Рэгтайм - Доктороу Эдгар Лоуренс - Страница 27

• Предыдущая
• 27/48
• Следующая

Внизу у пруда играли два негритянских мальчика лет десяти – двенадцати. "Эй, ребятишки!" – позвал их Колхаус Уокер. Они подбежали. Он выключил двигатель, поставил машину на тормоз и попросил мальчиков присматривать за ней, пока он сходит в город.

Очень быстро музыкант завернул за угол и зашагал к деловому центру Через десять минут он нашел полицейского, управлявшего уличным семафором. Полицейский выслушал его жалобу, потом покачал головой, а потом взялся извлекать из очень внутреннего кармана туго идущий носовой платок, а уж после этого стал прочищать нос. "Да это безвредные ребята, – наконец сказал он. – Я их всех знаю. Иди назад и увидишь, что они уже угомонились". Уокер понял, что полицейский выдал ему таким образом максимальную дозу поддержки. Впрочем, может быть, он действительно слишком уж чувствителен, может быть, все это не больше чем проказа? Он пошел обратно к Пожарной аллее.

Лошади с помпой были уведены в депо. Дорога была пуста, а его автомобиль стоял в поле. Он подошел к нему. Машина была забрызгана грязью. Шестидюймовая рваная дыра зияла на брезентовой крыше. На заднем сиденье красовался холмик свежих человеческих экскрементов.

Он пошел через улицу к дверям пожарки. Там стоял, скрестив руки на груди, брандмейстер в своей белой военной фуражке. "Полицейский департамент поставил меня в известность, что в городе вообще нет платных дорог", сказал Колхаус Уокер. "Законно", – сказал Шеф. "Любой человек может следовать по этой дороге в любое время, если у него есть в этом нужда", сказал Уокер. "Ну", – сказал Шеф. Солнце садилось, внутри пожарки зажглись электрические лампочки. Через стеклянные панели дверей негр мог видеть трех серых в их стойлах и знаменитую начищенную до блеска помпу у задней стенки. "Я хотел бы, чтобы мою машину очистили и чтобы повреждения были оплачены". Шеф начал неудержимо хохотать, двое вышли и присоединились к забаве.

В этот момент подъехал полицейский фургон. Вышли два офицера – один из них тот, к кому уже взывал Колхаус Уокер. Он пошел в поле, осмотрел машину и вернулся к пожарке. "Уилли, – сказал он Шефу, – это твои ребята напакостили?" – "Сейчас я вам точно расскажу, что случилось, – сказал брандмейстер. – Черномазый запарковал, значитца, свою проклятую тачку прямо на середине дороги перед станцией. Нам пришлось ее передвинуть. Как считаете, это серьезное дело – заблокировать пожарную команду или не очень?" Волонтеры послушно кивали. Полицейский принял решение. Отвел Колхауса в сторону. "Слушай, – сказал он, – сейчас мы вытащим твою жестянку на дорогу и езжай. Там ничего не поломано. Соскреби говно и забудь всю эту фиговину". "Я ехал своим путем, когда они остановили меня, – "т сказал Колхаус Уокер. Они навалили нечистоты в мой автомобиль и прорезали верх. Я хочу, чтобы машина была чистой, а повреждения оплачены". Офицер начал теперь оценивать манеру его речи, его платье, а главное – сногсшибательный феномен владения собственным автомобилем. Он разозлился. "Если вы не заберете свой автомобиль и не уберетесь отсюда, я вас обвиню в вождении там, где не положено, так? езда в пьяном виде, так? неприглядные действия, так?" – "Я не пью, возразил Колхаус, – я ехал там, где положено, я не разрезал крышу своего автомобиля, и, наконец, я не испражнялся в него. Я требую оплаты повреждений, я требую извинений". Полицейский глянул на брандмейстера, тот ухмылялся, довольный его замешательством: дескать, ты власть, тебе и карты в руки. "Вы арестованы, – сказал он Колхаусу, – ну-ка, ты, садись в фургон".

Ранним вечером на авеню Кругозора зазвонил телефон. Звонил Колхаус Уокер. Быстро объяснив, что он задержан полицией и почему, он спросил Отца, не может ли тот внести залог, чтобы он мог успеть в Нью-Йорк к своему представлению. К чести Отца надо сказать, что он соответствовал немедленно, а все дополнительные вопросы отложил на более удобное время. Он вызвал кеб, примчался на полицейскую станцию, выписал чек на пятьдесят долларов. Однако, вернувшись домой и рассказывая о происшествии Матери, он возмутился тем, что Колхаус Уокер не оценил его джентльменства, не рассыпался в благодарностях, но устремился как бешеный к поезду, сказав лишь вежливое "спасибо".

На следующий вечер странный невоскресный визит Колхауса собрал всех домочадцев. Скрестив руки, он сидел в гостиной и повествовал всю историю в деталях. В его тоне не было обиды, он как бы декламировал, говорил как будто бы о ком-то другом, не о себе. Мать сказала: "Мистер Уокер, мне очень стыдно, что наша община предстала перед вами этой бандой хулиганов". Отец сказал: "У этой команды плохая репутация. К счастью, это исключение, другие волонтеры-пожарники – вполне достойные люди". Младший Брат, скрестив ноги, сидел на табурете у пианино. Полностью захваченный этой историей, он склонился вперед и внимательно слушал. "Где сейчас машина? – спросил он. – А что эти два мальчика? Вы понимаете, это же свидетели". Пианист покачал головой, он провел весь день, разыскивая мальчишек, и нашел наконец, но их родители напрочь отказались участвовать в этом деле. "Для здешних негров я чужак, резонно сказал Уокер. – Им здесь жить, и они не хотят неприятностей. Что касается машины, то я ее больше не видел. Я не подойду к ней до тех пор, пока она не будет возвращена мне в том состоянии, в каком она была, когда я ехал от вас вчера вечером".

За дверью гостиной, прячась от глаз, все это интервью слушала Сара. Она держала на руках своего бэби. Никто из присутствующих не ощущал с такой силой, как она, чудовищность этой беды. Она слышала, как Отец сказал Колхаусу, что если он намерен преследовать свою цель, ему нужно обратиться к адвокату. Существует ведь такая вещь, как вызов в суд свидетелей. "А есть здесь цветные юристы?" – спросил Колхаус. "Я таких не знаю, – сказал Отец, но любой адвокат, которому дорога справедливость, возьмется за это, так я думаю. – Пауза. – Я оплачу все расходы", – сказал он грубоватым голосом. Колхаус встал. "Благодарю вас, но это не потребуется". Он положил конверт на край стола. Пятьдесят долларов наличными. Впоследствии Мать узнала, что эти деньги были из его сбережений для свадьбы.

На следующий день МБМ сам отправился на место инцидента, поехал в Пожарную аллею на велосипеде. "Фордик-Т" был самым тщательным образом испохаблен, волонтерами ли или кем-то другим, теперь уже это было трудно установить. Передком его загнали в воду, колеса утонули в грязи. Фары и ветровик расколочены. Задние шины спущены. Обивка выпотрошена, а брезентовый верх исполосован вдоль и поперек.

Младший Брат стоял у пруда. После того вечера с Эммой Голдмен у него начались значительные терзания. Возникло вдруг удивительное воодушевление, поражавшее людей. Он нес всякую околесицу на грани истерии. Фиксировался на чем-нибудь и накачивал себя до жуткого воодушевления. Он не отходил от чертежного стола, производя бесконечные модификации винтовок и гранат. Отмерялись какие-то маленькие квадратики, производились какие-то вычисления, кончик карандаша ненасытно впечатлял безответную бумагу. В моменты, когда некуда было приложить свои силы, он начинал петь, стараясь услышать себя как бы со стороны. Так, концентрируясь и расходуя огромное количество энергии, он старался удержаться от сползания в громадные дистанции своего несчастья. Оно, однако, затягивало его. Мрак и пустота с неслыханной наглостью колыхались возле его бровей. Временами он ощущал засасывающее кружение пустоты. Но самым ужасным было бесконечное предательство. Он просыпался утром и видел в окне встающее солнце, садился на кровати, прося, чтобы оно исчезло, но потом находил его за собственными ушами или в своем сердце: предательство!

Он решил, что он на грани нервного коллапса. Предписал сам себе холодные ванны и физические упражнения. Купил велосипед "Колумбия". Ночами перед сном он доводил себя до изнурения ритмической гимнастикой.

• Предыдущая
• 27/48
• Следующая