Н 8 (СИ) - Гуминский Валерий Михайлович - Страница 54

Не понимая, что интересного может представлять договор на двух языках, кроме как заложенных в нем противозаконных и противоречивых пунктов, Никита пробежался взглядом по ровному ряду строчек, и уже собирался переворачивать лист, как что-то его зацепило. Пришлось вернуться к началу. Не поверил глазам. Память его не подводила, и название китайской фирмы, желавшей организовать совместное предприятие в Верхотурье с российской, царапнула своим узнаванием.

— «Волшебный Лотос», — прочитал вслух Никита. — Какое замечательное название. Интересно, что заставило эту таинственную организацию обратить внимание на далекое Верхотурье из самого Китая?

— Вам знакома эта компания? — оживился Балахнин. Даже пожилой юрист оторвался от изучения бумаг, с любопытством поглядел на Никиту.

— Представьте себе — да, — волхв улыбнулся. — Имел с ними дело. Торговля рабами, человеческими органами, фальшивомонетчество и прочие прелести, которыми занимается китайская Триада. Так чем же привлекло их Верхотурье?

Голышкин смертельно побледнел. Он слыл образованным человеком, и что такое китайская мафия, прекрасно знал. Но кто бы мог подумать, что «Волшебный Лотос» окажется компанией преступников?

— Что, Митрофан Емельянович, шея зачесалась? — участливо поинтересовался Балахнин. — Ну да, сочувствую. По ней уже веревка плачет. Доигрались, мерзавцы! Под моим крылышком вздумали в государственную казну желтолицых запустить?

— Артемий Егорович, — Никита все-таки пролистал полностью договор, и только тогда обратился к юристу. — А вы переводили китайский вариант?

— Так мы переводчика и не брали из столицы, — пожилой чиновник снова поправил очки. — Никто же не предполагал такого выверта от господина Голышкина.

— Шмелев! — повысил голос Балахнин.

В то же мгновение дверь распахнулась, на пороге выросла мощная фигура одного из телохранителей князя. Шмелев сделал шаг вперед, с хрустом повертел шеей, и замер, хищно глядя на совсем съежившегося то ли управляющего, то ли преступника.

— Мне нужен переводчик с китайского, — приказал Балахнин. — Найди мне его хоть из-под земли. Только такого, который не связан с компанией «Волшебный Лотос». Заодно прощупай, что это за гости у нас появились. Где их офис, сколько человек вообще в Верхотурье живет. В общем, всю информацию, которую сумеешь достать до вечера. А толмача сразу сюда!

— Сделаем, княже! — телохранителя словно и не было в кабинете. Настолько быстро он исчез, даже не всколыхнув воздух.

— Уверен, что в китайском варианте есть очень неприятные моменты, не замеченные нашими дельцами, — задумался Балахнин, постукивая пальцами по подлокотнику. — И они не в нашу пользу. Придется разрывать контракт совершенно непопулярными методами.

— Я могу помочь, — неожиданно для него ответил Никита. — «Лотос» мне задолжал кое-что. Хочу напомнить им, как нехорошо похищать людей.

— Мне казалось, я тебя хорошо изучил, Никита Анатольевич, — Балахнин опустошил бокал с потеплевшим коньяком. — И чем больше пытаюсь понять, тем больше загадок передо мной вырастает. Но подождем переводчика. Я горю в нетерпении узнать, что же китайцы для себя выторговали!

Верхотурье постепенно погружалось в мягкие апрельские сумерки. Зажглись уличные фонари, уменьшился поток автомобилей, шуршащих шинами по асфальту, жители города вышли на вечерний променад. Балахнин, устав стоять у окна, развернулся и предложил Никите прогуляться. Оставив Голышкина в компании юристов и двух охранников князя, они спустились вниз и вышли на улицу.

За ними сразу же пристроились рынды на том расстоянии, которое позволяло при неблагоприятных обстоятельствах прикрыть важных лиц, но и не вострить уши, выхватывая из приватного разговора любопытные, а порой и опасные для посторонних фразы.

— Сожалею, что тебе досталось хозяйство, едва не ушедшее с молотка предприимчивому Строганову, — усмехнулся Балахнин, увлекая Никиту по дорожке вглубь небольшого уютного парка, засаженного молодыми елочками с пышными кронами. — В Коммерческий Департамент уже поступила заявка на выкуп земель вокруг Верхотурья, но я в беседе с Его Величеством упомянул наш с тобой интерес, и император дал мне несколько дней, чтобы уладить вопрос.

— Я одного не могу понять, Алексей Изотович, — Никита небрежно засунул руки в карманы тонкого шерстяного пальто. — Вроде бы Верхотурье издревле считался землями князей Алтанаевых, а вышло так, что владеют ими в полной мере вы, Шереметевы, Волынские и Муратовы — младшая ветвь Алтанаевых. Признаться, когда в резиденции императора между нами был разговор о передаче бесхозных земель в мое владение, я не думал, что Верхотурск входит в их число.

— Муратовы слегка поиздержались, — усмехнулся Балахнин. — А мы удачно появились на их горизонте и предложили свою помощь финансами. Князь Касим согласился, потому что деваться некуда. Он не дурак, сразу выдвинул контрпредложение: устроить своих детей в свиту императора.

Никита сразу вспомнил, что в свите цесаревича частенько мелькали двое Муратовых. Вот, значит, каким образом Балахнин с друзьями оттеснил сибирского князя от управления обширными землями на Туре.

— Небольшая услуга, всего-то, — пожал плечами Балахнин. — Местечковые князьки мечтают о блеске столичных огней, жаждут карьеры подле «великого русского императора», как они сами говорят, ну и о прочих привилегиях…

— Я думал, за время освоения Урала и Сибири они стали умнее или научились ловчить для своей пользы, — задумчиво ответил Никита.

— Тяжело им, — хмыкнул князь. — Не выдерживают конкуренции с предприимчивым купечеством, с давлением центра. Вот и стараются выбить себе преференции без ущерба своему статусу и достоинству.

— А какова моя роль в этой истории? — поинтересовался молодой волхв. — Наместник, губернатор или истинный хозяин?

— Хозяин земли русской — император, — напомнил Балахнин. — Но ты, Никита Анатольевич, вступаешь в права владения без права передачи своим потомкам. Теперь все это твое… Пока не надоест или Небеса не призовут.

Он небрежным жестом очертил вокруг себя невидимую дугу.

— Прииски по Туре, лес, добыча полезных ископаемых. Твой вес в обществе уже солидный, но и надзор будет строже. Поэтому советую подобрать грамотных управленцев. В казну, конечно же, обязательные налоги не забывай платить.

— Не было печали, — проворчал Никита. — А зачем тебе это нужно, Алексей Изотович? У нас разные взгляды на жизнь, много противоречий… Фактически вы усиливаете своего противника.

— Какие же мы противники, Никита Анатольевич? — засмеялся Балахнин заразительно и искренне. — Партнеры, конкуренты, но не противники… А если серьезно, то нужен противовес Строгановым. У него очень сильная поддержка среди сибирского купечества. Именно они приносят в его сундуки неимоверные богатства. В Верхотурье уже обосновались несколько купеческих семей из Тобольска. Здесь настолько богатая кладовая, что при умелом руководстве можно построить десяток городов подобно Петербургу. Связать Азию, Восток, Индию в единый узел, перетянуть на себя управление геополитическими процессами огромного континента. Энергетика, железные дороги, ведущие до теплых морей, перевозка грузов, торговля…

— Даже представить не могу, что из этого получится, — даже поежился Никита. Все, что горячечно говорил Балахнин, могло быть реализовано только в одном случае: если не будет грызни между русскими кланами. А то грандиозные проекты так и останутся проектами, на обломках которых будут резвиться иные предприимчивые люди.

— Согласен, перспектива долгая, но осуществимая, — Балахнин вздохнул полной грудью. — А хорошо-то как! Воздух невероятный, здоровый!

Он на какое-то время замолчал, а Никита старался проанализировать слова князя о Строганове. Неужели столичные клановые так боятся Строганова? Здесь, кстати, еще и Демидовы, Шуваловы, Лазаревы, Яковлевы, которые противится экспансии западных аристократических семей вглубь Сибири. По сути, сложилась такая же ситуация, как и в Яви Насти и Аниты. Но с одним важным исключением. Никто не пытается покромсать огромные земли на рваные лоскуты. Все понимают: император закрывает глаза на мелкие грешки аристократов и купцов, но и дерет с них виру, чтобы не зарывались. Зато в обиду не даст перед иноземным супостатом. Важно держать кулак сжатым. А пальцы, они такие, каждый своей жизнью норовить жить, пока трудные времена не придут.