягчила бы суровый нрав отца, но она трагически погибла совсем молодой, почти сразу после рождения дочери.

Мариана росла, испытывая острое чувство потери. Как и любой психотерапевт, она знала: отношение ребенка к самому себе формируют его родители. Малыш видит себя их глазами. К несчастью, глаза ее мамы закрылись навеки, а отец… отец, скажем так, вообще редко замечал дочь. Обращался к ней, разве что небрежно оглядываясь через плечо. Мариана лезла из кожи вон, чтобы оказаться в поле его зрения; увы, отец всегда отворачивался.

Лишь изредка на нее падал его взгляд, полный пренебрежения и горького разочарования, по которому становилось ясно: Мариана не оправдала надежд отца. Как ни старалась, она не могла ему угодить. Все время что-то не так делала или говорила и, казалось, раздражала его самим своим существованием.

Он ни в чем с ней не соглашался, был для нее как Петруччо для Катарины[2]: если Мариана утверждала, что сегодня холодно, возражал, что жарко; если замечала, что ярко светит солнце, настаивал, что идет дождь. Однако, несмотря на его привычку постоянно критиковать дочь и во всем ей противоречить, Мариана все равно обожала отца – единственного родного человека – и хотела стать достойной его расположения.

В детстве Мариана была лишена любви. Со старшей сестрой ее разделяла семилетняя разница в возрасте. Девочки не были близки: Элиза не замечала застенчивую младшую сестренку. Поэтому та проводила долгие летние дни в одиночестве, играя в саду под строгим надзором няньки.

Вполне закономерно, что Мариана выросла замкнутой. Ей тяжело давалось общение с людьми, так что она сама удивлялась, как ее угораздило стать психотерапевтом.

Вопреки всему, эта черта нисколько не мешала, а наоборот, помогала в работе. Ведь хороший врач, занимаясь групповой психотерапией, должен неустанно наблюдать за лечебным процессом и направлять его в нужное русло, оставаясь в тени.

У Марианы это прекрасно получалось.

Во время групповых сеансов она старалась не привлекать к себе внимания и брала на себя инициативу, только если надо было что-то объяснить, поддержать угасающий разговор или разрешить конфликт.

В тот четверг между пациентами почти сразу вспыхнула ссора, потребовавшая вмешательства Марианы. А виноват был, как всегда, Генри.

Генри Бут явился позже остальных. Красный и запыхавшийся, он к тому же нетвердо держался на ногах. Мариана не удивилась бы, узнав, что он под кайфом или вообще злоупотребляет прописанными ему наркотическими и психотропными препаратами.

Генри выглядел старше своих тридцати пяти лет. В рыжеватых волосах проблескивала седина, а вечно хмурое морщинистое лицо казалось таким же мятым, как и рубашка. Постоянно напряженный, словно натянутая струна, он напоминал Мариане бойца или боксера, в любой момент готового ответить ударом на удар.

Коротко и неохотно извинившись за опоздание, Генри сел на стул, держа в руках картонный стаканчик с кофе.

Вот этот-то стаканчик и стал яблоком раздора.

Семидесятилетняя Лиз не замедлила высказаться. В прошлом школьная учительница, она была глубоко убеждена, что все надо делать, по ее собственному выражению, «как подобает». Мариана, которую Лиз утомляла и даже раздражала, сразу догадалась, о чем пойдет речь.

– Это запрещено! – Лиз дрожащим от негодования пальцем указала на стаканчик с кофе. – Всем известно, что нельзя ничего приносить с собой на сеансы.

– Почему нельзя? – буркнул Генри.

– По правилам!

– Отвали, Лиз.

– Что?! Мариана, вы слышали, как он мне нагрубил? – И Лиз расплакалась.

Их размолвка быстро переросла в открытое противостояние между Генри и остальными членами группы. Все, объединившись, выступили против него.

Мариана внимательно следила за тем, как Генри реагирует на происходящее, готовая при необходимости прийти ему на помощь. При всей своей браваде он был глубоко уязвимым, ранимым человеком. В детстве Генри страдал от жестокого насилия и чудовищных издевательств со стороны отца, которого в итоге лишили родительских прав. После этого ребенка несколько раз перемещали из одной приемной семьи в другую.

Несмотря на серьезную психическую травму, Генри вырос поразительно умным и рассудительным. Поначалу казалось, что это поможет ему наладить свою жизнь. В восемнадцать он поступил в университет, чтобы изучать физику. Однако всего через несколько недель прошлое настигло Генри: он пережил сильнейший нервный срыв, от которого так и не смог оправиться. За первым срывом последовали другие. Генри пристрастился к наркотикам, сам себе причинял увечья и мотался по больницам, пока психиатр не направил его на групповую психотерапию.

Мариана симпатизировала Генри, сочувствуя его злоключениям. Тем не менее она колебалась, принимать ли такого пациента в группу. Дело в том, что его психические проблемы были куда сложнее и серьезнее, чем у остальных. Нередко групповая терапия сдерживает развитие болезни у таких, как Генри, и благотворно на них влияет. Однако сами они способны рассорить всех членов созданного коллектива, поскольку часто вызывают зависть и раздражение у людей не только во внешней среде, но и внутри замкнутого сообщества.

Генри присоединился к сеансам психотерапии несколько месяцев назад. Вместе с ним пришли распри и ссоры. В нем ощущались скрытая агрессия и едва сдерживаемый клокочущий гнев.

Мариана не привыкла сдаваться и была готова работать с Генри, пока способна сохранять контроль над группой, в целительную силу которой верила всей душой. Верила в каждого из восьми пациентов, рассевшихся в круг. Верила в сам круг, придавая ему мистическое значение. Солнце, Луна и Земля выглядят как круг, по кругу вращаются планеты в космосе, колесо – круглое, так же как и купол церкви, и свадебное кольцо. Круг – символ души: еще Платон называл ее сферой, и Мариана была с ним согласна. Жизнь – тоже круг, не правда ли? От рождения и до смерти.

При успешной работе психотерапевта с группой происходит чудо: появление самостоятельного организма – коллективного духа, коллективного разума; можно сказать, высшего разума, более сильного и мощного, чем разум отдельного человека. Объединившись, группа способна исцелять, поддерживать, награждать мудростью.

За время своей практики Мариана много раз лично убеждалась в силе группы. В ее гостиной пациенты жаловались на то, что их беспокоит или пугает, и сеансы групповой психотерапии помогали им справиться с проблемами.

Сегодня настал черед Лиз высказываться. То, что Генри принес стаканчик с кофе, вызвало у нее сильнейшее неприятие. Он выказал пренебрежение к коллективу и установленным правилам. Это так ее возмутило, что она долго не могла прийти в себя. В какой-то момент Лиз осознала: Генри безумно напоминает ей старшего братца, самоуверенного хулигана и задиру. Подавленный в прошлом гнев на брата начал вскипать и выплескиваться. Это было бы даже хорошо – Мариана понимала: Лиз должна излить накопившиеся чувства, чтобы не держать их в себе, – если б Генри безропотно согласился стать козлом отпущения.