Список обреченных (СИ) - Волховский Олег - Страница 25

— Это не он, — сказал Глебчик, когда его увели. — Ничего не совпадает! Он не смуглый, не похож на южанина, опоздал на спектакль, а не пришел на пятнадцать минут раньше, сидел на десятом ряду, а не на пятнадцатом, был с девушкой.

— Пост писал он, — заметил Василий Иванович.

— Но это же не убийство!

— Это тяжкое преступление, — сказал Александр Филиппович. — Можешь УК почитать. Законы не я пишу.

— Да, знаю я! — вздохнул Глебчик.

— Зато посидит — будет посговорчивее, — сказал Кивалин.

— И это облегчит нам работу, — подытожил Маленький.

— Но он невиновен! — воскликнул Глебчик.

— Почему ты так думаешь? — спросил Александр Филиппович. — Освещение в театре могло исказить цвета так, что он казался смуглее. Про опоздание он мог элементарно соврать. Номер ряда свидетели могли перепутать, а с девушкой мы еще поговорим.

С адвокатом Дамиру позволили встретиться только на следующее утро. Илья Львович Константинов был популярным персонажем в социальных сетях, так что Дамир тут же узнал его. Высокий, подтянутый, одетый с иголочки, он выглядел и являлся весьма дорогим адвокатом, но, говорят, иногда брался за защиту и pro bono, но только тех, кого хотел и считал нужным защищать.

Их оставили одних в маленькой комнатке без окна, вся обстановка которой состояла из стола и двух стульев.

Илья Львович улыбнулся и выложил на стол большую шоколадку.

— Берите.

— Спасибо.

Шоколадка была очень кстати. После вчерашнего восьмичасового допроса на ужин в ИВС (то есть изоляторе временного содержания) он опоздал, а утром его увезли до завтрака, так что почти сутки пришлось довольствоваться кипятком и черным хлебом.

— Как вы? — спросил Илья Львович. — Не покормили?

Дамир объяснил ситуацию с пропущенными ужином и завтраком.

— Сволочи, — констатировал адвокат. — Вообще-то, не имеют права. Будем жалобу писать. Вы один в камере?

— Да.

— Значит, будем писать еще одну жалобу.

— Меня это не обременяет.

— Дамир, если бы у вас был сосед, он бы поделился с вами едой. Им зачем-то надо на вас давить. Ну, рассказывайте, что у вас случилось.

— Я прокомментировал пост в интернете, — сказал Дамир. — О Лиге, после того, как они убили Синепал. Я написал, что они настоящие смелые парни, которые не болтают, а делают.

— Понятно, — вздохнул Константинов, — оправдание терроризма. Вы признали авторство?

— Да. Это ошибка?

Илья Львович поморщился.

— Не факт, — сказал он. — А вину признали?

— Нет, конечно.

— Уже хорошо. Дело в том, что факты отрицать довольно бессмысленно. Все равно они назначат психологическое обследование, психологи снимут нейронную карту, и там все будет видно. Вина же более сложная штука. Там есть субъективная сторона, умысел, например. Конечно, психологи отловят и это, но можно спорить о серьезности намерений.

— И каковы перспективы?

— Дамир, вероятность оправдания крайне мала. У них эти дела уже на поток поставлены. Каждый год несколько сотен человек с разной степенью притянутости за уши данного состава. Можно попробовать добиться штрафа. Но тогда все равно будет коррекция: либо до суда, если вы на нее согласитесь, либо после, но недолго, несколько месяцев. Есть одна лазейка. Дело в том, что к терроризму можно отнести только убийство политического или общественного деятеля, а Синепал, строго говоря, журналистка. Можно оспаривать, что за ее убийство можно осудить по террористической статье. Тогда оправдание этого преступления не есть оправдание терроризма. Но не факт, что с нами согласятся. Скорее все же суд сочтет ее общественным деятелем. Ну, руководитель большого канала с ярко выраженной политической позицией. Еще хуже, что в своем комментарии вы говорите не о конкретном убийстве, а о Лиге вообще, а она признана террористической организацией.

— То есть можно и не добиться штрафа… — вздохнул Дамир. — Они дают реальные сроки по этой статье?

— Дают, хотя не очень часто. У вас один пост такого плана?

— Да, но есть оппозиционные.

— Я посмотрю. Они только этим постом интересовались?

— Они им почти не интересовались.

— А чем?

— Спектаклем «Дон Карлос» в Большом, на котором отравили Синепал.

— Вы там были?

— Да.

— Вы это признали?

— Да.

— Что конкретно спрашивали?

— Все, вплоть до мелких деталей. Когда пришел, с кем, на каком ряду сидел, что видел.

— Дамир, вы имеете отношение к Лиге?

— Нет, конечно!

— Дамир, точно?

— Илья Львович, если вы мне не верите, я найду себе другого адвоката.

— Ок. Хорошо, верю. Дамир, чтобы вам помочь, я должен знать реальную ситуацию, так что давайте договоримся, если я должен что-то знать — вы мне об этом говорите. Хорошо?

— Да, — кивнул Дамир.

От дома Жени до дома Андрея было минут десять пешком. По пути они позавтракали кофе и круассанами в ресторане на Вацлавской площади, а потом углубились в переулки.

— Я люблю Прагу, Женька, — говорил по пути Альбицкий. — Она как-то теплее и Лондона, и Парижа, и даже Вены. Может быть, просто ближе нам. Все-таки славянский город. Знаешь, здесь есть памятник жертвам коммунизма. Ничего особенного, авангардизм конца двадцатого века, но сам факт! Я тебе потом покажу.

— У нас есть памятник жертвам репрессий.

— Угу! Думаю, не последний. Памятники жертвам репрессий в России ставят с интервалом в полвека. Каждый следующий режим — жертвам предыдущего.

Квартирка Альбицкого была ненамного больше жениной, правда, состояла из двух комнат и гордо именовалась «апартаментом с одной спальней».

Женя сразу узнал эту обстановку, которая была во всех роликах Альбицкого — то самое кресло и шкаф с книгами.

Помощник укреплял камеру на штативе. Андрей собирался делать заявление.

— Вчера стало известно о задержании по делу о казни Анжелики Синепал некоего Дамира Рашитова, — сказал Альбицкий, когда камера была установлена. — Я не знаю этого человека, к Лиге он не имеет никакого отношения. Наш исполнитель уже не в России и находится сейчас в полной безопасности. Так что, на мой взгляд, для СБ будет разумнее отпустить ни в чем неповинного студента, не замешенного ни в какой деятельности Лиги. От его ареста не будет ни пользы правящему режиму, ни славы следователю. А ведь правда когда-нибудь обязательно всплывет.

— Только это все совершенно бесполезно, — вздохнул Альбицкий уже не под запись. — Я сделал, что должно. Но иногда, что должно, делаешь только для успокоения совести, ни на что не надеясь.

— Почему? Разве они не заинтересованы в том, чтобы найти истинного убийцу?

— Нет, они заинтересованы только в том, чтобы кого-нибудь найти и побыстрее отчитаться перед начальством. А начальство заинтересовано только в том, чтобы побыстрее прогреметь в своих ручных СМИ про то, что террористы пойманы и наказаны. Им совершенно все равно, кого обвинять, сажать и расстреливать.

Они врут всегда. У них все ложь, все фейк, все пропаганда. Истина не интересует их вовсе. Они заняты только тем, как бы поизобретательнее солгать. Даже не убедительнее. Им давно мало, кто верит. Для них ложь — образ жизни и единственный способ существования. И они будут лгать дальше, пока мы их не остановим, потому что ничего другого они не умеют.

— Но он же из-за нас там! — воскликнул Женя. — Мы должны его спасти.

— Мы попробуем, — кивнул Альбицкий.

Билетерша, а точнее, по-театральному, капельдинер, Олимпиада Ивановна колебалась.

Ну, что тут колебаться! Рашитов — единственный темноволосый из парней, которых подобрали для опознания. Ну, Глебчика что ли белобрысого опознавать!

— По-моему, его здесь нет, — неуверенно сказала она.

— Совсем? — изумился Александр Филиппович. — Может, похож кто-нибудь?

— Вон тот, слева, — кивнула Олимпиада Ивановна на Дамира. — Но вряд ли это он. Тот был гораздо смуглее.