И один в поле воин - Дольд-Михайлик Юрий Петрович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/127
• Следующая

Семья Бертгольда остро переживала это неожиданное осложнение. И каждый страдал по-своему. Лора с утра до вечера плакала от боли и стыда. Она не представляла, как в таком виде покажется жениху. Бертгольд выходил из себя при одной мысли, что их семейная драма может кое-кому показаться смешной. Фрау Эльза боялась, что обвинят во всём её: снова недосмотрела за дочерью. И теперь обручение нельзя будет провести с той пышностью, о которой она мечтала.

Итак, канун большого семейного торжества в семье Бертгольдов никак нельзя было назвать весёлым.

Генрих приехал в половине пятого утром. Его ждали: не успел часовой позвонить у парадной двери, как в вестибюль вышел сам Бертгольд, а вслед за ним выплыла фрау Эльза. Генрих был немного удивлён, что не видит Лорхен, и Бертгольду пришлось, не вдаваясь в излишние подробности, сказать, что Лорхен немного нездорова и сейчас спит.

— Ну, обо всём поговорим потом! А теперь умойся, переоденься с дороги, немного отдохни. Завтракать я привык по-солдатски рано. Если не возражаешь, встретимся часа через два в столовой, — предложил Бертгольд.

Генрих с радостью принял предложение, он чувствовал себя разбитым после бессонной ночи, проведённой в переполненном офицерском вагоне.

Ванна освежила и прогнала сон. Полежав часик, он оделся и ровно в семь вошёл в столовую. Завтрак был уже на столе. Бертгольд и фрау Эльза сидели на своих обычных местах. Стул Лорхен был пуст.

— Как, Лорхен ещё спит? — удивился Генрих.

— Я не хотел сразу ошеломлять тебя неприятной новостью. Лора больна и очень тяжело.

— Вы меня пугаете, это что-то серьёзное? Генриха дрожал от радости: обручение можно отложить! Фрау Эльза и Бертгольд поняли это по-своему.

— Не волнуйся, не волнуйся, ничего опасного для жизни нет! — успокаивал Бертгольд. — Хотя должен сказать, что лишь случайное стечение обстоятельств спасло Лорхен. Понимаешь, два дня назад она поехала на ферму, которую мы с Эльзой хотим вам подарить. Одна из работниц допустила небрежность. Как девушка, любящая идеальный порядок, Лора, кажется, замахнулась на неё плетью, которая случайно попала ей в руки. И тогда — представляешь ужас? одна из этих дикарок набросилась на Лорхен, сбила её с ног, а потом вылила на неё чуть ли не полную выварку кипятка. Ты даже не можешь себе представить, в каком состоянии я нашёл нашу несчастную девочку!

Возможно, воспоминание о том, как свистела в руках Лоры плеть, возможно, бессонная ночь послужили причиной того, что Генрих не выдержал. Он вскочил, странным взглядом окинул Бертгольда и его жену, ногой оттолкнул стул Лорхен и неожиданно для всех и для себя самого выбежал в другую комнату и упал в кресло.

Впервые за всё время работы в тылу врага он сорвался! Так по-глупому сорвался! Выдержать нечеловеческое нервное напряжение в Бонвиле, когда секунды отделяли его от смерти, ничем не выдать себя во время допроса в гестапо, столько сил употребить, чтобы найти подземный завод, и вдруг попасться на мелочи! И особенно теперь, когда каждое невыполненное им задание имеет особое значение! Нет, эту ошибку надо исправить, объяснить взрыв бешенства какой-то естественной причиной… Ну, хотя бы сослаться на то, что после нападения маки у него время от времени бывают припадки… особенно если он переволнуется… а известие о нападении на Лору так его взволновало!

Генрих поднялся с кресла и решительно направился к двери. Но фраза, донёсшаяся из столовой, заставила его остановиться.

— Как он любит Лорхен! Ты только подумай, как его взволновало известие о её болезни! — в умилении говорила фрау Эльза.

— Да, он, очевидно, любит её по-настоящему, — поддержал её Бертгольд — Но мне не нравится, что он такой горячий. Конечно, молодость, любовь — все это я понимаю…

Генрих на цыпочках отошёл от двери и снова сел в кресло «Это тебе наука, — тихонько прошептал он, — чуть было не допустил второй ошибки!»

А всё-таки как ему трудно, как противно играть эту комедию! Поймёт ли кто-нибудь чувства, которые испытывает он, сидя в этой комнате? Влюблённый жених, готовый задушить свою садистку-невесту. Постороннему человеку настоящим парадоксом покажется то, что Генрих теперь переживает. Действительно, как нелепо всё выглядит со стороны. За то, что он рассекретил подземный завод, ему, например, присвоили звание капитана Советской Армии и наградили орденом Красного Знамени. Он получил благодарность за то, что узнал назначение танков «Голиаф». И никто не поверит, что на выполнение этих заданий он потратил значительно меньше душевных сил, чем на своё «сватовство». Оно нужно, даже необходимо для лучшей конспирации, но от этого не менее постыло. И если ему когда-нибудь придётся рассказывать о своих поездках в Мюнхен, слушатели будут посмеиваться, считая это сватовство пикантной подробностью его биографии, и только. А эта «подробность» выматывает у него массу сил. Лучше выдержать три допроса Лемке, чем провести один день в обществе Лоры.

— Генрих, мальчик мой! — Бертгольд тихонько приоткрыл дверь и вошёл в комнату. — Мне не менее тяжело, чем тебе, но, как видишь, я держу себя в руках. Успокойся, своим волнением ты только ухудшишь состояние Лоры. Она, бедняжка, и так целые дни плачет. И потом — я отомстил за Лорхен. Те, кто поднял на неё руку, заплатили за это жизнью! «Отомстил за Лорхен! А кто же отомстит за этих белорусских девушек?!» На столе зазвонил телефон, и Бертгольд снял трубку.

— Да, генерал майор Бертгольд!.. Что?

Бертгольд бросил трубку, даже не опустив её на рычаг, и побежал к радиоприёмнику. Пальцы его так дрожали, что он с трудом смог настроиться на нужную волну. А когда настроился, до слуха долетел лишь обрывок фразы:

«… во всей Германии объявляется траур по вашим воинам, погибшим под Сталинградом».

Генрих сидел, боясь шелохнуться. Ему казалось: сделай он малейшее движение, и буйный поток радости прорвётся и затопит все вокруг. Бертгольд слушал молча, опустив голову. Передача закончилась. Полились звуки траурного марша. Генрих поднялся и склонил голову, как это сделал Бертгольд.

Траурная пауза длилась долго, и Генрих успел взять себя в руки. Армии Паулюса больше не существует! Перед этой радостью меркнут все его трудности, все личное кажется мелким. Когда звуки траурного марша смолкли, генерал-майор взял Генриха под руку.

— Пойдём ко мне, нам надо поговорить…

Не ожидая ответа своего будущего зятя, Бертгольд направился в кабинет, большую угловую комнату, окнами выходившую в сад и на улицу.

Закурив, оба присели к столу и долго молча курили. Молчание прервал Бертгольд.

— Что ты думаешь обо всём этом, Генрих?

— Я понимаю, отец, вам интересно проверить, как быстро я ориентируюсь в событиях? Но я так взволнован этой неожиданностью, что просто не могу собраться с мыслями. Бертгольд поднялся и заходил до кабинету из угла в угол.

— Неожиданность! В том-то и дело, что ничего неожиданного нет. Когда я четыре дня назад выезжал сюда, в штаб-квартире уже знали, что это произойдёт…

— И не приняли мер, чтобы…

— Из сводок ты должен знать, что меры были приняты. Не одна дивизия наших отборных войск полегла у Волги, стараясь пробиться к окружённым. В том-то и дело, мой мальчик, что война вступила в ту фазу, когда не мы, а противник навязывает нам бой, и тогда, когда это ему выгодно… Но беда не только в этом. В моих руках вся армейская агентура, и я, вероятно, больше, чем кто-либо другой, знаю настроение солдат, офицеров и высшего командования. Хуже всего то, что с каждым днём слабеет вера в нашу победу.

— Неужели есть такие?..

— И много! Очень много. Особенно среди солдат и старых генералов! О, эти старые генералы! Они ещё получат своё от нас… Кое-кто из них высказывает недовольство, находит ошибки в стратегии фюрера.

— Даже говорят об этом?

— Конечно, не открыто! Но такие разговоры есть…

Генерал остановился у окна и задумчиво смотрел, как медленно кружатся в воздухе лёгкие снежинки.

— А что ты будешь делать, Генрих, если, скажем, война кончится поражением Германии? — неожиданно спросил он.

• Предыдущая
• 64/127
• Следующая